Ярость - Генри Каттнер

Сэм вышел, а толстый зловещий старик продолжал чихать и хихикать.

Он повидался с Джимом Шеффилдом. Тогда ему было четырнадцать лет, и он был силен, невысок и сердит. Шеффилд оказался сильнее и старше. Ему было семнадцать, этому выпускнику школы Слайдера, независимому и хитрому бизнесмену, чья банда уже приобрела известность. Человеческий фактор всегда был важен в интригах башен. Это была не просто политика, нравы этой эпохи были также пунктуальны и сложны, как и во времена макиавеллиевой Италии. Простая правда не только была неприемлема, но и отдавала дурным вкусом. Главное — интриги. В постоянно изменяющемся балансе власти человек должен был перехитрить противника, запутать его в собственной паутине, заставить уничтожить самого себя — вот в чем заключалась игра.

Банда Шеффилда работала по найму. Первым заданием Сэма Рида было отправиться под воду вместе с более опытным товарищем и собрать образцы синеватой водоросли, запрещенной в башне. Когда он вернулся через тайный ход, то с удивлением увидел ожидающего их Слайдера. Тот держал наготове портативный лучевой аппарат. Маленькое помещение было герметически закупорено. На Слайдере была защитная одежда. Голос его доносился через диафрагму.

— Стойте на месте, парни. Держи, — он бросил лучевой механизм Сэму. — Облучи этот пластиковый мешок. Он закрыт? Хорошо. Облучи его сверху. Так. Теперь поворачивай. Не спеши!

Спутник Сэма попытался ему что-то возразить. Слайдер фыркнул:

— Делай, что говорят, или я сверну твою тощую шею. Поднимай руки. Поворачивайтесь медленно, пока я вас облучаю. Вот так.

Потом они втроем встретились с Джимом Шеффилдом. Джим был послушен, но сердит. Он попытался спорить со Слайдером.

Слайдер фыркнул и потер свою седую голову.

— Заткнись, — сказал он. — Ты слишком вырос из своих башмаков. Если, затевая что-нибудь новое, не позабудешь спросить меня, то убережешься от многих неприятностей. — Он хлопнул по пластиковому мешку, который Сэм положил на стол. — Знаешь, почему эта водоросль запрещена в башне? Твой патрон не предупреждал тебя, что с ней нужно обращаться осторожно?

Широкий рот Шеффилда изогнулся:

— Я был осторожен.

— С ней безопасно обращаться только в лабораторных условиях, — сказал Слайдер. — Только так. Это пожиратель металла, она разлагает металл. Когда с нею правильно обращаются, она безвредна. Но в сыром состоянии может высвободиться и наделать много бед. И ты кончишь в терапии. Ясно? Если бы сразу пришел ко мне, я сказал бы, что сначала нужно взять ультрафиолетовую установку и облучить водоросль. Она могла прилипнуть к костюмам парней. В следующий раз ты так легко не отделаешься.

Шеффилд потупил взгляд. Он послушно встал, подобрал мешок и вышел, поманив за собой ребят. Они на мгновение задержались. Слайдер подмигнул Сэму.

— Ты делаешь массу ошибок, парень, когда не слушаешься советов старших, — сказал он.

Это был лишь один из многих эпизодов его внешней жизни. Внутренне он был рано развившимся, аморальным, мятежным. Он восставал против краткости жизни, которая делала всякое обучение тщетным, когда он думал о бессмертных. Он восставал против собственного тела, толстого, приземистого, плебейского. Восставал скрыто, не зная причины, против того, что непоправимо, невозвратно вошло за первые недели в его жизнь.

В мире всегда существовали разгневанные люди. Такой гнев, как у Ильи, — это огонь Господен, человек остается в истории как святой, а его гнев сдвигает горы, чтобы улучшить человечество. Иногда гнев разрушителен, великие полководцы уничтожают целые нации. Такой гнев находит свое внешнее выражение и не должен скрывать своего хозяина.

Но гнев Сэма Рида был направлен против таких вечных категорий, как время и судьба, и единственной целью, которую мог найти этот гнев, был сам Сэм Рид. Разумеется, такой гнев противоестествен в человеке. Но Сэм Рид и не был нормален. И отец его не был нормален, иначе он не стал бы так, несоответственно вине, мстить сыну. Порок, скрывавшийся в крови Харкеров, ответствен за этот гнев, в котором жили отец и сын, разделенные, гневающиеся по разным поводам, восставшие против всего, и прежде всего против собственной жизни. Сэм прошел через много внутренних фаз, которые поразили бы Слайдера, Джима Шеффилда и остальных, с кем он тогда работал. Его мозг был сложнее, чем у остальных, он был способен жить на многих уровнях и скрывать это. С тех пор как он открыл большие библиотеки башен, он стал страстным читателем. Он никогда не был только интеллектуальным человеком, и внутреннее беспокойство мешало ему овладеть каким-либо полем знания и тем самым подняться над собственным положением благодаря единственному преимуществу, которым он обладал, — благодаря своему мозгу.

Но он пожирал книги, как огонь пожирает топливо, как собственная неудовлетворенность пожирает его самого. Он пожирал толстые фолианты, касающиеся любого вопроса, встречавшегося ему, и отягощался знаниями, бесполезно копившимися в его мозгу. Иногда эти знания помогали ему совершить мошенничество или скрыть убийство. Часто же они просто лежали, невостребованные, в мозгу, запрограммированном на тысячелетие, но обреченном исчезнуть меньше, чем через сто лет.

Хуже всего было то, что Сэм Рид в сущности не знал, что его беспокоит. Он боролся с собственным сознанием, пытаясь избавиться от подсознательного знания о собственном наследии. Некоторое время он надеялся найти ответ в книгах.

В те ранние дни он видел в книгах отсрочку от эскапизма, который позже он испытал во многих формах, пока не набрел в конце концов на одну великую, невероятную и невыполнимую задачу, решить которую было предначертано ему судьбой.

В следующие пятнадцать лет он читал — быстро и спокойно — в библиотеках всех башен, где ему случалось бывать, и это служило противоядием тем незаконным делам, в которые он все время впутывался. Глубокое презрение к людям, которых он обманывал, прямо или косвенно, сочеталось с презрением к своим товарищам. Сэм Рид ни в каком отношении не был приятным человеком.

Даже для самого себя он был непредсказуем. Он был жертвой ненависти к самому себе, его месть людям иногда принимала очень резкие формы. Он стал пользоваться дурной репутацией. Никто не доверял ему — да и как можно было ему доверять, если он не доверял сам себе? Но мозг и руки его были настолько искусны, что его услуги пользовались большим спросом, хотя и могли привести к кровавым убийствам, если Сэм Рид давал волю своему гневу.

Сэм Рид воспринимал Вольных товарищей, как исчезнувших динозавров старой Земли, и почти по тем же причинам — как воплощение великолепной романтики. Он понимал причины такого восприятия и в глубине души насмехался над собой. Не Вольные товарищи, а связанное с ними представление о свободе — вот что в конечном итоге очаровывало всех, включая и Сэма.