Великое разделение. Неравенство в обществе, или Что делать оставшимся 99% населения? - Джозеф Стиглиц

Более того, Myriad отказала в проведении теста двум женщинам, обратившимся по страховке «Медикейд», так как, по словам истцов, компенсация по ней была для компании слишком низкой. Другие женщины, сделавшие первичный текст Myriad, были вынуждены судорожно принимать решение об удалении одной или обеих молочных желез и об удалении яичников, владея крайне ограниченной информацией, так как либо не могли себе позволить дополнительное тестирование на гены BRCA (Myriad берет $700 за дополнительную информацию, которая, согласно национальным нормативам, должна предоставляться пациентам), либо не могли получить заключение другого врача из-за условий патента Myriad.

Хорошая новость в решении Верховного суда заключается в том, что в Соединенных Штатах гены не могут быть запатентованы. В некотором смысле суд вернул женщинам то, что им и так принадлежало. Также у этого решения есть два важнейших практических последствия. Первое подразумевает, что теперь станет возможной конкуренция в борьбе за разработку лучших, более точных и менее дорогих тестов для этих генов, то есть зарождается надежда вернуть рынок с конкурентной борьбой, способствующей инновациям. А второе означает, что у менее обеспеченных женщин появился такой же шанс жить – в данном случае победить рак – как и у богатых.

Однако сколь бы важной ни была эта победа, нужно помнить о том, что она лишь единичное проявление глобального ландшафта в сфере интеллектуальной собственности, который формируется под давлением корпоративных интересов, причем преимущественно американских. Америка пыталась навязать свой режим интеллектуальной собственности другим странам через ВТО и дву– и многосторонние торговые соглашения. Этим она и занимается сейчас в процессе переговоров о транстихоокеанском партнерстве. По идее, торговые соглашения служат мощным дипломатическим инструментом: более глубокая торговая интеграция способствует укреплению связей и в других сферах. Но попытки американского торгового представителя убедить остальных в том, что выгода корпораций в действительности гораздо важнее человеческих жизней, подрывает позиции Америки в глазах международного сообщества и как минимум подкрепляет стереотип о неотесанных американцах.

Голос экономический часто заглушает моральные ценности. Тем, что наша политика потакает корпоративным интересам, слишком часто дающим о себе знать, когда дело доходит до вопросов интеллектуальной собственности, она помогает распространять неравенство по всему миру. В большинстве стран ситуация не многим отличается от того, что мы наблюдаем в Америке: жизни бедных граждан приносятся в жертву прибыли корпораций. Но даже в том случае, когда государство, предположим, предоставляет тест, подобный тому, который проводила Myriad, по доступной для всех цене, неизбежны издержки: когда государство платит монопольную цену за некий медицинский тест, оно расходует деньги, которые могли бы быть направлены на другие важные для спасения жизней цели.

Дело Myriad стало воплощением трех центральных идей моей книги «Цена неравенства». Во-первых, в ней я настаиваю на том, что неравенство возникло в результате не одних лишь непреложных экономических законов, но и того, как мы формировали нашу экономику посредством политики и едва ли не каждого аспекта нашей правовой системы. Наш режим интеллектуальной собственности способствует самой серьезной форме неравенства. Право на жизнь не должно напрямую зависеть от платежеспособности человека.

Во-вторых, некоторые из самых вопиющих проявлений неравенства в нашей экономической системе являются следствием погони за рентой (это доход и неравенство, которые возникают по причине злоупотребления социальным и экономическим положением с целью получения большей доли национального экономического пирога, не делая больше сам пирог). Самый возмутительный аспект подобного присвоения благосостояния возникает, когда верхний слой общества обогащается за счет тех, кто находится в самом низу. Деятельность Myriad удовлетворяла обоим этим требованиям одновременно. Прибыль, которую компания получала в результате монопольных цен на тесты, никак не сказалась ни на размере, ни на динамичности экономики. Вместе с тем она ухудшила положение тех, кто не мог позволить себе столь дорогостоящие тесты.

Так как компания получала прибыль, в том числе и с застрахованных граждан, размеры страховых взносов естественным образом увеличились, поскольку в них закладывалась плата за тесты Myriad. В еще худшем положении оказывались американцы со средним уровнем доходов, не имеющие страховки. Если они хотели пройти эти тесты, им приходилось соглашаться на непомерно высокую монопольную цену компании. Однако же больше всего платили малообеспеченные граждане: не имея ни страховки, ни возможности позволить себе тесты Myriad, они подвергались опасности преждевременной смерти.

Сторонники жесткой системы прав на интеллектуальную собственность утверждают, что это всего лишь цена, которую нам приходится платить, чтобы получить инновационный продукт, который в будущем спасет множество жизней. Это вынужденный компромисс: нужно пожертвовать жизнями относительно небольшого числа женщин, чтобы в будущем спасти гораздо больше жизней. Это заявление неверно сразу по нескольким причинам. В конкретном случае дело, прежде всего, в том, что эти два гена в любом случае были бы изолированы (или открыты, если применять терминологию компании Myriad) в скором времени в рамках глобального проекта «Геном человека». Оно ошибочно и во многих других отношениях. Исследователи-генетики убеждены в том, что данные патенты в действительности препятствовали разработке лучших и более точных тестов, тем самым тормозя развитие науки. Любое новое знание опирается на ранее полученное знание, и, ограничивая доступ к имеющемуся знанию, мы препятствуем возникновению инновационных методов и средств. Разработка Myriad, как и любое открытие в науке, стала возможной только благодаря идеям и технологиям, придуманным до них другими специалистами. Если бы они не были доступны, то и Myriad не сделала бы того, что сделала.

И, наконец, мы добрались до третьей ключевой идеи. Я озаглавил книгу таким образом, чтобы подчеркнуть, что неравенство не просто противоречит принципам морали, но и имеет вполне материальные издержки. Когда правовой режим, охраняющий права на интеллектуальную собственность, плохо продуман и реализован, он провоцирует рентоориентированное поведение (наш правовой режим относится как раз к такому, хотя решение Верховного суда по этому делу и некоторым другим сделало его чуть лучше, чем он мог бы быть). А в результате мы получаем меньше инноваций и более глубокое неравенство.