Калейдоскоп вечности (СИ) - Евгения Кострова

Ален поднялся с дорогих перин, неуловимым движением руки вытащив из кожаного коричневого футляра три тонких лезвия с заостренным наконечником и обмочив их в рубиновую чернильницу, задумчиво склонился над незавершенной работой. Не хватало всего несколько полос, довершающих метку владения, чтобы разум был запечатан, а сердце сковано. Капля черной жидкости скатилась на гладкую поверхность стола, и от небольшого пятна, образовавшегося на древесной основе, повалил пар. Жидкость разъела до самого основания столешницу, и он недовольно сдвинул брови, отчего на красивом лице образовалась глубокая складка на переносице.

— Видишь, дорогая, сколько из-за тебя хлопот. По твоей милости, мне придется расстаться с этим прекрасным столом, — юноша вдавил в еще сочащуюся кровью рану скальпель, разрезая кожу до мяса и свежие алые капли, словно жгучее неосветленное вино, растекались багряными ветвями, и черная от туши кожа обжигалась, как от кислоты, а он продолжал закрашивать чернотою краски осеннего клена ее алой реки жизни. И тогда она закричала во весь голос, жадно вдыхая грязный воздух, терзаемая и угнетенная, вжимая ладони в края столешницы, боясь сделать лишнее движение, от которого боль только усиливалась. Из глаз ее словно посыпались искры, она изогнулась всем телом и распахнула рот, истекающий в глубоких порезах, оставленных зубами. Казалось, что единая точка агонии связывала все тело, и ноющая с каждой секундой рана, отзывалась холодной пыткою в костях. Несколько крохотных пурпурных капель брызнули ему на лицо, и он остановился, чтобы полностью выпрямиться и посмотреть на себя в зеркало, на свое красивое лицо с гладкой и ровной кожей, оттенка слоновой кости.

Он какое-то время просто всматривался в свое отражение, смотря самому себе прямо в глаза, и в них протекало жестокое пламя, тогда как выражение его эмоций не отражалось на мимике его изящного лица, не дрогнули мускулы, не заиграли желваки, не стиснулись зубы.

— Ты только посмотри…, - тихо говорил он сладким, как мед, голосом, и в пальцах его резко и быстро перевернулись серебристые иглы, которые он с силой воткнул в центр ее позвоночника, но тогда она не смогла произнести ни звука, оставаясь бездыханной, лишившись дара речи, потеряв сознание в тупом и густом сгустке мириада чувств. И слеза, стекавшая по скуле, осквернилась каплями крови, застывшими в то же мгновение, превратившись в замерзший алый осколок. Клубы нежно-фиолетового пара, прожженных в кадильнице благовоний, плавали по его комнате облачными воздушными завихрениями. И бросив ножи с гравюрами из алмазов и белого золота в золотой сосуд, наполненный чистейшей хрустальной водой, в которой плавали белоснежные цветки ириса и хризантем, он осторожно погладил девушку по волосам, мягко проведя по линии черных, как смог, бровей. И от созерцания ее прекрасного лица, искривленного муками боли и отчаяния, его прервали тихие шаги, шелест шелковых одежд и дребезжание украшений, и каменей в волосах. Он поднял свои глаза, и в этот миг лучи света, прошедшие чрез отдушину распахнутых окон, проскользнули в безбрежный омут, создав видение мерцающего растопленного янтаря, а сам он был сгустком чистейшего света, стоя под плотными столбами зарева, волосы его окрасила платина, а кожа стала серебром.

Служанка подобострастно преклонила колени, удерживая на ладонях черный поднос, исписанный белокрылыми журавлями, на котором лежала дорогая шелковая красная ткань с золотистой вышивкой и жемчугом, а поверх запечатанное карминовым воском письмо. Не поднимая своих очей, раболепная раба тихо произнесла:

— Господин, прибыл посланец от владыки Су Бэй Дзян. Он требует незамедлительно принять его в Вашей опочивальне.

— Гони прочь, смердящего пса, пускай сожрет его лицо гниющая проказа, — зловеще шептал он, выхватывая палантин и письмо, но девушка так и не сдвинулась с места, оставаясь коленопреклонном, даже когда он повернулся к ней спиной. — Тебе нужно особое разрешение? — язвительным тоном проговорил он, опасно сузив глаза, и в мгновение, ей показалось, что глаза его окрасил сок волчьих ягод. Она помедлила с минуту, губы девушки приоткрылись, и лихорадочный румянец окрасил щеки в милейший персиковый оттенок, но после голова ее склонилась в безмолвном подчинении, и слуга отступилась, не смея пасть в немилость за свое своенравие. Смотреть на господина запрещалось, и все-таки юная девушка не могла удержаться от неистребимого соблазна поднять свои глаза сирени на этого красивого и жестокого мужчину, что был для нее и богом, и тираном, чудовищем и спасителем, чье сердце было холоднее стали и беспроглядной вьюги в покрытых снегом долинах. Ей нравилось наблюдать за каждым его движением: как опускаются его ресницы, как спадают волосы с плеч мягкой пеленой, как рассветные лучи вливают в его глаза омут серебра и фианита. Как ветер скользил по воде, такой же неведомой рябью отражались и его чувства на лице, неуловимые как сама природа, и вечные как далекое небо. Он расправил багряно-красный палантин, и ей почудилось, что со своего плеча скинул мантию один из небесных властелинов, столько легкости заключалось в невесомом жесте его пальцев и сильных руках, а за его спиной восходила ясная и непорочная заря. Она видела, как переливаются золотые нити, вышитые на ткани, как волнуются, будто прибрежные волны рубинового заката материя, и как его язык проводит чувственную линию по нижней губе темноволосой красавицы, слизывая красную каплю крови. На его подбородке осталась ее кровь, но убрав чопорную линию большим пальцем, он не вытирал остатки багрянца с руки, а растер между пальцев, словно хотел, чтобы алые бусины впитались в кожу. Его глаза оттенка густой листвы в сумраке полуночи, выглядели одержимыми, а вместе, и он, и она представляли собой картину любовников — и он был ветром, а она иссохшими лепестками, уносимыми в свободном вихре. Тело девушки скрылось под багровой тканью, а служанка в смирении покинула комнату, думая о том, что позже принесет самые дорогие масла и нежнейшие отвары для ее израненных конечностей. Она сотрет с нее кровь и вымоет, как малое дитя, польет голову теплой водой с лепестками розы, а потом заплетет волосы в причудливые косы, скрепляя их жемчужными украшениями, подавляя в себе чувство зависти и ревности.

Спускаясь с деревянной лестницы и проводя пальцами по резьбе на перилах, она глубоко вдохнула, надеясь, что человек, посетивший их дом сегодня, не учует как зверь ее страха. Истинный громовержец — он был широк в плечах, мускулист, тело его побывало во множестве сражений, а воля закалялась потерями и болью, понесенных на бранных полях. И вот теперь этот мужчина стоял здесь, ожидая появления ее господина. Этого человека она знала давно, с юных лет, когда ее только представили Аллену Вэю в качестве слуги. Его он посещал на протяжении всего отроческого и юношеского возраста господина. Ему было чуть больше тридцати, и короткие темные волосы развевала ласка ветра, что на рассвете принесла с собой аромат пепла и сожженных тел, глаза его сузились, пока он стоял и всматривался в завихрения туманов и черного смога. Когда он повернулся в сторону девушки, скорее всего узнав о ее присутствии еще до того, когда она вошла в дальний коридор, мужчина кивнул в знак приветствия, как и она, склонилась в почтении, встав на колени, и прижав сложенные ладони ко лбу. Но прождав несколько долгих минут в молчании, он спросил ее все еще стоящую на коленях и с опущенной головой жестким голосом: