Герои битвы за Крым - Юрий Викторович Рубцов

На следующий день здесь же состоялась пресс-конференция, на которой присутствовали более сотни иностранных и американских корреспондентов. Наступательная, а подчас и нахальная манера поведения журналистов напомнила Людмиле настоящую психическую атаку, вроде той, которую с участием румын ей довелось отражать вместе с однополчанами под Одессой. На ее долю пришлись самые каверзные, а иногда даже неприличные вопросы. Любопытству журналистской братии не было предела. Красят ли женщины на фронте губы и какую помаду при этом они предпочитают? Какие сигареты курят? Разрешит ли госпожа Павличенко печатать ее портреты на коробках сигарет? Фирма готова уплатить за это миллион долларов!.. Какое белье предпочитает леди Павличенко и какой цвет ей нравится?.. К чести Людмилы, она достойно отразила все наскоки и своими острыми ответами заставила покраснеть не одного излишне нахального репортера.

Делегация оказалась в центре внимания и на самом международном студенческом съезде. Во многом благодаря собственному авторитету наших ребят, за которым стоял авторитет воюющего советского народа, съезд удалось развернуть от несколько отвлеченных проблем сугубо студенческого движения к борьбе молодежи мира с нацистской опасностью. И если в тексте итоговой декларации участники форума выразили единодушную надежду на то, что «Рузвельт и Черчилль выполнят свои обязательства в том, что вторжение на Европейский континент будет предпринято как можно скорее», несомненно, это было успехом наиболее радикальных сил съезда, которые представляла в первую очередь наша троица.

«Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго прячетесь за моей спиной?»

А затем советская студенческая делегация отправилась в поездку по Америке, которая охватила не менее десятка городов и университетских кампусов. На вокзале в Филадельфии наших ребят встретила депутация жителей города, которая в прямом смысле слова вынесла их на руках из вагона.

Вечером — встреча с горожанами на местном стадионе. «Не успели мы на машине въехать прямо на зеленое поле, — вспоминал В. Н. Пчелинцев, — как 100 тысяч человек в едином порыве поднялись и бурно приветствовали прибывших гостей. Ажиотаж еще больше усилился, когда диктор по радио объявил, что на стадион прибыли русские снайперы. Особую экзальтацию вызвало сообщение, что снайпер-женщина, герой Одессы и Севастополя, уничтожила 309 „бошей“. Стадион ревел, топал, свистел… Митинг „Героев Объединенных наций“ на стадионе продолжался два часа»{415}.

В Нью-Йорке делегация разделилась. Владимир и Николай вместе со студентами из других стран, участвовавшими в съезде, направились на восточное побережье. Людмила, сопровождаемая англичанами — летчиками Майлсом и Малдэном и голландцем лейтенантом морского флота Вольтере, — на западное.

Поездка растянулась почти на целый месяц. Ясно, что в этой мужской компании единственная девушка в новенькой, с иголочки форме, с наградами на груди привлекала в любой аудитории особое внимание. Американцы без преувеличения восхищались ею. «Девушку-снайпера, русскую героиню!» повсеместно встречали с большой помпой, как кинозвезду. Она успела побывать в Чикаго, Миннеаполисе, Денвере, Сиэтле, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе. Людмилу приветствовал Голливуд, где у нее состоялась встреча с Чарли Чаплином.

Именно в ходе той поездки состоялось едва ли не самое знаменитое публичное выступление Павличенко перед аудиторией, которая знала войну, если можно так сказать, дистанционно и не могла себе даже представить, что чувствует человек, когда его землю перепахивают вражеские бомбы и снаряды, когда у него на глазах гибнут родные и какие священные чувства мести рождаются от этого в сердце.

Митинг в Чикаго. «Я шагнула вперед, к микрофону, — писала Людмила Михайловна. — Перед сценой собралась изрядная толпа. Я отчетливо видела лица людей в первых ее рядах: в основном мужчин лет 30–40. Они довольно приветливо меня рассматривали и улыбались. Я начала с нескольких фраз о войне, что бушует сейчас в далекой от них России, потом сделала паузу и резко возвысила голос:

— Джентльмены! Мне двадцать пять лет. На фронте я уже успела уничтожить триста девять фашистских солдат и офицеров. Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго прячетесь за моей спиной?..»{416} Толпа молчала несколько секунд, слушая перевод. Потом на старинный парк обрушилась настоящая буря. Люди вопили, что-то скандировали, свистели, топали ногами, аплодировали. К эстраде бросились журналисты. Расталкивая репортеров, туда же устремились и те, кто хотел сделать взнос в фонд помощи СССР.

Голосом Людмилы говорила советская молодежь, не ведавшая пощады к вероломному врагу. Говорила убежденно, страстно. Сколько раз заокеанские журналисты пытались проверить ее на излом! Донимали вопросами: ее ли, молодой обаятельной женщины, дело — воевать? С какими чувствами она стреляет в людей? Как может хладнокровно, часами выслеживать солдата или офицера на «той» стороне с единственной целью — улучив момент, застрелить, уничтожить? Она отвечала просто: стреляла не в людей, а во врагов, незвано пришедших на нашу землю: «Я собиралась быть или учителем истории в средней школе, или научным сотрудником в библиотеке или в архиве. Вместо этого стала фронтовым снайпером, умелым охотником на людей, одетых в румынские и немецкие мундиры. Но зачем они пришли сюда, на мою землю, зачем заставили меня отказаться от моей мирной профессии?..»{417}

Словам, да еще произнесенным, хотя и с внутренней страстью, но хладнокровно, так что и ожидать от молодой женщины было трудно, конечно, верили. Однако дотошной журналистской братии мало было слов, она хотела своими глазами увидеть стрелковое мастерство гостей.

«Почти всегда, когда мы с Людмилой посещали воинские части и подразделения, — вспоминал В. Н. Пчелинцев, — как бы случайно появлялся или автомат, или карабин, а иногда и винтовка. Этим „случайностям“ мы поначалу не придавали особого значения. Однако, как только у меня или у Людмилы оказывалось в руках оружие, обязательно следовало предложение „испытать его“, попросту говоря, недвусмысленно предлагали из него пострелять… Вежливая попытка вернуть оружие ни к чему не приводила — оружие снова возвращалось к нам в руки. Стало ясно, что наши новые друзья, и в первую очередь корреспондентская братия, упорно хотят удостовериться в нашей снайперской стрельбе… До них никак не доходило, что миловидная девушка в военной форме, которая совершает турне по их стране, действительно была способна уничтожить несколько сот нацистов. Высказать свои сомнения напрямую выглядело бы оскорбительным. Вот они и шли поэтому на разного рода „хитрости“»{418}.

Вообще говоря, трудно объяснить, почему мысль показать свое мастерство не пришла в голову самим ребятам, ведь это еще больше подняло бы их авторитет, сделало мнение об их профессионализме незыблемым, рассеяло бы нет-нет да и проскальзывавшие в печати предположения, что СССР послал на студенческий форум не героев войны, а обычных пропагандистов, одетых в военную форму. Тем более что продемонстрировать свое мастерство им было довольно просто — не летчики, не танкисты, чай, никакой