ДайсМен или человек жребия - Люк Райнхарт

Но как это сделать? Только Жребию ведомо. Конечно, я этого знать не мог. Мне понадобится вера. Мне придется войти в контакт с Остерфладом и посмотреть, что мне подвернется. Я никогда не читал у Агаты Кристи об убийстве, совершенном подобным образом, но это всё, что я мог сделать в столь короткий срок, как двадцать четыре часа.

— Фрэнк, детка, — сказал я на следующий вечер, когда он вылез из такси. — Давно не виделись. Это твой старый приятель Лу Смит; ты должен меня помнить. Рад снова тебя увидеть.

Пока я жал ему руку, такси рвануло с места. Всё еще надеясь помешать ему произнести мое имя в пределах слышимости консьержа, я положил руку ему на плечо, прошептал, что за нами следят, и потащил его за собой.

— Но доктор…

— Я должен был тебя увидеть. Они пытаются до тебя добраться, — шептал я, пока мы шли по кварталу.

— Но кто пытается…

— Я всё тебе расскажу за ужином.

Он остановился футах в тридцати от своего дома.

— Слушайте, доктор Райнхарт, я… у меня важная… встреча вечером. Мне жаль, но…

Я позвал другое такси, и оно ринулась к нам, обуреваемое жаждой наших ист-сайдских денег.

— Сначала ужин. Нужно сначала поговорить. Кто-то пытается тебя убить.

— Что?

— Забирайся, быстро.

В такси я впервые разглядел Фрэнка Остерфлада; у него слегка потяжелел подбородок, и он казался более нервным и напряженным, чем раньше, но так могла проявляться его тревога в связи с возможной смертью. Его волосы были отлично подстрижены и уложены, дорогой костюм сидел безукоризненно, он источал приятный аромат какого-то героического лосьона после бритья. Остерфлад выглядел как очень успешный, высокооплачиваемый, с надлежащим положением в обществе головорез.

— Убить меня? — сказал он, пытаясь рассмотреть у меня на лице признаки улыбки, чтобы убедиться, что это шутка. Я взглянул на часы; было шесть тридцать семь.

— Боюсь, что так, — сказал я. — Я узнал от кое-кого из моих Людей Жребия, что тебя планируют убить. — Я искренне посмотрел ему в глаза. — Может быть даже сегодня.

— Ничего не понимаю, — сказал он, глядя в сторону. — И куда мы сейчас едем?

— Ресторан в Квинсе. Очень хорошие закуски.

— Но почему? Кто? Что я сделал?

Я медленно покачал головой из стороны в сторону, а Остерфлад нервно разглядывал идущий транспорт и, казалось, вздрагивал всякий раз, когда мимо нас проезжала машина.

— Ах, Фрэнк, тебе не нужно ничего от меня скрывать. Ты ведь знаешь, что делал кое-какие вещи, которые… ну, могли очень сильно огорчить некоторых людей. Кто-то… кто-то выяснил, что это ты. Они планируют убить тебя. Я здесь, чтобы помочь.

Он нервно взглянул на меня.

— Мне не нужна никакая помощь. Мне нужно быть в одном месте в… в восемь тридцать. Не нужно мне помогать. — Стиснув зубы, он уставился прямо перед собой на не вполне художественную фотографию Антонио Роско Феллини, водителя такси.

— Тебе очень даже нужна помощь, Фрэнк. Твоя встреча в восемь тридцать может стать твоим свиданием со смертью. Лучше бы ты разрешил мне пойти с тобой.

— Ничего не понимаю, — сказал он. — После дайс-терапии с вами и с доктором Бойдом я не, я не… не сделал ничего, за что бы не заплатил.

— Ах-х-х-х, — туманно ответил я, обдумывая следующую реплику.

— Кроме жены.

— Где, вы говорите, это место? — крикнул Антонио Роско Феллини. Я сказал ему.

— Моя жена бросила меня и подала на меня в суд, и если я умру, она не получит ни цента.

— Но те давние дела в Гарлеме, Фрэнк. Они могут знать.

Он заколебался и посмотрел на меня круглыми от ужаса глазами.

— Но я жертвую часть денег NAACP[151], — сказал он.

— Может, они об этом не знают, — сказал я.

— Вероятно, никто не знает, — сказал он с грустью. — Я только недавно решил.

— Ага, и когда ты решил?

— Да сейчас, минуту назад.

— А-а-а.

Какое-то время мы ехали молча, Остерфлад дважды оглядывался, чтобы проверить, не преследуют ли нас. Он сообщил, что так оно и есть.

— Что это за встреча вечером, Фрэнк?

— Не ваше дело, — быстро ответил он.

— Фрэнк, я пытаюсь тебе помочь. Возможно, сегодня вечером кто-то попытается тебя убить.

Он неуверенно посмотрел на меня.

— У меня… у меня свидание, — сказал он.

— А, — сказал я.

— Но это женщина, которую я… которая… она любит деньги.

— Где ты должен с ней встретиться?

— В… э-э-э… Гарлеме. — Его взгляд с надеждой метнулся к остановившемуся рядом автобусу, будто там мог находиться человек в штатском, или человек из ЦРУ, или человек из ФБР. Там, без сомнения, было по нескольку и тех и других, но они были за пределами досягаемости.

— Она живет одна? — спросил я. Было шесть сорок восемь.

— Уф… Ну да.

— Что она из себя представляет?

— Она отвратительна! — злобно сказал он. — Плоть, плоть, плоть — женщина, — добавил он.

— А-а, — разочарованно сказал я. — Как ты думаешь, есть хоть какой-нибудь шанс, что она может быть втянута в заговор?

— Я знаком с ней три месяца. Она думает, что я профессиональный борец. Нет. Нет. Она жуткая, но она не… это не она.

— Слушай, — импульсивно сказал я. — Сегодня вечером тебе нельзя быть у себя дома и в публичных местах. Поужинаем в одном ресторане на отшибе, а потом останемся у этой твоей дамочки.

— Вы уверены?..

— Если кто-нибудь собирается сегодня тебя убить, можешь рассчитывать на меня.

79

Однажды, когда Джейк Экштейн шел по Дайс-Центру, он нечаянно подслушал разговор двух людей.

— Покажи мне свою лучшую роль, — сказал первый человек.

— Все мои роли лучшие, — ответил второй. — Все, что я делаю, самое лучшее.

— Это самоуверенность, — сказал первый.

— Это дайс-жизнь, — ответил второй.

При этих словах Джейк Экштейн обрел просветление.

Из «Книги Жребия»

80

Пока мы с Фрэнком Остерфладом ехали в Гарлем после нашего не слишком богатого событиями ужина в мрачном ресторане в Квинсе, мне пришло в голову что можно попробовать уговорить его «прокатиться» в какие-нибудь тускло освещенные местечки, куда ездят гангстеры, чтобы избавиться от других, менее успешных гангстеров. Однако я не знал никаких тускло освещенных местечек и, более того, начинал беспокоиться, что Остерфлад мог обратить свои параноидальные наклонности на меня и напасть.

Мы подъехали к многоквартирному дому «девушки» Остерфлада чуть позже восьми тридцати четырех. По-видимому, мы находились где-то в районе Ленокс-авеню на 143-й или 145-й улице — я так и не узнал, какой точно. Моя жертва заплатила таксисту, который имел возмущенный вид из-за того, что застрял на каких-то выселках вместо того, чтобы оказаться у «Хилтона» или на Парк-авеню[152]. Пока мы шли футов тридцать от тротуара до дверей элегантного, но обшарпанного многоквартирного дома, никто к нам не приближался, хотя я чувствовал, что десятки темных лиц наблюдают за нами в глубоких сумерках.

Мы одолели три пролета вместе, как человек и его тень. Я гладил свой пистолет, а Остерфлад просил меня смотреть под ноги. Из квартиры на первом этаже доносились крики и топот скачущих лошадей, со второго этажа — высокий истерический женский смех, но на третьем этаже стояла тишина. Когда Остерфлад постучал, я строго напомнил ему, что меня зовут Лу Смит. Я был его коллегой, профессиональным борцом. Несообразность сюжета — два профессиональных борца явились поухаживать за дамой, один одет с безукоризненностью «Брукс бразерс», а другой как бродячая шпана — в тот момент от меня ускользнула.

Дверь открыла толстая дама средних лет с жидкими волосами, двойным подбородком и жизнерадостной улыбкой. Она мало походила на негритянку.

— Я Лу Смит, профессиональный борец, — быстро сказал я, протягивая руку.

— Рада за вас, — сказала она, вышла из квартиры и вразвалку отправилась вниз по лестнице.

— Джина здесь? — крикнул ей вслед Остерфлад, но она топала вниз, не обращая на нас внимания.

Я прошел за ним внутрь через маленькую прихожую в довольно большую гостиную, где господствовал огромный телевизор, стоявший у стены точно напротив длинного дивана в современном датском стиле. На полу от стены до стены лежал ковровый настил, толстый и мягкий, приятного коричневого цвета, но сильно запачканный у телевизора и у дивана. Из комнаты справа донесся плеск текущей воды. Судя по массе белого, которую я мог разглядеть, там была кухня. Остерфлад повернулся на звук:

— Джина?

— Да-а-а-а, — донесся звонкий женский голос.

Пока я украдкой разглядывал два фотопортрета на одной стене — ей-богу вылитые Сахар Рэй Робинсон[153] и Аль Капоне, — в гостиную вошла женщина и остановилась перед нами. Молодая, хорошо сложенная, темноволосая женщина с лицом ребенка. Большие карие глаза источали невинность, темная кожа лица была безупречно гладкой.