Окончательная реальность - Вильгельм Зон

– Весьма глубокое замечание, – надменно промолвил Пуаро. – Полагаю, настал момент, когда вам хотелось бы услышать, что там произошло на самом деле?

Шварцвальд энергично кивнул.

– Я потерял Гастингса из виду, – начал Пуаро, – примерно в половине двенадцатого. Он исчез по-английски, не говоря ни слова, и я мог предположить все что угодно, вплоть до расстройства желудка. Погуляв, по-видимому, некоторое время среди гостей, Гастингс поднялся на чердак незадолго до назначенного Боббером времени. Окликнув несчастного полицейского, он хладнокровно застрелил его с трех метров из «Барракуды» с глушителем. Из-за глушителя этого выстрела никто не слышал. Зато все услышали другой, тот, который прозвучал позже и преследовал лишь одну цель: обеспечить Гастингсу железное алиби. Блестящий план – храбрый, но незадачливый сыщик в пылу борьбы прикончил профессионального убийцу. Осталось только отвинтить глушитель, который куда-то надо было девать, и навинтить его на вторую «Барракуду», предусмотрительно захваченную с собой. Чистую «Барракуду» с привинченным глушителем Гастингс оставил мертвому полицейскому, лишнюю гильзу выкинул в окно, вставил на ее место холостой патрон и спокойно, из чужой винтовки, пальнул дважды. Сначала в торт, затем в Абрама Зона. На все это ушло чуть больше времени, чем по расписанию, поэтому Бобберу и пришлось поволноваться. Осталось навести творческий беспорядок, изобразить следы борьбы и главное – произвести тот самый последний выстрел, которым якобы был убит киллер. Но «киллер» давно уже помер, поэтому хитроумный Гастингс и использовал холостой патрон. Неплохая идея! Выстрел есть, а пули нет! Но вышла ошибка. Не знаю уж, как он умудрился крутануть барабан «Барракуды», наверное, разгорячился во время мнимой борьбы, но только стрельнул Гастингс боевым патроном. Отсюда и дырка в стене, которую обнаружил я, Эркюль Пуаро! Я, а не вы, Шварцвальд.

Бывший комиссар был потрясен, он как будто еще постарел и осунулся, слушая Эркюля.

– Итак, – продолжал бельгиец, – Гастингс сделал выстрел и стал ждать людей, бегущих с криками на чердак. Вот, собственно, и все.

– Но зачем?..

– Обыкновенный заказ. Гастингс работал на Боббера.

– Работал? – растеряно переспросил Шварцвальд.

– Ну… наверное, и работает, – Пуаро понял, что прокололся.

– Значит, вы пригласили Гастингса на корабль, зная, что он убийца?

– Я не сторож брату своему, – медленно произнес бельгиец. – Вы хотели правду, вы ее получили. А сейчас разрешите откланяться. – Он развернулся и пошел от Шварцвальда прочь.

– Постойте, – крикнул тот, – а где Гастингс теперь?

– Понятия не имею.

Гастингса не было в живых. Рано или поздно за ошибки приходится платить, иногда жизнью. Гастингс совершил роковую ошибку не тогда, когда перепутал Абрама с Адамом, а тогда, когда решился увести заказ у Бельгийца. А ведь его предупреждали, что Бельгиец не любит конкурентов. «На хую я вертел этого Бельгийца, – сказал он себе. – Знать его не знаю». Очень были нужны деньги. А теперь? Нужны мертвецу деньги? Дружки Бельгийца напали на Гастингса прямо в гостиничном номере. После недолгой борьбы его скрутили и удавили, а потом, закатав в бочку с цементом, выкинули в реку в районе Автозаводской.

Эркюль Пуаро шагал по летней Москве, мурлыкая песенку. Он был доволен: как всегда, одним выстрелом Бельгиец завалил целую стаю вальдшнепов. Крупный заказ с наводкой на Боббера выполнен. Наглый выскочка Гастингс наказан. Сюжет для новой книги готов.

Пуаро и раньше иногда удивлялся, почему никому не приходит в голову простой вопрос: как случается так, что он, великий сыщик, всегда находится рядом с преступлением? Пуаро в замке – там убивают. Пуаро в поезде – и там убивают. Пуаро на корабле – глядишь, тоже убийство. Бельгиец усмехнулся. Он любил свою работу, но сейчас хотел отдохнуть. Сладко хрустнув глянцевым пригласительным, он повернул стопы к Пушкинскому музею. Бельгиец желал присутствовать на открытии выставки «Москва – Берлин».

Утром того же дня

Бондаренко встал рано. Погода не предвещала ничего дурного. Спустившись в подъезд, подошел к почтовому ящику, подумал: «Вот и все, час пробил». Вставил старый золоченый ключик в ржавый замок. В ящике, сложенная вдвое, лежала миланская газета «Репубблика».

Бондаренко вышел из подъезда. Он сел в кафе и открыл газету на нужной странице. Факты, события, люди – все разом пронеслось в голове. Бондаренко вспомнил молодого Вильгельма и летний день 1966-го, когда симпатичный однопроцентный кандидат впервые переступил порог лаборатории. Вспомнил красивое лицо Лии, которую подобрали для Вильгельма комбинаторы Фрейна. Вспомнил родившихся близнецов, приставленную оберегать их Зою, вспомнил каждый день тяжелой, ни на минуту не отпускающей от себя реальности. Бондаренко не хотел заглядывать в будущее. Он хотел прожить окончательную реальность легко, без груза воспоминаний о реальности прежней. В конце концов, это его право. Он слишком много сделал в этой жизни.

Бондаренко уткнулся в газету. Вот нужная колонка. «Картонки Минервы». Дурацкое название. Он прочитал условленный заголовок: «Размышления о путешествии во времени».

Знак подан. Сегодня все свершится. Адам Зон отправится в небывалый круиз. Как он сейчас? Готовится к открытию выставки или к похоронам убитого брата? Теперь это не важно. Голем пропитан катализатором и готов к действию. Операцию не остановить.

Бондаренко допил кофе и напоследок вновь заглянул в газету. Текст Умберто был смешным: «…Одним словом, как бы ни обстояло дело, путешествия во времени создают многочисленные трудности. Мы не только сами не умеем путешествовать в прошлое, но и совершенно уверены в том, что даже в отдаленнейшем будущем люди не овладеют такой способностью. Действительно, если бы в будущем кто-то смог путешествовать в прошлое, мы бы об этом узнали, ибо он явился бы к нам. А мы с вами не видели никаких путешественников во времени. Разумеется, на этот довод тоже найдутся возражения, например: люди будущего давно умеют путешествовать в прошлое и находятся среди нас со времен неандертальцев, но, выполняя распоряжения властей будущего, они не могут открыться».

Какая же ахинея! Бондаренко закрыл газету. Пора ехать.

Он сел в троллейбус и по Садовому кольцу добрался до Красных ворот. Под землей перешел на другую сторону. Миновал книжные развалы уличных букинистов и двинулся направо в сторону старой лаборатории.

Дойдя до знакомой арки, он повернул в черный двор и очутился перед черной дверью. Щелкнул черный замок, и Бондаренко вошел.

Здесь давно никто не работал. Все запылилось. По углам висела паутина. Бондаренко прошел мимо сто девятой комнаты и толкнул дверь, ведущую в бывший кабинет Розенцвейга.

Дверь открылась легко. Железные петли заботливо смазаны. В глубине темного помещения на стене висел ковер. Необычайной красоты очаг был выткан на нем стамбульскими мастерами. Деревянный череп Буратино работы художника Макаревича покоился рядом с ковром на письменном столе.

Бондаренко прошел в кабинет и направился к нарисованному очагу. Отдернув тяжелое полотно, он увидел сейф. Маленький позолоченный ключ от почтового ящика прекрасно подошел к сложному замковому механизму. Лязгнули как будто железные цепи. Тяжелая броня поползла вверх.

На железной полке стояло несколько склянок с оранжевыми этикетками. Бондаренко внимательно осмотрел каждую. Затем выбрав одну из них, пошарил в глубине сейфа и вытащил большую кость, на первый взгляд – берцовую.

Тщательно обработав ее жидкостью из склянки, Бондаренко сунул кость в рюкзак и поехал в Пушкинский музей.

Собачью будку у входа в музей уже сколотили. Последние приготовления перед открытием подходили к концу. Завершалась развеска в Греческом зале.

Куратор Адам Зон только что ушел пообедать. Шептались, что он страшно подавлен. Ползли тревожные слухи о леденящем душу убийстве, якобы случившемся на яхте «Белорус». Поговаривали, что убит могущественный Абрам Зон, бывший партнер Боббера, брат куратора выставки. Неясные предчувствия бередили души людей.

Бондаренко подошел к будке. Он вынул из рюкзака кость и трижды громко постучал ею по деревянной крыше. Внутри заурчало. Зазвенела цепочка. Сначала из будки показались бакенбарды, затем умное лицо в прямоугольных очках.

– Мы знакомы? – вежливо спросил Скот, глядя снизу вверх на Бондаренко.

– Отчасти. Виделись пару раз, – ответил Бондаренко и быстро сунул кость внутрь будки.

– Это чего? – успел спросить Скот и жалобно заскулил.

– Давай, давай, – грубо сказал Бондаренко и для убедительности ударил ногой по будке.

Скот втянул голову в плечи. Попятился назад. Прижался голой спиной к дальней стенке деревянного убежища. Глаза его закатились. Ноздри, шевелясь, вдыхали особый аромат, исходящий от брошенной кости. Скот снял очки. Медленно отстегнул цепочку от ошейника, поднес кость к губам и с неистовым рычанием впился в нее зубами.