Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг

Журналист и не рассчитывал на такую длинную сентенцию, его явно больше интересовали католики и их истошные вопли.

— Но что вы скажете о протесте... — начал он, надеясь направить мисс Вурц в нужное русло (так всегда у журналистов).

— Да кого этот протест интересует, боже мой! — отмахнулась мисс Вурц. — Если католикам приятно заниматься самобичеванием из-за какого-то самоубийства, то пожалуйста, милости просим! Помнится, они когда-то бушевали, что в Торонто продают рыбу по пятницам!

Интервью с мисс Вурц вышло в шестичасовых новостях. Алиса и Лесли сидели дома и смотрели телевизор, и на тебе — прямо на них с экрана смотрит мисс Вурц в своем персиковом платье и проповедует, а по бокам стоят Джек и Клаудия. Джек был счастлив — это похлеще, чем выдавать Клаудию за русскую, да и Каролина была рада, хотя ничего не поняла.

Любители кино — те, что ходили на "Мисиму", — совершенно не обрадовались встрече, устроенной им католиками; после выпущенных кишок молящиеся католики — не лучшее зрелище. Мисиме, подумал Джек, такое тоже бы не понравилось — кишки-то он выпускал себе на полном серьезе.

Клаудия и Джек повели мисс Вурц на вечерний прием. Никаких проблем с тем, чтобы туда попасть, не возникло — местные охранники безропотно расступились бы перед Клаудией, даже если бы она направлялась в мужской туалет. Сама Клаудия говорила, что их пускают исключительно из-за Джека, но она ошибалась. Впрочем, в этот раз их пустили из-за мисс Вурц. Более того, когда они уходили, некий юноша решил поухаживать за ней — поднес ей цветок, изящно извлеченный им из барной вазы, и сказал:

— Я вас обожаю! Вы так прекрасно работали!

А затем исчез в толпе.

— Признаться, совсем не помню, как он выглядел, когда ходил в третий класс, — сказала мисс Вурц Джеку. — Нет, право, я столько малышни учила, они потом все так меняются, не могу же узнавать всех и каждого, — несколько извиняющимся тоном призналась она Клаудии. — Вот Джек другое дело, его я никогда бы не забыла!

Джек и Клаудия, впрочем, думали, что молодой человек имел в виду вовсе не педагогические таланты мисс Вурц. Но как это ей объяснить? Впрочем, зачем это Джеку и Клаудии?

Перед ближайшим рестораном стояла длинная очередь из лимузинов, и за рулем одного из них Джек увидел старого знакомого.

— Пиви! — закричал он.

Ямайский великан выскочил из машины и обнял Джека, даже поднял его в воздух. Тут-то толпа воинствующих католиков и решила, что Джек играет в фильме Годара Иосифа (ну конечно, ведь его обнял таксист), а значит, Клаудия — исполнительница роли Марии. За кого они приняли мисс Вурц, уже не важно.

— Джек Бернс, да ты уже звезда! — воскликнул Пиви, сжав Джека так сильно, что тот не мог дышать.

Католики обступили их со всех сторон, не вставая с колен; Клаудия явно занервничала, что же касается Каролины Вурц, то у нее их фанатизм с детства сидел в печенках.

— Эй, вы, коленопреклоненные, почему бы вам для начала не пойти домой и не прочесть его книги? — обратилась к католикам мисс Вурц. Прямо перед ней на коленях стояла юная девушка, ее лицо было чем-то перепачкано и залито слезами. Джек видел ее недоумевающий взгляд: "Боже мой, Иисус писал книги? Я и не знала".

Прочие просто повторяли "Да здравствует Дева Мария!".

— Так, Джек, давай побыстрее в машину, — сказал Пиви, раскрывая одновременно дверь для Клаудии и мисс Вурц.

— Милая, не беспокойся, это водитель миссис Уикстид, — объяснила мисс Вурц Клаудии (словно бы покойная миссис Уикстид до сих пор пользовалась услугами Пиви). К сожалению, какой-то католик обхватил Клаудию за ноги.

— Отпусти ее, трусливая тварь! — прикрикнула на него учительница. — Ты не понимаешь? Он убил себя, потому что хотел слить воедино жизнь и искусство!

Мисс Вурц имела в виду Мисиму, разумеется, но католик, который после этих слов нехотя отпустил Клаудию, подумал, что Каролина ведет речь о Христе. На лице у него отобразилось крайнее возмущение; он вообще выглядел возмущенным — пожилой, лысый, в белой, практически прозрачной рубашке с длинными рукавами и карманом, из которого торчала протекшая ручка, — одним словом, вылитый сборщик налогов, сбежавший из психиатрической лечебницы.

Пиви сумел-таки затолкать Клаудию в машину, но мисс Вурц продолжила атаковать коленопреклоненную толпу:

— Да, он был японец, и он хотел покончить с собой! Смиритесь с этим и идите по домам!

Боже мой, несчастный Иисус Христос, оказывается, японец! Матерь Божья! Это сколько же раз нужно теперь повторить "Да здравствует Дева Мария", чтобы свести с Имени Господнего подобную напраслину!

Такие вот три мысли отразились на лицах коленопреклоненных. Дабы окончить комедию, Джек обнял мисс Вурц за ее узкую талию, словно приглашая на танец, и прошептал ей на ухо:

— Мисс Вурц, они все сумасшедшие. Садитесь в машину, а?

— Боже мой, Джек, ты стал такой куртуазный! — провозгласила Каролина и села на заднее сиденье; Клаудия помогла ей устроиться поудобнее, а Пиви толкнул Джека на оставшееся место и захлопнул дверь.

Одна из протестующих обняла Пиви за ногу, но гигант невозмутимо зашагал, прямо с висящей на ноге женщиной, к водительской двери; та, видимо, решила, что даже религиозному рвению есть пределы, и отпустила ямайца. Джек так и не узнал, какую настоящую кинозвезду в тот вечер возил Пиви — тот не мог припомнить фамилию. Сначала он отвез домой мисс Вурц, затем Джека с Клаудией.

Джек не знал раньше, где живет Вурц, но не удивился, когда Пиви остановил лимузин у большого дома на Рассел-Хилл-роуд — оттуда легко дойти до школы Св. Хильды пешком. Удивился он, когда мисс Вурц попросила Пиви подъехать к черному ходу, откуда в ее маленькую (наемную) квартирку вела узкая лестница.

Так откуда же она брала деньги на все эти дорогие вещи, что носила в школе? Если это было ее наследство из Эдмонтона, что же, видимо, оно уже потрачено. Был ли у нее и правда жених или тайный любовник (либо, что совершенно невероятно, бывший муж) с состоянием и хорошим вкусом? Если и был, то, видимо, его давно нет.

Мисс Вурц не позволила Джеку проводить ее в свое скромное жилище. Возможно, решила, что приглашать молодого человека к себе неприлично — потому что, когда проводить ее вызвалась Клаудия, она согласилась. Джек остался ждать с Пиви внизу.

Потом он попросил Клаудию описать ему квартиру Вурц, та отреагировала с раздражением.

— Я не осматривалась особенно, — сказала она, — она пожилая женщина, у нее куча всякого барахла, все раскидано. Старые журналы и тому подобное.

— Телевизор?

— Не видела, но я не присматривалась, говорю же тебе.

— Фотографии? Вообще, изображения мужчин?

— Боже мой, Джек, у тебя что, стоит на нее?

Они лежали в Эмминой кровати, где больше не было плюшевых мишек (видимо, их выкинули Алиса и миссис Оустлер). Джек не мог вспомнить ни одного — зато воспоминание, как в этой самой кровати Эмма учила его мастурбировать, он не мог изгнать.

Клаудия явно не в настроении, подумал Джек, и решил не посвящать ее в столь интимные подробности.

Несмотря на приемы и кино, большую часть времени Джек и Клаудия проводили в "Дочурке Алисе" — во всяком случае Клаудия. Джек частенько оттуда сбегал, народ из соседнего магазинчика Армии Спасения нравился ему больше маминой клиентуры.

Билл из Абердина был моряк, равно как Чарли Сноу и Матросик Джерри, Татуоле и Тату-Петер, ну и Док Форест, конечно. Они учили Алису чернильному искусству. Но мир не стоит на месте, и хотя Дочурка Алиса периодически татуировала "Грехопадения" и разбитые сердца (картины, поддерживающие моряка в долгом походе), ныне на коже юношей, решивших сделаться мечеными на всю жизнь, чаще красовалась вульгарность иного толка.

Романтика портовых городов Северного моря и Балтики канула в пролив Скагеррак — как и мерный шум тату-машин, когда-то убаюкивавший Джека. Нет больше бравых девчонок из отеля "Торни", ни Ритвы, чьи груди Джек так и не увидел, ни Ханнеле с ее небритыми подмышками и родимым пятном над пупком в форме штата Флорида и цвета красного вина.

Когда-то Джек ничего не боялся — мог к кому угодно подойти и с бухты-барахты выпалить:

— Хотите татуировку?

Так он и сказал той красавице в "Бристоле", а еще добавил:

— Если у вас есть время, у меня есть комната и оборудование.

Подумать только — это ведь он, Джек, предложил маме подарить татуировку самому маленькому солдату!

Во сне Джек по-прежнему слушал гигантский орган Аудекерк, несущий проституткам священный шум Господень; даже бодрствуя, Джек мог — надо только глаза закрыть — ощутить рукой толстую, смазанную воском веревку и гладкий деревянный поручень на винтовой лестнице церкви.

Но за те образцы тату-культуры, что висели по стенам у Дочурки Алисы, Джеку было стыдно — особенно в обществе Клаудии. Ему делалось стыдно и за мать. Многие ее клиенты, на вид из нижних слоев общества, завсегдатаи этой части Квин-стрит, не нравились Джеку, пугали его. Старинные морские татуировки, выражавшие нежные и не очень чувства матросов и выглядевшие сувенирами на их телах, ушли, уступив место безвкусным образам агрессии, насилия и зла.