Научный атеизм. Введение - Андрей Куликов

Краснофлотец совершил тягчайшее военное преступление, по которому нет срока давности. Монахи скрывают военного преступника, тем самым становясь его соучастниками. Однако, сюжет фильма сводит нравственную коллизию к частному случаю противостояния «палач-жертва», будто это их личная «разборка». По человечески понять прощение вице-адмиралом монаха можно: падение тщедушного матросика произошло на его глазах. Более того, положа руку на сердце, почувствовав ствол у виска, так поступили бы многие зрители фильма. Однако суть, «состав» преступления от этого не меняется. Через сюжетный кунштюк «мертвый оживает»: нет трупа — нет убийства.

Ну и что, что предатель только ранил расстреливаемого? Он расстреливал! Стрелял не просто в бывшего товарища, но в соратника, в командира. В его лице во всю Страну. Понятно что парень струсил и ни о чем таком высоком не думал, только дрожал за свою шкуру. Ведь все не на воровской малине произошло, а на войне. Да еще на какой Войне!

Личное прощение ничего не решает, оно снимает вину перед конкретной жертвой, но оставляет преступление против Родины, против своего народа. В иных обстоятельствах предатель расстреливал бы еще и еще. Расплатой за такое преступление может быть только «суд народа» — он же «суд кесаря» (государства), а не «божий суд». Преступник символично помещен в кочегарку, ворошит пламя, спит на куче угля — образ Ада (точнее: чистилища — преддверья Ада или Рая, но в православии чистилища нет). Три десятка лет претерпевает муки совести, лишения замаливая грех. Но живет в обители, а не на зоне строгого режима. Тем более не в расстрельной камере.

Если же кто-то считает, что суд бога страшней суда мирского, что долгие годы душевных мук, молитв, покаяния, личной схимы могут загладить такой грех, пусть вспомнит Бабий Яр, вспомнит, что расстреливали там и еще в тысячах иных мест не только немцы, но и местные «добровольцы». Никакие мучения не смоют такой грех. Если человек себя осудит — пулю в лоб. Вот только почему-то большинство уцелевших изменников живут себе спокойно, никаких угрызений не испытывая.

Для христианина самоубийство — самый тяжкий грех. То есть предатель боится самоубийством отправить свою душу в Ад, а ждет, вымаливает прощения у Господа: «Прости!». По совести говоря, на самом дне ада и есть место предателям Родины. Именно туда поселил их Данте в «Божественной комедии». Честный человек так и поступит, совершив самосуд.

Верующий христианин не может пойти на самоубийство по определению. Выходит, предательство и убийство товарища в глазах Бога меньший грех, чем самоубийство? Думать так — означает попустительствовать Абсолютному Злу, возникшему в начале фильма, и подпавшим под него душам. Вновь возникает нечто «сверх-христианское» — дуалистичное равенство Добра и Зла, конечное их тождество.

В 70-е годы прошло несколько показательных процессов над бывшими изменниками родины. Особые следственные группы КГБ разыскали не столько тех, кто служил, сколько тех, кто своих убивал. Сразу после войны таких показательно расстреливали, публично вешали на площадях. Бывшие полицаи во все тяжкие пытались доказать, что они только служили, но не расстреливали и в карательных акциях не участвовали. За это полагалось десять лет лагерей. Органам (кто бы мог подумать так про сталинские времена?!) приходилось доказывать вину, отыскивать истинных преступников. Тема эта постоянно проходит через кинематограф 50-х годов, всплывает в 60-е, к ней вновь возвращаются и в 70-е. Эхо войны еще долго аукалось.

Аукнулось и сегодня, хотя основное действие фильма происходит в те же 70-е. Легко представить, как бы дальше поступил вице-адмирал «при должности». Он служит — ординарец приносит ему в купе фрукты. Несмотря ни на что, даже на «излечение» дочери, адмирал обязан сообщить, что имел контакт с изменником родины. Без сомнения, в свое время шкипер писал рапорт о потере судна с ценным грузом и немало претерпел от органов, прежде чем с него сняли подозрение. Так было в войну на всех воюющих флотах. Судно — слишком ценный объект. Наши органы разобрались и разобрались правильно (здесь без всяких кавычек и иронии) — и статистика, говорит что так «кровавая гэбня», равно военные трибуналы, поступали в двух случаях из трех. Тень предателя всю жизнь преследовала адмирала записью в личном деле. Хочешь или нет, но сообщишь куда следует. Понятия «долг» и «прощение» расходятся — вернее, «разводятся» авторами фильма. Ясно, что возобладает в человеке служивом. Следует ожидать прибытия на островной монастырь «специальных товарищей». Авторы смертью главного героя уводят того от расплаты за преступление, от расстрела за предательство. Хотя «наш советский суд» мог и не дать высшей меры, учитывая возраст и раскаяние преступника. Равно политические мотивы — расстрелять монаха?! Впаяли бы «четвертак». Однако окружение «праведника» сменилось бы с «монасей» на «зеков». Как бы он там «запел»? Не было сил повесится (даже у Иуды нашлись!) — пойди и сдайся властям. Прими кару, глядя ей в лицо. Страшно — поставят к стенке. «Я стреляю — и нет справедливости, справедливее пули моей»! Даже это страшно! Затаился гнус в своей кочегарке, все у бога прощение клянчит, более того — упивается своим юродством, балдеет, что бога чувствует, мазохистки счастлив, а перед людьми, перед всем миром покаяться страх берет.

Суд государства оказывается страшней суда Божьего. Тем хуже придется добряку настоятелю и всей братии. В фильме «открытый конец» — каждый зритель может домыслить судьбу остальных героев. Не наказанное предательство всегда тянет за собой иные предательства.

Формально сюжет фильма заканчивается смертью старца Антония. Казалось бы: все прощены. Но не случается того, к чему так стремились авторы. Несмотря на постоянные моления, в кадре Катарсиса не происходит. По мнению авторов, Бог может простить любой грех, поскольку всемогущ. Люди не могут — они не всемогущи. Именно поэтому Абсолютное Зло фашизма сокрушил не Бог, не слабые духом предатели ради собственной шкуры, готовые убить кого угодно, а спокойно покуривающие папироску, смотрящие в глаза смерти русские солдаты. «Смертью смерть поправ». Именно в этом эпизоде «правда жизни» совпадает с «художественной правдой». Большой поклон Лунгину.

В изложении авторов в «глазах божьих» такой вызов смерти — гордыня. Не за нее наказан вице-адмирал: зять его погиб на подводной лодке, в дочку «вселился бес». То, что человек Родину спас, Богу нипочем, а вот неверие боженька наказывает. За то и покарал героя. А когда адмирал и герой войны обратился от безысходности к старцу, заодно по-христиански прощает его, то все делается хорошо. И дочка выздоровела, и в душе настал покой. Отмучился человек.

Только какой-то странный Бог предстает в фильме: избрал самого мерзостную душу для общения с паствой. А как являет его волю «старец»? — «Шаманит». Можете называть его экстрасенсом, волхвом, колдуном — кем угодно, только не христианским подвижником. Он не подвиг во имя бога совершает, но прощение вымаливает. Просит сделки с божеством. Закрадывается сомнение: Бог ли вообще говорит устами Антония? Этому богу есть дело до прорванных труб, до шуток интеллигенции того времени «не знаю о чем вы, но ехать надо», он излечит всякого, кто поверит «в боженьку», он устами Антония смеется над беременной девкой, передразнивая ее живот, он предупреждает о пожаре, но не предотвращает его — тем самым устраивает поджог. Конечно, эпизод с пожаром можно трактовать широко: бог сжег келью настоятеля, чтобы тот отвратился от мирских привязанностей и был вразумлен на куче угля полоумным старцем. То есть Бог играет с людьми, как пешками — «наставляя». Показательно, что пожар случается в «красном углу» кельи — где иконы! Отец келарь приходит с закопченной иконой в руках.

Это не Христос, тем более ни кто-то еще из святой Троицы. Перед нами бог ведовства, по сути, бог языческий — проказливый, мелочный, аморальный. Бог-оракул, старец Антоний пифия его.

В этом «нужном» фильме отразилась сегодняшние терзания российской интеллигенции: «Народу нужна духовность, нужны идеи, моральные ориентиры!» Показательно, что прежде всего «народу». «Утром мажу бутерброд,/ как там, думаю, народ?/ Так, бывало, разволнуюсь,/ что икра не лезет в рот». Извечный комплекс вины русской интеллигенции перед народом, особенно после всего, что она сотворила со своим народом в ХХ веке, в том числе и в Перестройку, и после разными опытами типа «Такси-блюза».

Вот и ищут не столько для себя, сколько «для народа», «для дела». Потому, несмотря на все долгие молитвы в кадре, так и не могут поверить в Бога, поскольку это не столько выбор души, сколько выбор ума. Точнее, «от ума». Поэтому и получаются подобные сюжетные конструкции, подогнанные под умозрительные схемы. Отсюда и «ошибки» в мелочах отнюдь не случайные, но закономерные, поскольку «цель оправдывает средства». Отсюда же извращенная мораль, нравственное уродство персонажей, их убогость. Под рукой ничего нет, кроме религии, чтобы возродить «духовность» (разумеется, духовность a la советский интеллигент извода 60–70-х годов). Изобретать что-то новое не хотим, вернее — не можем. Духовная импотенция. Вот и льется молодое вино в старые меха.