Научный атеизм. Введение - Андрей Куликов

В райцентре Кожевниково Томской области 14 человек заразились острой кишечной инфекцией после того, как выпили воду из реки Обь на праздник Крещения, передает NEWSru.com со ссылкой на «Интерфакс». Как сообщили в пресс-службе Управления Роспотребнадзора по Томской области, среди заболевших — 11 детей.

«Диагноз, который поставили эпидемиологи — это гастроэнтериты инфекционной этиологии. Какой именно этиологии, станет известно после лабораторных исследований в конце текущей недели. В ходе эпидрасследования было установлено, что все заболевшие употребляли воду из реки после чина ее освящения в крещенские праздники», — сказали в пресс-службе.

По данным пресс-службы, о первых заболевших стало известно 23 января. Следующие экстренные извещения были получены 24 января, когда заболели еще четыре человека. Последние сообщения о трех заболевших поступили 26 января.

«Некоторые из пострадавших были госпитализированы, остальным помощь оказывалась на дому. В данное время новые случаи инфекции не регистрируются, и больные уже выздоравливают», — сказал собеседник агентства.

В селе проводятся противоэпидемические мероприятия. «Дополнительно проведено обследование пищеблока в столовой местной школы, однако связи с отравлением детей здесь не установлено», — отметили в пресс-службе.

Последняя вспышка инфекционных заболеваний, связанных с водой, отмечалась в Томской области в июле-августе 2005 года. Тогда в селе Рыбалово Томского района энтеровирусной инфекцией заболели 63 человека, из них 45 детей. Причиной послужило купание в водоеме, не предусмотренном для этих целей, — он использовался для противопожарных мероприятий.

(А — Лесник) Исторически православию присуща черта уничтожать всё живое там, где оно появится. Православный геноцид коснулся не только свободы и жизни человека, когда под благовидным предлогом уничтожалось и уничтожается всё инакомыслящее, но и Природы. Разумеется, такое уничтожение возведено в особый православный ритуал и даже является «праздником». Так, во вторую неделю апреля каждый год православные усиленно занимаются тем, что ломают деревья. На сей раз от ретивых богомольцев достаётся дереву вербе. Сие вредительство природе называется у них «вербной неделей». Повсюду в это время в церквях можно увидеть охапки нарезанных веников и пучков с едва успевшими распустится пушистыми почками вербы. Охота за которыми ведётся в близлежащих парках и лесах. Это и особый бизнес. За деньги в церкви можно приобрести пучок дерева-первоцвета.

Число православных у нас с каждым годом растёт, а, стало быть, и число поломанных деревьев для ритуальных православных вербных веников увеличивается. Мы любим распинаться о сохранении экологии, восстановлении флоры и фауны, но какой же пример нам подаёт православная церковь, сама безнаказанно уничтожающая природу?

(А — Гургуров Цзен) С первых кадров фильма Павла Лунгина «Остров» в глаза бросаются ошибки в деталях и мелкие логические неувязки. Откуда у немцев на флоте в 42-м году взялся «штурмгевер»? Почему они минируют кучу угля, а не ставят заряд у борта, чтобы сделать пробоину… «Ну и что? — спросит зритель. — Какое это имеет значение? Ведь фильм не о том!» Действительно в советском и новорусском кино традиционно пренебрегают точностью деталей войны в угоду «художественной правде». Какое количество ошибок может позволить себе режиссер и увидеть зритель, каждый смотрящий фильм решает сам. Но рано или поздно сумма ошибок накапливается переходя в пресловутое «не верю!». «Сколько раз прощать брату моему? — Семижды по семь…»

Официально объявленная «первая успешная попытка создать русский религиозный фильм» отсылает зрителя в пору расцвета советского кинематографа к полузабытому понятию «нужный фильм», в котором сценаристу и режиссеру в первую очередь нужна дидактика. Ради «идеи» можно пренебречь многим. Точно также воспринимает «нужный» фильм аудитория, замечающая, но прощая ошибки: идея затмевает остальное. Зрители рекомендуют посмотреть картину другим, особенно подросткам. «Это важно!»

Но вот что настораживает: небрежение в мелочах постепенно переходит в нестыковки ситуаций и сюжетных линий, порождая подозрение: не ошиблись ли авторы в главном? Не стоит перечислять все «ошибки», им нет числа, лучше обратиться к сюжету. Фашисты много зверств натворили в России, куда больше всех коммунистических репрессий, германские подводники «прославились» расстрелами экипажей погибших кораблей. Если бы в кадре возникла подлодка, то верилось бы больше. В субмарину пленных не спрячешь — приходилось убивать. Не только немцам и японцам, но и американцам, порой, увы, и советским подводникам. Хотя, в отличие от прочих, русские поступали так очень редко. Но чаще всего даже фашисты просто показывали людям в спасательных плотиках путь к берегу. Даже на войне люди стараются оставаться людьми.

Всему есть предел, в том числе огульным обвинениям. Немцы стремились взять в плен экипажи судов, особенно капитанов и штурманов, чтобы получить информацию. Даже шкипер старенького буксира мог многое рассказать о навигации в данном районе плаванья и перевозимых грузах, минных банках. Как наши особисты, так и гестаповцы строго спрашивали за недоставленных на допрос офицеров. Лишь получив сведения, «командиров и комиссаров» полагалось расстрелять. Моряков обычно отправляли в концлагерь — крепкие ребята, ценная рабочая сила. Показанный в фильме случай мог произойти, но лишь как исключение. Тем более странным кажется изуверство немецких моряков. Зачем им этот фарс, если они не взяли предателя с собой? Ответ очевиден: авторам понадобилось в их лице показать воплощение Абсолютного Зла.

В таком случае православные монахи должны воплощать Абсолютное Добро. Что, собственно, и пытается на протяжении всего фильма изобразить режиссер Лунгин. Его задача — «очеловечить» голую идею праведной жизни, придать ей черты реальных людей. У него все монахи с камнем в душе, все пытаются молитвами и благочестивым поведением камень этот снять. Словно заключенные, отбывающие срок. Такова их «динамика образа».

Только странно как-то все оборачивается. Более всего творит добро людям самый страшный грешник. Выходит, Грех — главный побудительный мотив добрых поступков. Как водится в религиозных метаниях русской интеллигенции, слово «Грех» стоит на втором месте по значимости после слова «Бог», подтверждая максиму русского православия: «не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься», парадоксально оборачиваясь манихейством: наибольшие шансы на спасение имеет самый большой грешник, поскольку именно на нем Господь может явить наибольшую милость.

Если вдуматься, то с самого начала поведение монахов выглядит весьма сомнительно. Братия спасает во время войны моряка — поступок благой, христианский, но так бы поступил бы каждый человек. Дальше начинаются странности: моряк остается в монастыре, а это уже укрывательство дезертира. Более того, предатель принимает постриг, значит сто раз исповедовался. То есть по крайней мере настоятель знает о его преступлении. И все равно подонок остается при монастыре. Милосердие? Напомню, действие происходит в прифронтовой полосе. Явись в монастырь СМЕРШ, обитель и братия не уцелели бы. «По законам военного времени…».

Обозначается главная фигура умолчания фильма. Хотя авторы явно изобрели умозрительную ситуацию, тем не менее она имеет прямое касательство к реальности. Ведь фильм не о Боге, как пытаются доказать авторы. Фильм о Войне.

Краснофлотец совершил тягчайшее военное преступление, по которому нет срока давности. Монахи скрывают военного преступника, тем самым становясь его соучастниками. Однако, сюжет фильма сводит нравственную коллизию к частному случаю противостояния «палач-жертва», будто это их личная «разборка». По человечески понять прощение вице-адмиралом монаха можно: падение тщедушного матросика произошло на его глазах. Более того, положа руку на сердце, почувствовав ствол у виска, так поступили бы многие зрители фильма. Однако суть, «состав» преступления от этого не меняется. Через сюжетный кунштюк «мертвый оживает»: нет трупа — нет убийства.

Ну и что, что предатель только ранил расстреливаемого? Он расстреливал! Стрелял не просто в бывшего товарища, но в соратника, в командира. В его лице во всю Страну. Понятно что парень струсил и ни о чем таком высоком не думал, только дрожал за свою шкуру. Ведь все не на воровской малине произошло, а на войне. Да еще на какой Войне!

Личное прощение ничего не решает, оно снимает вину перед конкретной жертвой, но оставляет преступление против Родины, против своего народа. В иных обстоятельствах предатель расстреливал бы еще и еще. Расплатой за такое преступление может быть только «суд народа» — он же «суд кесаря» (государства), а не «божий суд». Преступник символично помещен в кочегарку, ворошит пламя, спит на куче угля — образ Ада (точнее: чистилища — преддверья Ада или Рая, но в православии чистилища нет). Три десятка лет претерпевает муки совести, лишения замаливая грех. Но живет в обители, а не на зоне строгого режима. Тем более не в расстрельной камере.