Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы - Айзек Азимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, даже если Фальстафу всего этого не приходило в голову, чувствительный принц Хэл мог истолковать его речь именно так, но не сумел ответить подобающим образом, поскольку будущие подданные не должны догадываться о его сомнениях в законности собственного титула. Принц вынужден страдать молча; если так, то Фальстаф ловко поменялся с ним ролями.
«…Наставил рога Люциферу»Однако в самую веселую из шекспировских сцен властно вторгается реальный мир. Приходит придворный и вызывает принца Хэла. Беспечный принц просит Фальстафа прогнать его, но Фальстаф возвращается с плохими известиями. Заговор раскрыт: войско Хотспера уже выступило в поход.
Фальстаф перечисляет врагов, среди которых есть и Глендаур. Фальстаф не называет его прямо. Он говорит:
…этот из Уэльса, ну, знаешь, который выпорол нечистого, налепил нос Люциферу и держит дьявола в подчинении…
Акт II, сцена 4, строки 337–339[102]Иными словами, Глендаур победил дьяволов и сделал их своими слугами. Согласно средневековой демонологии, перечисляющей орды дьяволов (см. в гл. 1: «…Флибертиджиббет»), Амамон — одно из главных адских созданий. Позже это подтверждает сам Глендаур.
«…Попадает из пистолета в летящего воробья»Когда Фальстаф называет имя шотландца Дугласа, становится ясно, что на англичан производило неизгладимое впечатление то, как искусно он держался в седле. Фальстаф описывает его следующим образом:
…и этот сверхшотландец Дуглас, который берет на коне разбег вверх по отвесной горе…
Акт II, сцена 4, строки 343–345Принц Хэл добавляет ему в тон, готовя ловушку:
И на всем скаку попадает из пистолета в летящего воробья?
Акт II, сцена 4, строки 346–347Фальстаф радостно подтверждает:
Да, храбрости ему не занимать стать.
Акт II, сцена 4, строка 348[103]И принц Хэл тут же отвечает:
Как же ты хвалил только что его разбег?
Акт II, сцена 4, строка 349Принц Хэл снова издевается над претензиями рыцарей. Образ могучего воина, бесподобно управляющего лошадью и стреляющего на скаку без промаха, внезапно рушится, так как скакать во весь опор и одновременно метко стрелять невозможно. (То, что пистоли появились лет на двадцать позже описываемых событий и применение самого этого слова является анахронизмом, большого значения не имеет.)
«…Недостает твоего инстинкта»Хладнокровная шутка Хэла показывает публике, что новость его ничуть не испугала.
И все же она должна была произвести впечатление. Сам факт восстания доказывает, что далеко не все считают Генриха IV законным королем, а Хэла — истинным принцем. Фальстаф повторяет ядовитый намек, но полученное известие делает его более серьезным.
Видимо, Хэл все же хмурится в ответ, потому что Фальстаф насмешливо спрашивает, не напугала ли его новость. На что принц Хэл ядовито отвечает:
Честное слово, нисколько. Очевидно, мне недостает твоего инстинкта.
Акт II, сцена 4, строка 372Он не забыл ядовитого намека Фальстафа.
«…В «Царе Камбизе»Но гнев Хэла обращен вовсе не на Фальстафа; старый рыцарь не виноват в том, что дело обернулось таким образом. Если кто-то и виноват, то это король Генрих; он узурпировал корону и наградил сына чувством вины.
Если наше предположение верно, то становится понятно, почему до конца сцены принц Хэл бессердечно передразнивает своего отца, который оказался в кризисном положении в самом начале царствования.
Фальстаф предупреждает, что отец примет Хэла неласково, и они решают заранее отрепетировать разговор. При этом Фальстаф будет играть роль разгневанного короля. Он говорит:
Я буду играть с большим чувством, как в «Царе Камбизе».
Акт II, сцена 4, строки 386–387Камбиз — персидский царь, правивший с 529 по 522 г. до н. э. Величайшим достижением этого царя было завоевание Египта и присоединение его к Персии. Геродот, рассказывая об этом столетие спустя со слов египетских жрецов, не питавших симпатии к персидскому монарху, изображает его гневным, безумным святотатцем.
Первой исторической драмой Елизаветинской эпохи стала пьеса «Жизнь Камбиза, царя Персии», написанная Томасом Престоном и поставленная на сцене в 1569 г. Эта кровавая трагедия имела оглушительный успех.
Естественно, Камбиз был изображен в пьесе буйнопомешанным; его имя стало характеристикой роли, в которой актер чудовищно переигрывал. В свое время Шекспир тоже отдал дань этому направлению, особенно в «Тите Андронике», но к 1597 г. он уже был опытным драматургом и охотно высмеивал современные театральные нравы; при этом Шекспира не слишком волновало, что Камбиз, которого упоминает Фальстаф, персонаж пьесы, написанной через полтора века после смерти самого Фальстафа.
«Я поражен не только тем…»Но Шекспир высмеивает не только стремление актеров «рвать страсть в клочки». Фальстаф начинает говорить, тщательно выбирая выражения:
Гарри, я поражен не только тем, как ты проводишь время, но и тем, среди кого ты его проводишь. Потому что, хотя ромашка и растет тем гуще, чем больше ее топчут, иная вещь молодость. Чем больше прожигают ее, тем скорее она сгорает.
Акт II, сцена 4, строки 398–402Он пародирует стиль книги, написанной английским придворным Джоном Лили и называющейся «Эвфуэс, или Анатомия остроумия». Она была опубликована в 1578 г., когда Джону Лили было всего двадцать четыре года. Это был назидательный трактат, направленный на совершенствование образования и манер, но его содержание меркнет в сравнении с формой. Каждое предложение Лили состояло из двух частей, одинаковых по длине, но разных по смыслу. Он использовал экзотические слова и сложные сравнения, часто заимствуя их из мира природы.
Его стиль отличался чрезмерной вычурностью и резко отличался от языка простонародья. Только высокообразованные люди могли писать в такой манере и понимать прочитанное. Его с радостью восприняли снобы. На какое-то время этот стиль приобрел невероятную популярность; даже те, кто не понимал такого языка, пользовались им, чтобы не отстать от моды.
Однако в 1590–х гг. стала окончательно ясна абсурдность и смехотворность этого стиля, прозванного эвфуизмом. Шекспир, который писал для всего общества, а не для кучки самодовольных снобов, считал эвфуизм отвратительным и жестоко издевался над ним во многих пьесах (особенно в «Бесплодных усилиях любви»).
«Не прогоняйте толстого Джека…»Внезапно Фальстаф переходит от эвфуизма к панегирику самому себе, произнося его от имени короля.
Для этого старый рыцарь заводит речь о Фальстафе (то есть самом себе) и устами короля красноречиво поносит его. Однако он мастерски владеет ситуацией. Через мгновение Фальстаф уже от имени принца произносит еще один панегирик себе, заканчивающийся так:
…не смотрите косо на доброго Джека Фальстафа, на бескорыстного и храброго Джека Фальстафа, тем более храброго, что он стар. Не разлучайте его с Гарри, не оставляйте вашего Гарри в одиночестве. Не будет с ним толстого Джека, отвернется от него и весь мир.
Акт II, сцена 4, строки 475–480[104]Эта речь так захватывает публику, что на ответную реплику принца Хэла никто не обращает внимания. Но произнесенные слова серьезны и даже суровы. Возможно, желая отомстить Фальстафу за его насмешку насчет «истинного принца», Хэл от лица короля отвечает на просьбу не прогонять Фальстафа:
Ничего не поможет. Я прогоню его.
Акт II, сцена 4, строка 481Это мрачное предсказание конца Фальстафа.
«Всем… на войну»Но веселье прерывается снова. На этот раз у дверей трактира стоит шериф с помощниками, разыскивающий разбойников с Гедских холмов. По крайней мере, одного из них опознали. Естественно, это Фальстаф, и шериф ищет тучного мужчину. Если Фальстафа найдут, то наверняка осудят, потому что в то время разбой считался преступлением против государства. Иными словами, Фальстафу грозит не штраф и даже не тюрьма, а виселица.
Но либо Фальстаф не такой трус, каким его часто изображают, либо он очень надеется на принца. Он спокойно ждет прихода шерифа, прячется за занавеску только по приказу принца и даже засыпает там, когда принц морочит шерифу голову двусмысленностями, которые скрывают правду, но ложью при этом не являются.
Однако после ухода шерифа веселье прерывается. Сначала Хэл обыскивает карманы спящего и потешается над их содержимым (счетом из трактира), но затем становится серьезным. Глядя на спящего Фальстафа, он говорит Пето (еще одному члену шайки):
