Воспоминания. Том 2. Московский университет. Земство и Московская дума - Борис Николаевич Чичерин

сельское хозяйство, а зиму проводил в Карауле и брат Василий с своим семейством. Он в это время вышел в отставку и поселился в деревне. Лето он проводил у себя, в Козловском уезде, где занимался хозяйством и устраивал усадьбу, а на зиму переезжал в Караул, пока не купил себе дома в Тамбове. Мы в эту пору во многом с ним расходились. В Париже под влиянием тамошних пиэтистов он заразился узкопротестантским направлением, которое в нем было тем менее понятно, что он был верующий православный. Я не раз встречал у него знаменитого лорда Редстока, казавшегося мне крайне ограниченным человеком, что составляет довольно обыкновенную принадлежность узкого фанатика. Но частные разногласия не мешали нашим братским отношениям. При его возвышенном нравственном строе, при невозмутимой ровности характера, свойственной брату, при его старании избежать всякого, сколько-нибудь жесткого соприкосновения, жить с ним было легко. К счастью, сошлись и наши жены. Да и трудно было не сойтись с моею невесткой[98], одной из самых чистых и возвышенных натур, какие мне случалось встретить. И она, также как брат, даже более, нежели он, ибо сама была протестантка, заражена была пиэтистскими взглядами. Но это вполне искупалось безукоризненной нравственной прямизною и глубоко сердечным настроением. Жена моя, которая тоже была глубоко религиозна и постоянно изучала библию, но с преданностью православной церкви соединяла широкую терпимость, сходилась с нею в основных христианских воззрениях и полюбила ее сердечно. Дети были еще маленькие; они наполняли дом весельем. Мелкие домашние дрязги исчезали в общем задушевном строе. Жилось хорошо.

Я занялся и хозяйством более, впрочем, по обязанности, нежели по вкусу. Имение отца разделилось на восемь частей. На мою долю достался Караул, с 1600 десятин земли, с великолепною усадьбою, но весьма небольшими доходами. Тут были заливные луга, достаточное количество леса, но пашни было немного, и земля была не лучшего качества. Часть ее постоянно сдавалась в аренду крестьянам под заработки, что избавляло от необходимости иметь свой оборотный капитал. Имение жены в Малороссии в 1500 десятин могло давать от 4 до 5000 дохода. У нее был и небольшой капитал. Всего, сверх того, что шло на домашнюю жизнь из караульской экономии, мы могли рассчитывать на семь, восемь тысяч дохода, сумма, с которою, особенно при барских привычках и барской обстановке, далеко не уйдешь, если не следить за делом внимательно.

Первые годы после освобождения крестьян были весьма благоприятны для нашей губернии. Проведение по ней целой сети железных дорог значительно подняло цены как на хлеб, так и на земли. Урожаи были хорошие; у крестьян были отличные заработки; помещики не только не жаловались, а напротив, были совершенно довольны. Никакого оскудения, ни в нашем уезде, ни в соседних, я не видал. Были, как и всегда, люди, которые разорялись по собственной вине; их имения естественно переходили в руки тех, у кого были деньги, то есть купцов. Но это было исключение. Заброшенных усадеб и покинутых хозяйств у нас не встречалось. Напротив, могу привести многие примеры помещиков, которые в это время построили себе новые усадьбы или перестроили старые. Степи и залежи распахивались, и площадь посевов значительно увеличилась. Помню, что в 1870 году, приехав зимою в Петербург, я попал как раз на вечер к великой княгине Елене Павловне. Она стала меня расспрашивать о том, что делается в провинции, и я рассказал ей о распространяющемся у нас благосостоянии. Она пришла в такой восторг, что тут же подозвала германского посла, принца Рейсса, и сказала ему: «Садитесь здесь и слушайте». Я должен был повторить свой рассказ.

Скоро, однако, наступили более трудные времена как для помещиков, так и для крестьян. Урожаи стали хуже, а цены, между тем, падали, с чем вместе сокращались и поземельные доходы и заработки. Вникая в дело, я увидел, что русское хозяйство находится в таких условиях, что с ним надобно обходиться очень осторожно. В других странах, где многолетним опытом выработались приемы и хозяйство поставлено на рациональную ногу, знаешь, что, положивши в землю известный капитал и нужную долю труда, получишь известный доход. У нас же оказывается коренное противоречие в самых задачах: с одной стороны, при распахивании земель и увеличении народонаселения приходится переходить от экстенсивного хозяйства к интенсивному; с другой стороны, надобно прежде всего остерегаться необходимой при интенсивном хозяйстве затраты капитала: кто делает улучшения в долг, тот прямо идет к разорению. Как новичок в этом деле, я хотел поучиться у людей опытных и знающих, но увидел, что в сущности учиться не у кого и нечему. У меня был сосед Козловский, человек молодой, энергический, необыкновенно деятельный, смышленный и предприимчивый. Я думал, что у него можно будет кое-что позаимствовать. Но что же вышло? Я был хозяин весьма заурядный, неопытный, без капитала, притом посвящавший этому делу только малую часть своего времени; он же работал, как вол, с утра до вечера, все смотрел сам, без устали скакал по железным дорогам, старался нажить деньгу, не пренебрегая никакими средствами, а между тем я сохранил неприкосновенным свое состояние, а он разорился. Предприимчивость, хотя и подбитая энергией и практическим смыслом, повела только к крупным убыткам, а вследствие того к долгам, из которых он не мог вылезти. Нечему было учиться и у князя Васильчикова, ибо это было хозяйство особого рода, неприложимое к нашим условиям, хозяйство при сахарном заводе, с значительным оборотным капиталом, с избытком доходов, которые могли идти на улучшение. Сам Васильчиков пробовал сперва хозяйничать в соседнем с нами Балашовском уезде Саратовской губернии, но бросил это дело, убедившись, что немыслимо при столь сухом климате вести рациональное хозяйство. И точно, возможно ли затрачивать капитал, когда все зависит от одного дождя? Поэтому брат Владимир, который был практический хозяин, вел дело очень осторожно, и я последовал его примеру Возможное улучшение пашни, постепенная замена сошной пахоты плужною, постепенное же улучшение овцеводства, единственной, сколько-нибудь выгодной у нас отрасли скотоводства, вот все, чего я старался достигнуть. Одно, что мне удалось и что выручало меня в дурные годы, – это расширение табаководства. Эту отрасль, в небольших размерах, завел у нас Василий Григорьевич, но у меня она значительно усовершенствовалась, и я довел ее до пятидесяти с лишком десятин. Дело ведется расчетливо; нашелся и хороший исполнитель, способный держать в порядке все мелкое население Караула, занятое при табачном производстве; с малолетства оно приучается к дисциплине и труду. Мне эта отрасль дает отличные доходы, а крестьяне получают на ней до двух тысяч рублей в год, преимущественно работою детей. В голодный год