Право на безумие - Аякко Стамм

Оказавшись с такой чудесной оказией в здешних местах, Пётр Андреевич, конечно же, не отказал себе в удовольствии почтить память друга, отыскав и посетив его могилу. Она непременно должна быть где-то тут, среди православных, в таком милом сердцу хаосе русского погоста, в котором каждое захоронение индивидуально, как бы обособлено, явно… но все вместе они составляют единое целое, один организм, неразрывно связанный с неукротимым естеством дикой русской природы, которая сама знает, где чему и как расти. Не на правильном же, чистеньком протестантском кладбище, где всё выверено, единообразно, подчинено общей идее порядка и благоустроенности. Как и в жизни.

Кладбище было безлюдно и казалось заброшенным, может, ввиду раннего часа буднего дня, или же у этих прахов действительно не осталось деятельных потомков, привносящих в торжественную тишину смерти посильную толику живой памяти и любви. Вдруг где-то в глубине, на самой окраине погоста, где, как предположил Берзин, всё ещё осуществлялись редкие современные захоронения, мелькнули сквозь заросли кустов и деревьев фигуры… то ли людей, то ли оживших призраков, вставших из могил, чтобы в тишине и на безлюдье справить тризну… друг по другу. Пётр Андреевич не был суеверным и привидений не боялся, поэтому направился к этой искорке жизни в царстве мёртвых. Подойдя ближе, но не желая выдавать себя и своим присутствием мешать чьим-то планам, он остановился неподалёку в тени густого ясеня и стал наблюдать.

Возле одной из могил он увидел в траурных чёрных нарядах двух женщин, уже не молодых, но всё ещё весьма привлекательных: одна – невысокого роста блондинка держала в руках тоненькую церковную свечечку и что-то непрерывно шептала одними губами; другая – жгучая брюнетка ростом повыше и постройнее, с маленьким букетиком каких-то причудливых голубоглазых цветов. Обе стояли неподвижно, будто в церкви и плакали. Пётр Андреевич узнал обоих. Они свободно разместились по обе стороны от надгробья, не мешая друг другу, даже не разговаривая друг с другом, будто не замечая друг друга вообще. Не имея уже ничего общего, им нечего было делить… разве что эту могилу и право поплакать возле неё… Ну, как тут поделишь? Каждая была со своим и оставалась со своим, несмотря и вопреки.

Могила казалась ухоженной, не забытой. Всё было чистенько, уютно устроено – и для гостей мирного праха, и для самого покойного. На скромном, но со вкусом сработанном надгробье под восьмиконечным крестом лежала большая раскрытая книга с портретом на одной странице и выгравированной эпитафией в кавычках на другой: «Из всех способов жизни я выбрал Любовь. С ней я бессмертен…». И подпись внизу: «Аскольд Богатов». Далее стояли даты рождения и смерти.

Пётр Андреевич Берзин так и не решился нарушить идиллию этого триединого немого разговора. Постояв в тени ясеня ещё несколько минут, он вздохнул тяжко, перекрестился неумело… и отправился восвояси. Быть свидетелем, а тем более участником этого почётного караула ему не желалось, свой долг памяти он исполнил – отыскал, посетил… Всё, что мог… Что ещё?.. Да и много ли покойнику надо?

Напоследок, прежде чем совсем покинуть погост он решил заглянуть в домик смотрителя кладбища, а ввиду незначительной площади и специфики места попросту кладбищенского сторожа. Всё-таки долг долгом, а душа настойчиво требовала чего-то большего, чем простой визит… какого-то посильного участия что ли. Пётр Андреевич был человеком серьёзным и основательным, свой душевный покой берёг и не позволял никаким сомнениям, а уж тем более лишним беспокойствам одержать верх и завладеть собой. А поскольку вторичное посещение могилы друга им не планировалось вовсе, то представлялось необходимым рассчитаться с этим делом раз и навсегда… чтобы без последствий и душевных мук.

Домик смотрителя представлял собой небольшое, совсем маленькое строение в чисто немецком стиле, что казалось некоторым диссонансом с остальной кладбищенской архитектурой. Оно, впрочем, понятно, ведь сторож – лицо официальное, поставленное тут муниципалитетом города. Стало быть, и его «офис» должен соответствовать статусу… а других типовых проектов подобных сооружений у властей попросту не существовало. Пётр Андреевич постучал учтиво в неплотно прикрытую дверь и, не дожидаясь приглашения, вошёл.

– Darf ich eintritten? – бросил он в прохладный полумрак помещения.

После яркого утреннего солнца глаз не сразу смог разглядеть внутреннее убранство, но вскоре привык, приосмотрелся. Это была маленькая комнатка с крохотным предбанником, которая объединяла в своих четырёх стенах всё – и рабочий кабинет, и офис для приёма посетителей, и небольшую кухоньку, и даже спальню. Видно было, что здесь и жили, и работали, и коротали нехитрый досуг. За письменным столом у окошка, который, судя по всему, служил заодно и обеденным, и кухонным, сидел среднего роста человек в синей форменной спецодежде и набивал что-то на маленьком нетбуке. Из-за сильного контрового света, падающего сквозь запылённое, давно не мытое оконное стекло, разглядеть его черты было крайне затруднительно, но длинную густую бороду и всклокоченные, торчащие кустами в разные стороны волосы на голове Пётр Андреевич всё же заметил.

– Guten Morgen, Lieber. Sagen Sie bitte, darf ich Sie um einen großen Gefallen bitten? Hier befindet sich ein Grab, welches sehr wichtig für mich ist. …ich habe allerdings nicht die Möglichkeit… also… kurz gesagt: könnten Sie vielleicht sich um dieses Grab kümmern? Selbstverständlich für Ihre Bemühungen werde ich mich erkenntlich zeigen.86

– Я ждал вас, Пётр Андреевич… – проговорил человек, не отрываясь от компьютера. – Я знал… Уж не ведаю почему, но всегда знал, что вы непременно явитесь в одно прекрасное летнее утро навестить мою могилу…

Человек, наконец, оторвался от монитора, встал и подошёл к Берзину почти вплотную.

– … и как видите, не ошибся…

– Аскольд?! … Ты???!!! … Да как же это…? Ты ли это???!!! … Не может быть! Глупость какая-то… Подожди… это на самом деле ты???!!! – Пётр Андреевич никак не ожидал такого экспромта случая… всего что угодно, только не этого. Потому он замер в дурацкой позе, выпучив подслеповатые глаза, разинув рот и разведя в стороны руки. – Ты откуда?! Как ты тут очутился?! Ты же… О Боже мой!.. Так там же… Они же… там…

– Да, я знаю… Я видел, – отойдя от гостя и глядя через окошко на двух женщин возле могилы, спокойно ответил Богатов, как будто речь шла о самом обыденном явлении. – Белла часто ко мне приходит… не забывает никак, бедная… Хорошая она у меня… Кстати, это она памятник поставила. Следит за могилой, убирает. Голубоглазые цветы всегда у меня… даже зимой. Хорошая она… Вот досталась же ей судьба… а ведь должна была быть королевой Англии…

Богатов говорил отстранённо, безучастно как-то, будто вовсе не сам он заварил всю эту кашу, а действительно всего минут пять-десять назад восстал из гроба, чтобы поведать Берзину страшную тайну своей собственной смерти.

– А Нюра впервые тут… Далеко… И ужасно дорого для неё… Наверное, все два года копила на эту поездку… да ещё долги мои отдавала… Бедная…

Аскольд отошёл от окна и вновь приблизился к Берзину.

– Вот ты, Пётр Андреич, человек вроде не бедный, по миру ездишь много… а и ты впервые ко мне… Чего тянул-то? Али не соскучился?

Через раскрытую настежь форточку, обдувая Аскольда, в комнату дыхнул на Петра Андреевича свежий ветерок. В нос коллекционеру ударил неприятный стойкий запах морга, запах трупа. Берзин невольно отшатнулся.

– Это формалин, Пётр Андреич… С покойниками приходится иметь дело… вот и провонял весь, – как будто разгадав его движение, спокойно разъяснил Богатов. – Не бойся, живой я… живой пока ещё… Да ты проходи, чего в дверях-то стоять… чайку попьём… А хочешь, водочки? У меня есть… Помянем душу грешного раба Божьего…

– Ты как тут оказался? Что случилось? Почему…? – наконец, пришёл в себя Берзин. Но от водочки отказался по умолчанию.

Аскольд снова сел за свой стол и указал собеседнику на стул напротив. Но тот не тронулся с места.

– Эх, Пётр Андреич, Пётр Андреич,… разве всего расскажешь… – заговорил он с тяжёлым вздохом. – О таком только писать… Но попробую вкратце…

Одиноко мне стало в мире… Совсем одиноко… Только и спасался новым романом… а тут и он забуксовал, встал и ни с места. Тогда я и рванул к Белле… бросил всё, не думая, и … очертя голову… Как в тихую гавань, где мир, покой… где решаются все проблемы… где всегда живёт и никогда не умирает Любовь.

Уже тут, только сойдя с самолёта, наткнулся я на человека одного… весьма интересного человека… из наших, из бывших, русского. Он давно уже здесь, так же вот когда-то приехал в земной рай… Посидели мы с ним за пивом, пообщались… Многое он мне рассказал о здешнем житье-бытье, о ярких звёздочках, оказавшихся всего лишь неоновыми лампочками, о карнавальном празднике жизни, внешне красивом, красочном, но… чужом, на котором ты всего лишь гость… причём гость незваный. И такая тоска звучала в его голосе, такое одиночество, что хоть садись рядом голой задницей на снег и вой с ним дуэтом на Луну. Так ему хотелось домой, в Россию… Он и меня отговаривал… Но я-то ведь знал, зачем приехал, вовсе не за благополучием европейского быта, не за правами и свободами… У меня тут Любовь!