Золотой скарабей - Адель Ивановна Алексеева

– Раз на Царицыном лугу во время парада гвардии Павел Первый был недоволен Преображенским полком и закричал: «Направо, кругом – марш в Сибирь!» Повиновение русских так велико, что полк во всем своем составе стройно прошел по улицам Петербурга до Московской заставы и отправился далее прямо по Сибирскому тракту… Посланные догнали солдат и объявили монаршее помилование.

Догорало косматое, сучковатое полено. Князь опустился в кресло, приготовился наблюдать последнюю арию своего камина и печальный конец своего казненного деда.

Бормотали мелкие березовые сучья, успокоенные язычки пламени нежно долизывали головешки и говорили, говорили что-то важное и таинственное. Но вот, встряхнувшись, язычки почуяли новую пищу – косого узника – и набросились на него.

Князь неотрывно смотрел, как загорелись два сучка, – словно воздетые вверх руки. Что это? Показался и лик, да, человеческий лик с уродливо измененным лицом!.. Неужели? Лед, распятый в день казни там, под Новгородом!.. Ему отрубили одну руку, другую… Страшная казнь!.. Знал ли кто о пытках, о его нечеловеческих муках?

Копошатся догоревшие головешки. Лохматый пленник застыл под взглядом внука, смотрел с полным ужаса лицом из огненного чрева, изгибаясь от обжигающего огня, от ударов палача…

– Спаси тебя Господи, спаси моего несчастного деда, – шептал князь.

Молодой князь не отрывал глаз от камина. Потом встал, подошел к иконе и опустился перед ней на колени.

– На эшафоте деда моего обрушился славный род Долгоруких, прости его, Господи!

Воронихин опустился на колени с ним рядом, возле иконы.

Направления мысли

В 1799 году был проведен конкурс на лучший проект главного собора города. В конкурсе участвовали знаменитый Чарлз Камерон, Тома де Томон, Пьетро Гонзаго и почти никому не известный Воронихин.

Андрей вернулся из Москвы, и тут же граф вручил ему приказ государя от 14 ноября 1800 года. Приказ гласил: «Для построения Казанской церкви по конформированному нами плану повелеваем составить особую комиссию, в которой присутствовать президенту Академии художеств, действительному тайному советнику графу Строганову, генералу от инфантерии и генерал-прокурору Обольянинову, тайному советнику Чекалевскому, а производить строение архитектору Воронихину».

К январю 1801 года была составлена расходная смета и определены сроки строительства. Комиссия определила расходную смету в сумме 2 843 434 руб. и, подчиняясь поведению императора, обязалась построить собор в три года. Павел собственноручно определил жалованье архитектору три тысячи рублей в год.

Так бывший крепостной графа Строганова, ранее уже получивший звание академика, стал в одночасье знаменитым архитектором.

Павел I жаждал скорее осуществить свои великие замыслы. Он был (если опереться на Шекспира) Гамлет, настоящий Гамлет – его мать сбросила со своего пути Петра III, была коварной и нелюбимой. В то же время (если оттолкнуться от Сервантеса) Павел скорее был похож со своими иллюзиями и мечтами на Дон Кихота.

И собор стал для него главным направлением мысли. Всякий день к нему являлся граф Строганов, они беседовали, оба в великолепном расположении духа. И это несмотря на то, что в городе ходили нелестные слухи. То о нервическом характере императора, то о незаконнорожденном сыне графа, то о его масонстве. Но граф был неуязвим – он всегда ладил с Екатериной, а теперь чувствовал благорасположение Павла I. Многое делал Павел супротив желаний матери, отменил несколько ее указов. Граф, воспользовавшись этим, сразу упросил царя вернуть любимого сына в Петербург из Москвы, – и тот согласился.

Впрочем – пока перенесемся в домик Воронихина, где он тоже пребывал в «главном направлении мысли». Зная уже о приказе Павла I, он непрестанно думал о будущем соборе. Стоило откинуть прочие заботы – и его мысль уже кипела вокруг будущего собора. Часами, и днем и ночью, Андрей Воронихин лежал на диване или садился в кресло, закрывал глаза – и ему представлялись колонны собора Святого Петра, только колонны – римские, играющие вспомогательную роль, а следовало бы сделать так, чтобы они формировали пространство – и Невский проспект, и площадь перед собором. Купол должен быть стройным и легким в отличие от римского.

Ежели в ансамбле возникнет асимметрия (а она возникнет), то колонны скроют ее – ведь православный храм имеет вход западный, а алтарь с восточной стороны. Оттого купол надо несколько сдвинуть. Два крыла колонны – как два крыла птицы, распростершейся над Невским проспектом.

Старая церковь Рождества Богородицы? Она должна сохраняться до полного окончания строительства собора.

«О, когда-то это случится? – вопрошал себя Воронихин. – Нужны сотни и сотни рабочих рук – государь торопит, но торопиться нельзя…» А откачивать воды из Екатерининского канала? А искать камень – и это главное! – из которого возводить колонны… Без Мэри, которая обладает чутьем на залегание камней, мрамора, работать нельзя.

Как ни был Воронихин поглощен своими мыслями – все же граф пригласил его на завтрашний день, и придется отставить главную мысль – явиться во дворец.

Вокруг дворца уже были выставлены столы с яствами для всех проходящих или нуждающихся. Правда, здесь были кушанья попроще, а во дворце столы ломились от вкуснейших блюд, даже, можно сказать, невиданных. Например, были «пармазаны с ананасами», «губы сома» или «Сарданапалова бомба». И никто не мог угадать их замысловатое содержимое.

Во всякий день у Строганова, так же как и у Шереметевых, стол был накрыт на 15–20 столовых кувертов. Да и любителей поживиться за чужой счет хватало.

Вельможный граф – личность удивительная. Его остроумием веселилась императрица, его знания поражали Павла Петровича, он излучал благожелательность и любезность. Был высшего качества дипломат – бывал и прост, не чинился званиями и титулами. Уже став президентом Академии художеств, тайным советником, мог пошутить в компании простолюдинов, а среди знатных гостей – удивить всех знаниями астрономии, даже химии или поведать историю из жизни древнейших царств – Месопотамии, Египта, Греции. Не чуждался иронии и в собственный адрес.

В тот вечер среди гостей оказалась и Элизабет Виже-Лебрен. Тут нет ничего удивительного – она знала графа еще в Париже, писала портрет и его сына, и племянника Григория (чувственным, кстати, получился тот портрет – уловила мадам характер Жоржа!).

В Санкт-Петербурге Элизабет вращалась в светских кругах, легко находила со всеми общий язык, не скрывала собственных впечатлений:

– Гостей, особенно иностранцев, встречают в столице с необыкновенным расположением и заботливостью. Любой иностранец не имеет никакой нужды ходить к рестораторам, его всюду кормят бесплатно. А какие здесь нравы! Поразительно, вчера я была в Парголово, принимала воздушные ванны со своим помощником Петрушей, и что же я увидела?! Мужчины и женщины купаются вместе. А еще – нагие юноши купали своих коней! И никто не помышлял о чем-либо худом.

– Милейшая Элизабет! – заметил граф. – Вы удивительно наблюдательны и… в то же время наивны. Ваши