Золотой скарабей - Адель Ивановна Алексеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вся зала устремила взоры на двух девиц – его дочерей, особенно на маленькую, черноглазую. Зовут ее Анна, и глядела она на царя с покорностью и почтением. Глаза ее – как омуты, что в глухих лесах бывают, а волосы! – волны черные по плечам…
В Москве лютые морозы, в зале холодно, однако с такими волосами и декольте не страшно. Совсем иное дело мачеха: кожа у нее на плечах, как у гуся, взгляд острый, колючий, а губы – будто в горсточку собраны. И никакого стеснения: впереди мужа и дочерей встала и говорит что-то самому императору. Степан Петрович шепнул: мол, теперь-то уж точно выцарапает она местечко в Петербурге, для того и с Кутайсовым знается…
Императрица Мария Федоровна показалась мне полной, невысокой, с томным взором, а у Нелидовой взгляд живой, носик задорный; из того сделала я вывод, что государю по вкусу женщины маленькие, изящные.
Возвращались мы к себе на Ордынку ночью, был снегопад, а как скрипели полозья санные – красота! И еще долго вспоминали тот бал, и говорили про государя. Батюшка мой слыхал, что Павел Петрович благоволит к женской красоте, как истинный рыцарь.
На сем прощаюсь и остаюсь – знакомая Ваша Василиса Егоровна».
«Досточтимый Андрей Никифорович!
Давно ли я писала? Всего тому назад как дней пять, а ныне опять взялась за перо. И все потому, что происшествия продолжаются. Вчерашний день оказались мы опять на коронационных торжествах, на балу.
На этот раз Степан Петрович представил меня сестрам Лопухиным, Анне и Екатерине. Когда заиграли менуэт, князь-отец протянул руку Анне и пригласил ее на танец. Ах, что это была за пара! Седой, благородный, рослый отец – истинный князь, и маленькая, с черными локонами, неподвижным мраморным лицом Анна!..
После того княжна села на кресло возле меня, и мы с ней имели разговор. Обе мы – сироты, у обеих мачехи, в Москве из девиц она никого не знает, и исполнились мы друг к другу дружеских чувств и тихо переговаривались до той самой минуты, пока не возгласили прибытие императора.
А тут!.. Заиграла музыка – и государь пригласил Анну. Он неотрывно на нее глядел, что-то говорил, видимо, желая добиться благосклонности, но лицо ее оставалось бесстрастным, а глаза, кажется, стали еще чернее. Не от страха ли?
Потом Его Величество говорили с семейством князя Лопухина…
На другой день Степан Петрович поведал нам, что государь в восторге от Анны Петровны и желает подарить ей звенигородский участок земли. Более того – тут же подозвал человека из своей свиты и рекомендовал его как архитектора, способного создать чертеж усадебного дома на той земле, в селе Введенском. О, как обрадовалась я, услышав про Введенское! – ведь это же по соседству с нашим имением!
Степан Петрович распушил свои бакенбарды и гаркнул:
– Ну, Василиса, готовься! У царя слово долго не залеживается, ведь он тут же представил своего архитектора, а тот говорит: “Вот и ладно, завтра же едем, я сразу осмотрю местность”. Батюшка твой не растерялся и вставил словечко: “Рады будем принять, есть где остановиться, заночевать… Мое-то именьице в трех верстах от Введенского”. – “Вместе и поедем!” – заключил тот.
Так что события развиваются спорые. Завтра едем – и опять хлопотня: ну-ка, дом истопить, все приготовить для важного гостя!
Кончаю писать, боле некогда!
А что у Вас за границей делается?
Остаюсь – Василиса Егоровна».
«Желаю здравствовать, Андрей Никифорович!
Приехал к нам господин, который будет строить усадьбу во Введенском. Зовут его Николай Александрович Львов. Какой человек! – слов не найти. Не успел в доме обосноваться, не успел отобедать, как объявил: в дорогу! Нельзя откладывать! “Сперва взгляну на место сие, – сказал, – а тогда и обедать. Зернышко надобно посеять – когда-то еще взойдет?”
Батюшка мой показал местность – и… до самого темна, до вечера не было нашего Николая Александровича. А явившись, не евши, не пивши, стал рассказывать и на картинке что-то рисовать. Да так скоро, так весело, что любо-дорого глядеть.
– Местность, – говорит, – до того хороша, что не мог уйти, пока не оглядел ее. Мороз знатный, а я и не замечаю… Все обходил, обсмотрел, про все на свете забыл, насилу победил любопытство! Ежели зимой этакая красота, то что ж будет летом? Мало где под Москвой таких мест еще сыщется. Гора не великая, но спуск крутой, и с двух сторон лес, лес… Кряж могучий, а внизу река… На такую глубину колодец рыть – мыслимо ли? А вода надобна: и лошади, и скотный двор, и люди… Аж до самой подошвы Москвы-реки рыть? Нет, ломай голову, Микола!
И так он говорил бодро, и такой из себя пригожий: от мороза щеки пылают, глаза блестят, рот и не закрывается. Ну не человек, а огонь, истинно.
– Ваша милость, да вы бы поели-попили, – угощает его мачеха.
Горюн за ним не угонится, однако угомон все-таки настиг: рано лег наш гость спать, а утром – ни свет ни заря – опять в поход.
Ах, какой человек мне повстречался! Должно, счастливая у него жена, а сам-то какой пригожий, ловкий, скорый! – так и горит все у него в руках.
Назавтра, вернувшись из похода, опять только чаю выпив, рассказывает: мол, для парка места много, сделает он парковый ансамбль и посадит липы, березы и модные теперь тополи, а слева будет фруктовый сад. А дом непременно с колоннами, и будет их число четное – 8 или 12… И виды сверху откроются романтические, потом непременно церковь будет и фонтаны!.. И все не без тайн.
– Что есть парк, что есть усадьба? Гармония природы и человека, в сих местах ум созревает, чувства, тут место размышлению… Усадьба – это ж частица мироздания, мыслимо ли сие без тайн? Я вложу их и в глубину аллеи, и в отражения в воде, и в лестницу, с которой открывается вид на заходящее солнце… Ах, скорее бы начать дело!
Я глаз с его лица не спускала, а сердце так и трепетало… Вот такое “происшествие” случилось со мною. Вот какого человека я повстречала…
Через три дня, однако, покинул он нас – с полным ворохом рисунков и чертежей. Батюшка поинтересовался, куда наш гость теперь путь держит, и в ответ услышали:
– Путь мой теперь прямо в Тверь, по Царской дороге. Там тоже есть дело, не терпится его закончить… Да и семейство мое там пребывает, супруга любимая… Сани, тройка
