Золотой скарабей - Адель Ивановна Алексеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Граф вздохнул. Все изъясняются ему в чувствах, все его любят, но… Так и не помирились они с Катенькой Трубецкой, она разлюбила его навсегда. По лицу его пробежала грустная улыбка. Он отчего-то хмыкнул. Быть может, всплыли в памяти заседания ложи вольных каменщиков, бывшие его увлечением. Тоже идеализм… Как он страдал, когда из его коллекции исчез египетский золотой скарабей!.. Да, немало знаний из книг древних мудрецов почерпнул он за прошедшие годы. А еще – сделал шаги в нравственном самоусовершенствовании, много меценатствовал. Помог вырастить русского зодчего. Был Андрей Вороненок, а стал – Ворон! Высоко летает, а что еще впереди!..
Граф отыскал взглядом Андрея, скромно сидевшего за столом вдалеке, и поднял тост:
– Господа! Предлагаю выпить за талант и здоровье нашего Андрея Никифоровича! И вот что еще скажу: в Евангелии от Матфея есть притча о рабе, который закопал свой талант. А таланты, данные нам от Природы и от Бога, закапывать нельзя. Выпьем же за то, чтобы мой воспитанник возвысил свой талант!
Воронихин заметил:
– Лишь бы исполнить заказ, который, вероятно, имеет в виду ваше сиятельство.
– О, мой друг! Festina lente, как говорили древние латиняне, то есть «торопись медленно», – ответил ободряюще граф.
Виже-Лебрен повела рассеянным взглядом, похоже, она не узнавала неаполитанского знакомца.
А Строганов в конце застолья пригласил гостей завтрашним днем в свой загородный дом.
Графская дача, которую выстроил Воронихин, находилась между Большой Невкой и Черной речкой, выделяясь великолепием среди прочих дачных строений.
Приехавшие на следующий день гости восхищались красотой расположения, архитектурой дома (три этажа, и ни один не похож на другой), интересовались, кто проектировал. Виже-Лебрен узнала, что строил Андрей, тот самый, с которым она встречалась в Неаполе. Он подошел, поцеловал ей руку, а она успела шепнуть:
– Куда же делся ваш приятель Мишель? Мы встретились с ним, он обещал зайти – а его нет и нет.
– Кажется, он поехал к Львову.
Элизабет заметила:
– Очень хочу осмотреть весь дом.
Но Андрей Никифорович, едва дослушав ее, увидел новых гостей и поторопился навстречу. Это был мраморных дел мастер из Лондона, приглашенный вместе с дочерью Мэри в российскую столицу. При виде ее лицо Андрея озарилось улыбкой:
– Рад, очень рад, проходите в дом…
Всем вздумалось прогуляться и посмотреть, как Андрей Никифорович из леса сотворил парк. Компания умоляла хозяина сопровождать их. Мраморщика это тоже интересовало. Однако его дочь, пристально глядя на Андрея, дала понять, что английских парков насмотрелась в Англии и желала бы теперь остаться в доме. Элизабет тоже решила остаться. Андрей смотрел то на одну, то на другую, но был вынужден оставить дам и сопровождать гостей.
О, если бы они знали, что ожидает этих дам в дачном уединении! Они расположились в нижней гостиной, у камина, в самых непринужденных позах, одна в кресле, другая на диване. Несколько минут молчали, оглядывая гостиную.
Но обе прошли школу светского воспитания и знали, что не дóлжно сидеть молча, и заговорили. Но как! Одна знала только английский язык, другая – только французский. Как же не предусмотрел того Андрей? Не иначе как это было по вине Мэри. Если бы он был тут и, положим, стоял за шторой, слушая дамское щебетанье, он мог бы изобразить их диалог по-русски, только не заметил бы никакой связи в их словах (каждая говорила о своем и на своем языке):
– Боже мой, как я счастлива, что оказалась в России! – говорила Виже-Лебрен. – Я уже здесь не первый год. Я делала десятки портретов влиятельных, важных персон: мадам Салтыковой, княжны Долгорукой, двух девочек Павла Петровича, госпожи Нарышкиной – редкой красавицы! – великой княгини Елизаветы Алексеевны… И это не все! Но одна моя мечта не сбылась – я не успела запечатлеть своей кистью императрицу Екатерину. Обидно! Меня невзлюбил Зубов и все откладывал сеансы. А когда мы наконец сговорились и я пришла в назначенный день – оказалось, что ночью у государыни случился приступ и… В общем ее не стало. Ах, какая жалость! Ведь у меня уже написано шесть портретов европейских монархов! А вы, Мэри, видели несравненную Екатерину?
Англичанка уловила лишь вопросительную интонацию и заговорила совсем о другом:
– О, я вчера была… – она кашлянула, – я обедала у князя Голицына. Обед длился более трех часов, и очень много подавали блюд, самых изысканных. А потом Андрэ представил меня одному старцу, митрополиту, должно быть. Он является для русских тем же, чем для католиков римский папа. Я никогда не встречала человека столь внушительной наружности. Идеальные черты лица, белая борода, кроткое выражение и в то же время – достоинство. Он был одет в белое облачение, а впереди, сверху вниз шла черная полоса, на которой рельефно лежала белая борода. Очень советую познакомиться, повидать его.
Глубокий, низкий голос Мэри прервало щебетанье Виже-Лебрен:
– А меня уже приняли в Санкт-Петербургскую академию художеств, и я сделала по их просьбе чудный автопортрет: в узком платье с белым воротничком, с бантом на волосах, а в руках – палитра и кисти. Меня так чествовали, и там были великолепные слова о женщинах-труженицах: «Мадам Лебрен в себе соединяет и красоту, и живописи дар…» А вы, леди, не рисуете?
Мэри восприняла лишь вопросительные интонации и продолжала свой монолог:
– У этого митрополита благородные жесты, он говорит на нескольких языках, а как образован! Княгиня Голицына вышла с ним в сад, хотела показать цветы. И, восхищенная им, встала на колени. Тогда сей красивый старец сорвал с куста розу и преподнес ей вместе с благословением…
О чем только не говорят дамы, оставшись наедине, пусть даже на разных языках!.. Не обошлось и без жалоб Элизабет на то, что в Петербурге не желают принимать ее новую моду – греческие туники, шарфы и тюрбаны…
Но от чего бы Андрей, если бы стоял за шторой, пришел в нервное возбуждение, так это от сказанных одной из дам слов о том, что в доме графа якобы пропал золотой скарабей, что его украли не теперь и что следы вели к графскому форейтору: это он выкрал драгоценную
