Новый Мир ( № 2 2009) - Новый Мир Новый Мир

«Я веду работу внутри структурирования. Так здесь и проявляются две стихии — стихия структуры и спонтанного, импровизационного, мистериального начала. Из чего, собственно, и возникает ткань этого спектакля...

Превращать сакральное в аттракцион мне неинтересно. Если в этом нет ничего больше...» (Коля).

Очередной «зритель» находит возражения:

«Но у вас нет никакого понятия об актерской игре, нужно сначала разобраться в пьесе и не нужно все время кричать...»

Спор вокруг системы Станиславского и феноменологии Гуссерля продолжается, студийцы рассаживаются на стулья для новой импровизации, снова скопом играя в «зрителей». Юхананову удается почти невозможное: поставить трехчасовой философский диспут как комедию абсурда. «Режиссер» продолжает солировать, объясняя специфику мистериального театра ничего не понимающему Грише.

«Термины и понятия в театре возникают не из книг, а из совместной практики. Вот почему важно создать пространство для общения и коммуникации. Мы только-только начали этот трудный процесс понимания. И это не только культуртрегерская инициатива...» (Коля).

То есть понимание возможно, но не сразу. Вот для чего понадобился путь в четыре вечера.

Между тем студийцы затягивают речевку из первого вечера: «Нет, нет никого, кроме Бога одного...» И начинают показывать на часы, мол, хватит, пора прекращать.

«Режиссер»:

«Мне говорят, что надо закончить, и я заканчиваю. Но сам-то я никогда не заканчиваю. Я нахожусь на территории бесконечного времени. Это и есть сакральное время... Это и есть территория сакрального...»

После чего Лена зачитывает финальную ремарку, окончательно убеждая нас в искусственности разыгрываемого текста. Это не импровизация, но пьеса, написанная по следам венской репетиции.

Вечер четвертый

Сегодня партер забит до отказа, пришли «старики», юханановские ученики периода «Сада», которые смеются и реагируют больше остальных: им хорошо известен стиль репетиций Бориса, его интонации, пунктики и заморочки.

Начали (продолжили) репетиции с комментариями, только уже почему-то без дублирующего (удваивающего) перевода: после очистительного обсуждения, де, вышли на новый уровень. «Голем» перестал двоиться и обрел стройность. Динамику.

Студийцы листают сцены пьесы, занимаются разбором и тут, как черт из табакерки, с задних зрительских рядов выскакивает Юхананов и начинает вести репетицию сам. Нарушая зафиксированный текст и удваивая реальность: переводчик четвертого вечера — истинный режиссер «Голема» и «неизвестный» автор текста.

В антракте он скажет мне, что написал уже семь частей разбора и хорошо бы играть «Голем» каждый день недели, чтобы актеры получали «задание» жить и чувствовать дальше. Собственно, вся эта история именно об этих днях постоянного творения и преобразования себя. Хотя бы и с помощью театра. В конце концов, какая разница, как ты самоорганизуешься, главное — чтобы было четкое ощущение пути, которое и дает еврейская история, начавшаяся выпаданием из Сада и продолжающаяся постоянными попытками в него вернуться.

[7] Более подробно эту постановку Бориса Юхананова я разбирал в исследовании «Сад. Садовник», опубликованном в «Митином журнале» № 54 (1997 г.), стр. 220 — 243: «Репетиция как спектакль, спектакль как репетиция, правильный укор прессы: разговор вместо спектакля (или даже разговор о разговоре вместо разговора о спектакле; я сам присутствовал при захватывающем трехнедельном действе составления сводного репетиционного плана на первую половину 1996 года. Юхананов, как бы смеха ради, предложил продавать на это действо билеты...). Тот же самый, между прочим, палимпсест — вышивание интерпретаций на поверхности чеховского текста, все возможные разборы и трактовки, бесконечные графики и схемы развития — роли, темы, спектакля, жизни вообще. Все завязано на постоянно подвижно рефлексирующем, цепляющемся ко всем по очереди Юхананове. На его постоянно расстегивающейся ширинке, уходах на перекур и всевозможных лирических отступлениях, обмене мнениями, спорах и отчаянном непонимании друг друга, которое, совсем по-чеховски, создает природу для конфликта. Человек-оркестр, он, как Има Сумак, использует все доступные голосовые регистры и ролевые амплуа, превращаясь из деспота-режиссера в робкого агнца, из жуткого матершинника в чуть ли не теософа etc. Это действительно в высшей степени поучительное и вполне драматургически состоятельное зрелище. Три часа, пять часов, шесть, шесть с половиной... „Вишневый Сад”, как зарин-зоман, проникает в кровь, разносится кровяными телами по всему организму, вытравливая все „бытовое” (?), невыносимо обыденное, воспринимается изнутри, растворяя все оппозиции, размывая границы между театром и не-театром, точнее — театром и театром; воспринимается физиологически — что может быть точнее, аутентичнее твоего собственного, внутреннего Сада? Спектакль-двойник, спектакль-зеркало: садовые существа для Бориса, Борис для садовых существ, условные зрительный зал и сцена конгруэнтно меняются в единый миг местами как на рисунках Эшера. Смотря как смотреть…» <http://www.vavilon.ru/metatext>

Книги

Наполеон Бонапарт. Клиссон и Евгения. Роман. Перевод с французского Наталии Чесноковой. М., “Гелеос”, 2008, 256 стр., 7000 экз.

Впервые на русском языке единственный роман (по объему больше напоминающий повесть или длинную новеллу), написанный Наполеоном Бонапартом в 1795 году, в содержании которого отчетливо прослеживаются автобиографические мотивы. Издание содержит оригинальный текст, перевод романа на русский язык, послесловие французского филолога Жерара Жанжамбра; в комментариях, составленных Эмилией Барте и Питером Хиксом, — “история написания романа, раскрытие связей с реальными персоналиями и событиями, литературоведческий анализ, справка о состоянии рукописей и восстановление первоначального текста, библиография”. В “Приложениях” помещены глава “Молодые годы Наполеона Бонапарта” из книги Е. Тарле “Наполеон” и отрывки из книги Фредерика Массона “Наполеон и женщины”.

Дмитрий Бураго. Спичечный поезд. Киев, “ЧИЛИ”, 2008, 44 стр., 100 экз.

Новая книга стихов уже известного и ценимого в литературных кругах поэта, с предисловием Ивана Жданова (“Каждое, даже внешнее, наблюдение поэта дается в тексте с опорой на память, причем не важно, идет ли речь о Египте или о Старом Осколе. Темы возникают из припоминаний, а темы тянут за собой образы, цепочки метафор, очертанья и штрихи деталей”. “Поэт живет в своем городе, ходит-бродит по миру, но делится с читателем не свидетельствами очевидца, а приметами воспоминаний. Отсюда и задушевность этого насквозь лирического повествования”) — “Живу на барабанной пустоте, / на плоскости тугого притяженья, / в ядре молчанья, / в центре воспаленья, / в глазницах звука, / в коме, / в наготе, / в кольце степных креплений горизонта, / на поле боя, / в дроби солнца, / в мозаике металла кочевого, / во сне у времени, / в былине слова”.

Кнут Гамсун. Круг замкнулся. Роман. Перевод с норвежского С. Л. Фридлянд. М., “Текст”, 2008, 349 стр., 3000 экз.

Последний роман — вышел в 1936 году — классика европейской литературы; издан в серии “Лучшие книги за ХХ лет”, приуроченной издательством “Текст” к двадцатилетию своей деятельности.

Голоса вещей — 2. Взгляд на уфимскую литературу. Альманах литературного объединения “УФЛИ”. Составитель и редактор А. Г. Хусаинов. Уфа, “Вагант”, 2008, 264 стр., 1000 экз.

Второй выпуск альманаха современных уфимских писателей, воспроизводящий (с добавлением цифры два) название первого альманаха, в составлении которого участвовал вместе с нынешним составителем (основателем литературного течения уфацентризма) Айдаром Хусаиновым известный критик Александр Касымов (1949 — 2003). Новый выпуск — попытка представить то новое, что появилось в уфимской литературе за последние десять лет, в частности сборник посвящен пятилетию литературного объединения “УФЛИ”. Среди авторов — Юрий Горюхин, Александр Касымов, Игорь Савельев, Лилия Валеева, Вероника Бондаренко.

Даниил Гранин. Иду на грозу. СПб., “Азбука-классика”, 2009, 512 стр., 7000 экз.

Культовый (заслуженно) роман 60-х годов прошлого века. А также вышла книга автобиографической прозы: Даниил Гранин. Причуды моей памяти. М., “Центрполиграф”, 2008, 448 стр., 4000 экз.

Леонид Зорин. Скверный глобус. М., “Слово/Slovo”, 2008, 512 стр., 1000 экз.

Проза Леонида Зорина последних лет — “Он. Монолог”, “Восходитель. Монолог”, “Письма из Петербурга. Эпистолярные монологи”, “Выкрест. Роман-монолог”, “Медный закат. Прощальный монолог”, “Островитяне. Футурологический этюд”, “Глас народа. Московский роман”.