В царском кругу. Воспоминания фрейлин дома Романовых - Варвара Головина

— Он одобрил содержание Указа, — говорил мне князь Урусов, — перекрестился перед тем, как поставить свою подпись в присутствии всей собравшейся комиссии, и изложил перед нами причины, побудившие его к этому браку, столь красноречиво, что все мы пришли в невольное волнение, даже те, кто менее всего сочувствовал этому прискорбному событию. Нарисовав поэтическую картину любви и преданности, которыми юная девушка окружала его в продолжение многих лет, он добавил:

— Я сам крайне удручен тем, что пришлось так стремительно назначить венчание, но не стоит забывать, что пистолет убийц постоянно направлен на меня, и я обязан спешить, помня о возможном покушении.

Затем он обнял и горячо поблагодарил Великого князя Наследника, отдавая должное его доброте, и закончил свою речь следующими словами:

— Остальные мои распоряжения и волю относительно моей новой семьи узнает Император Александр III, и я уверен, что могу положиться на него.

Дай Бог, чтобы эти распоряжения не были за пределами возможного и не легли слишком тяжелым грузом на плечи Наследника! В тот же день Государь распорядился, чтобы вышеупомянутый Указ официально был оглашен, но не напечатан в колонках Административного журнала. Я никогда не могла понять смысла этой полумеры, осложнившей и без того двусмысленную ситуацию.

После того как князь Урусов сообщил мне все эти подробности, он глубоко вздохнул и добавил:

— Увы, всего несколько лет назад в том же самом кабинете я присутствовал при совершенно противоположной сцене. В то время принц Евгений Лейхтенбергский женился первым браком на мадемуазель Опочининой, фрейлине Великой княгини Цесаревны. Мы с Государем занимались делами, когда ему объявили о приходе четы Наследников.

— Пригласите, — приказал он и, обернувшись ко мне, добавил: — Я очень рад, что ты здесь и услышишь, что я сейчас скажу.

Он обратился к Великому князю Наследнику со следующими словами:

— Я дал разрешение на брак Евгения, поскольку не вижу никакого реального препятствия. Лейхтенберги не Великие князья, и мы можем не беспокоиться об упадке их рода, поскольку это ничуть не задевает нашей страны. Но запомни хорошенько, что я тебе скажу: когда ты будешь призван на царствование, ни в коем случае не давай разрешения на морганатические браки в твоей семье — это расшатывает трон.

— Увы, увы!..

Да, если бы пятнадцать лет назад каким-нибудь чудом Государь заглянул в будущее и своими глазами увидал то, чему мы сегодня являемся свидетелями, он бы задрожал от ужаса или, напротив, быть может, посмеялся бы над этим, как над веселой шуткой. Так была чиста жизнь в этом доме, и царская чета могла служить примером для прочих семей. Правда, Государь был весьма склонен к многочисленным сердечным увлечениям. Они иногда принимали довольно устойчивый характер, что очень огорчало Государыню, поскольку объектами этих пасторалей обыкновенно бывали юные особы из ее свиты, но, как правило, все эти увлечения были далеки от того, что называется апофеозом супружеской неверности.

В дополнение этой стороны характера нашего несчастного Государя, думаю, будет небесполезно привести здесь то, что поведала мне уже впоследствии графиня Ферзей, знавшая его с раннего детства. В нем, похоже, слишком рано проявилась склонность к любовным увлечениям. Первый огонь в нем зажгли прекрасные глазки Калиновской, фрейлины его сестры Великой княжны Марии Николаевны. Эта юная особа, полька по происхождению, воспитывалась в одном из институтов Петербурга. Не обладая красотой, она, как говорят, была вкрадчива и проворна и не замедлила вскружить юную голову будущего Императора. В любой другой семье подобному инциденту не придали бы большого значения, но, поскольку речь шла о Наследнике русского трона, дело осложнилось, тем более что юный Великий князь полностью утратил самообладание и заявил, что скорее готов отказаться от трона, чем от предмета своей страсти.

Такая ситуация, когда Александр был готов обойти препятствия, вытекающие из его положения, еще не раз повторялась в его юности и стала, можно сказать, прообразом последнего события в его жизни; но в юности рядом с ним была непреклонная воля, управляющая всем. Император Николай не давал ни малейшего ходу его ребячеству и охранял сына любовью отца и авторитетом монарха.

Императрица Александра Федоровна обожала старшего сына и говорила, что его сердце обладает не просто добротой, но даром небесным; однако и она переживала за его недостатки. Она написала сыну замечательное письмо по случаю его совершеннолетия, из которого, к моему великому сожалению, графиня Ферзен привела мне только следующий отрывок: «Меня огорчает, помимо прочего, — писала Императрица, — что с возрастом ты не приобретаешь твердости характера, которой тебе так не хватает, а, напротив, все более становишься рабом своих страстей. Как ты будешь управлять Империей, если не можешь управлять собой? Неужели ты хочешь, чтобы папа и я когда-нибудь краснели за тебя?» и т. д.

У этого письма странная судьба. Императрица, отличавшаяся ангельской добротой, видя сильное волнение и нервозность сына накануне принятия присяги по случаю его совершеннолетия, не захотела усугублять его переживаний и не отдала ему письмо. Забыла она его в своем бюро или отложила намеренно на более подходящее время? Никто не может сказать. Факт тот, что Государь прочитал это письмо только после смерти матери. Письмо ему передала графиня Ферзей, которой Императрица поручила разобрать ее бумаги и переписку после своей смерти.

Независимо от того, пишешь ли для себя или с мыслью, что другие прочитают тебя однажды, я думаю, следует выражать сокровенные мысли без утайки, даже если истину ты можешь подтвердить лишь одними нравственными рассуждениями. То, что я хочу здесь отметить, заслуживает, по-моему, некоторого доверия, если учесть, что я часто имела возможность лично наблюдать многие события, поступательное развитие которых привело меня почти к математически точным выводам. Так, я совершенно убеждена, не имея прямых доказательств, что наш Государь никогда бы не дошел до такого прискорбного падения, если бы другие члены семьи не подали примера в пренебрежении супружеским долгом. Прежде всего речь идет о моей милой бедняжке Великой княжне Марии Николаевне, которая сдвинула и расшатала краеугольный камень, — я пишу это с глубоким сожалением, и Богу известно, что ее падение достойно бесконечного снисхождения, — но ее связь, а затем и брак с графом Григорием Строгановым послужили, так сказать, началом беспорядочности, поколебавшей позднее семейную жизнь Великих князей Константина Николаевича и Николая Николаевич.