Роман Брянский - Сычев К. В.

– Якши, – кивнул головой татарский сотник. – Теперь Цэнгэл понял, что ты нас не подведешь, достойный купец. Буду следовать за тобой. Якши!

И он, развернувшись, быстро подскакал к своему отряду и громко прокричал степным наездникам, что пора следовать дальше.

Вновь заскрипели телеги, зацокали копыта. Повозка Ильи Всемиловича с сопровождавшими его конными слугами медленно поползла вперед.

Два года скитаний по чужбине не прошли даром для русского купца. Все больше серебряных нитей появилось в его густой, темно-русой бороде, а на голове почти все волосы побелели. Наутро, после того как Илья увидел обезглавленные трупы князя Михаила Черниговского и боярина Федора в тот проклятый день своего приезда в Орду, он, умываясь, увидел отражение своего лица в кадке с водой и вспомнил, что в народе говорят по такому случаю: «пало, как снег на голову»! С того времени и начал стареть некогда подвижный, веселый, никогда не терявшийся, Илья Всемилович. Случившееся горе было воспринято им так глубоко, с такой искренней скорбью, что тронуло даже сердца его жестоких степных покровителей. Слезы купца Ильи, когда он валялся в ногах Саин-хана, умоляя отдать останки русских мучеников для погребения, не возмутили, а растрогали повелителя Золотого Ханства.

– Вот как любит урус Иля своего господина! – говорил Бату стоявшим вокруг его трона придворным. – Вот преданность, достойная подражания! Учитесь!

То, что от других чужеземцев было бы принято за дерзость, купцу Илье не только сошло с рук, но и принесло пользу.

Великий хан самолично распорядился выделить Илье Всемиловичу охрану в сотню конных лучников, возглавляемых его непобедимым ветераном Цэнгэлом. Кроме того, по его же указанию русский купец получил в сопровождение и учителя-переводчика, с помощью которого уже за полгода не только сам Илья, но и его слуги научились довольно сносно говорить по-татарски.

Смоленский купец объездил все закоулки Золотой Орды и покоренных ею земель, побывал и в других частях великой империи Чингиз-хана, которая только на словах управлялась из Центральной Монголии.

Приезжал Илья Всемилович и в столицу империи Каракорум, где успешно поторговал, поглядел и на великого хана Гуюка, который готовился тогда воевать с Золотой Ордой и с подозрительностью смотрел на прибывавших с берегов Волги купцов.

Лишь богатыми подарками сумел успокоить монгольского хана русский купец. Правда, доходы от сбыта смоленских мехов превзошли все убытки, но пережитый в далекой Монголии страх, так и остался где-то в глубине души купца Ильи.

Объехал Илья Всемилович и города прежнего славного Хорезма. Несмотря на монгольское нашествие и многочисленные руины, жизнь там продолжалась, и рынки тамошних городов были достаточно богаты и оживлены. Кого здесь только не увидел предприимчивый купец: и желтолицых, одетых в яркие шелковые халаты китайцев, и стройных, горбоносых арабов с огромными тюрбанами на головах, и смуглых худеньких индусов в ослепительно белых одеяниях, и плосконосых, длиннолицых, с темно-коричневой кожей, сверкавших белизной зубов негров-арапов, и сколько еще других удивительных лицами и поведением чужеземцев!

Пушнины уже не было в то время у смоленского купца: вся ушла на подарки да на торговлю в Золотой Орде и далекой Монголии. Но вот кож было накуплено немало! Как оказалось, на рынках разгромленного Хорезма этот товар пользовался большим спросом. Отменный доход получил хитроумный купец на восточных базарах! Немало слитков серебра везли в повозках откормленные овсом кони. Сколько прекрасных украшений – колец, браслетов, бус – вез Илья Всемилович в свой родной Смоленск, предвкушая новый барыш!

И вот теперь сидел русский купец в повозке и в уме пересчитывал свои богатства.

– Забавно, а сколько же теперь стоит серебряная гривна в Смоленске? – думал он. – Всякое могло случиться за эти два года! Когда я уезжал, она стоила где-то семь с половиной…гривен кун…А гривна кун тогда равнялась…двум с половиной десяткам кун!

Вез купец и целый бочонок разной монеты – золотой и серебряной. Он, впрочем, не собирался использовать их как средства платежа. На Руси уже давно чеканные монеты не ходили. Конечно, иноземные золотые и серебряные деньги всегда находили сбыт. Но, в основном, их переливали в слитки или превращали в сырье для изготовления дорогих украшений – бус, монист, сережек…Серебряный дирхем – куна – уже давно стал редкостью на рынке, и простые покупатели расплачивались за товары либо мехами, добытыми на охоте или тоже через обмен, либо особой денежной единицей – морткой – кусочком шкурки белки или куницы, срезанной с мордочки зверька. Эта мортка и заменила по стоимости серебряную куну. Еще во время своей жизни и торговли в Киеве, Илья Всемилович почти не пользовался серебряными арабскими монетками, разве что раздавал их своим слугам в праздничные дни на пропой и хранил про запас. Впоследствии он перелил их в серебряные слитки – гривны – для оптовой торговли с другими купцами. Последние сто лет в торговых отношениях роль денег играли товары. Товары покупались или обменивались на другие товары, которые были нужны в той местности, куда собирался ехать купец. Ну, а всеобщим мерилом было серебро в виде серебряных слитков – гривен. В том случае, если товар, предлагаемый на обмен, был невыгоден, в ход и шли серебряные бруски-гривны.

Помимо драгоценных изделий, Илья Всемилович вез украшения из меди и бронзы для простонародья. Две большие телеги были нагружены тяжелыми рулонами всевозможных тканей – от индийской кисеи до персидских ковровых полос. Этот товар был ходок везде. Русский купец мог бы сбыть его еще на базарах Сарая-Бату, но решил все-таки довезти часть тканей до Смоленска. – Продам там повыгодней, – размышлял он про себя, – да вновь мехов накуплю. Да пущу их в оборот. Так я, пожалуй, догоню по богатству моего свояка, Ласко Удалыча!..

Солнечные лучи внезапно прорезали мрак ночного леса.

– Гаси огонь! – крикнул очнувшийся от полудремы купец Илья. – Смотрите, вот и красное солнышко восходит!

Расчет Ильи Всемиловича оказался верным. Прямо с зарей купеческий караван выехал из леса и оказался в большой речной долине.

– Вот он, Днепр-батюшка, – улыбнулся уставший от долгой верховой езды Ставр, – а вот он и наш Смоленск, – он показал рукой в сторону огромной серой массы, которая постепенно оживала, превращаясь в городскую стену, местами сложенную из огромных валунов и дикого камня, а местами – из больших дубовых колод. Вставая над рекой, солнце осветило большой город, засверкали чищеной медью маковки церквей и крыши богатых теремов.

– Так вот каков ваш Смулэнэ, – сказал подскакавший к купеческой повозке татарский сотник Цэнгэл. – Мне не довелось тут побывать во время зимнего похода Саин-хана на Залескую Орду. Велика милость могучего Саин-хана, далеко за пределы Золотого Ханства простирается его доброта! Он не стал сжигать этот город! Да благо, что ваш князь не стал упрямиться: превеликий выкуп заплатил!