Вейн - Инна Живетьева

Егор не заметил, как появился патрульный. Гера ухватил за футболку и вздернул на ноги. Толкнул в открытую дверь.

Приемная. На столе – печатная машинка. На стене плакат с графиком, выхватил мельком: «…прирост урожая». Едва не споткнулся о высокий порог. Яркий свет из незашторенного окна ослепил, и Егор сощурился, чтобы разглядеть лычки на погонах офицера. Гран-обгер, если пересчитать, то майор. Сбоку, у шкафа, застыли толстый и Гера. За маленьким столиком пристроилась пожилая женщина в темном платье.

– Ном? Фамери? – спросил гран-обгер.

Егор понял, но дождался, когда женщина перевела:

– Имя? Фамилия?

– Сержик Ладанавель.

Новый вопрос, сначала на зейденском, потом на пшелесском:

– Ты местный?

Скажешь «да», велят назвать адрес и проверят. Егор мотнул головой:

– Нет, я из Лучевска.

– Как оказался тут?

– Приехал крепость посмотреть, ну, перед самой войной. Пошел, а там стрелять начали. Меня зацепило. Не сильно, смог до шоссе добраться. Деревенские подобрали. Как подлечили, я в город подался, думал, попутку какую до Лучевска найду. Гляжу, пожар был, и нет никого. Зашел. Отыскал бы чего, на базар снес. Продать, еды купить.

– Куда был ранен?

– Под лопатку.

Гера дернул его к себе и задрал футболку, вытянув ткань из-под связанных рук.

– Как называется деревня? У кого ты жил?

Точно куклу, Егора повернули обратно к столу.

– Не скажу. Вы их тоже арестуете, а за что?

Гран-обгер хлопнул ладонью по столу и заорал. Женщина перевела спокойно:

– Ты все врешь. Ты партизан. Твой отец бандит. Ты был ранен возле железной дороги.

Перед глазами вдруг оказалась фотография – толстый выхватил ее откуда-то и сунул в лицо. Егор узнал сразу: увеличенная с военного билета.

– Это – твой отец. Тебя зовут Егор Натадинель.

– Нет! Сержик!

Гран-обгер откинулся на спинку стула и махнул толстому. Тот вышел, толкнув Егора.

Переводчица равнодушно смотрела перед собой. Переминался с ноги на ногу Гера. За окном ослепительно сияло солнце. Виднелись улица и дощатый забор по ту сторону дороги. По забору шла кошка. Егор тронул языком разбитую губу. Как же глупо он попался!

Послышались шаги, толстый рыкнул:

– Встань сюда.

Егор повернул голову – и еле сдержался, чтобы не выдать себя. Талка! Похудевшая, в старых шароварах и блузе с закатанными рукавами – на коже темнели капельки грязной воды. Из-под плотно повязанной косынки не выбивалось ни единой рыжей прядки.

– Знаешь его? – тускло спросила переводчица.

Девочка посмотрела на Егора в упор. Ресницы у нее дрогнули.

– Как его зовут?

«Талка! – беззвучно крикнул Егор. – Ну, ты дочь же офицера!»

– Почему ты молчишь? Разве не узнаешь сына подполковника Натадинеля?

– Нет. Я не была с ним знакома.

Даже дыхание перевести нельзя. «Спасибо, Талка!»

– Врешь! – крикнул гран-обгер по-пшелесски.

Девочка вздрогнула.

Дверь за ее спиной открылась, и через порог шагнула Тамира Вазгуровна. Талкина мать вытирала руки о фартук и испуганно смотрела на дочь.

– У мальчишек своя компания, у нас своя, – громко сказала Талка. – Я не интересовалась сыном подполковника. И его, – кивнула на арестованного, – в первый раз вижу.

– Я же говорил! – выкрикнул Егор. – Меня зовут Сержик!

Толстый хлестнул его по лицу. Из разбитой губы снова закапало.

По знаку гран-обгера Тамиру вытолкнули к столу.

– Ты узнаешь его?

– Да мало ли мальчишек бегает!

– Ты учительница.

– Ну и что? У меня в классе его не было.

Толстяк качнулся вперед и ударил женщину по щеке раскрытой ладонью. Талка зажмурилась.

– Это – сын подполковника Натадинеля! Так?

– Откуда мне знать! – со слезами крикнула Карагарлицкая. – Подполковника по зиме перевели, а жена его и того позже приехала. Мне с ней дружить не по чину было.

Егор вспомнил, как его мама и Тамира ползали по полу, раскладывая выкройки. Хихикали, точно девчонки. И Талка, зашедшая за матерью, смотрела на них удивленно.

– Уведите.

Снова ждал в коридоре, теперь караулил Гера. Патрульный злился: влепил подзатыльник и сесть не разрешил. Егор привалился к стене, стараясь расслабить перетянутые ремнем руки. От запоздалого страха пересохло во рту. Поверили или нет?

Талка домывала пол, с грохотом переставляя ведро все ближе к Егору. Грязь с обшарпанных досок отходила плохо, и девочка запыхалась. Сползла косынка, открыв рыжую косу, сколотую на затылке. Егор следил, как движутся Талкины руки. Очень хотелось, чтобы она успела прежде, чем вызовут снова.

Ведро опустилось рядом с кроссовками, плеснуло водой. Талка посмотрела снизу вверх. Под глазами у нее залегли темные круги, губы обметало, и только золотой пух по-прежнему вился у висков. От стыда Егора затошнило. Досталось ей, пока он по другим мирам кантовался.

– Подвинься.

Шагнул на чистый пол.

Талка медленно водила тряпкой. Егору было видно ее спину, рыжий затылок и полоску шеи между сбившейся косынкой и вырезом блузы.

Застучали каблуки, перебивая глухой топот сапог. Между Егором и Талкой прошла женщина в цветастом платье и скрылась в кабинете. В коридоре повис сладковатый аромат духов.

Девочка выпрямилась, тщательно вытерла о штаны руки и вытащила из волос шпильку. Пушистая коса развернулась, Талка подхватила ее и начала заматывать в узел. Глянула искоса на Егора: «Как ты? Откуда? Что теперь будет?!» Егор медленно опустил ресницы: «Ничего, выпутаюсь».

Талка сунула шпильку в пучок и снова наклонилась к ведру.

– Заводи!

Егор сглотнул – в горле царапнуло, заставив кашлянуть.

Надушенная женщина сидела перед столом, нервно покачивая ногой в красной туфельке. Руки ее беспрестанно двигались: то положат на колени сумочку, то перевернут ее, то проверят замочек.

– Ихн?

Женщина склонила белокурую голову к плечу и посмотрела на мальчишку.

– Вроде похож, – сказала неуверенно по-пшелесски. – Темно-русый, и рост подходящий.

Гран-обгер быстро заговорил через переводчицу:

– Меня не интересует, похож или нет. Говори точно: он?

Женщина оставила сумочку и прижала руки к груди. Густо накрашенные глаза округлились.

– Но я же не рассматривала, господин гран-обгер! На что мне мальчишка-то? Ну, жили б они тут подольше, может, запомнила бы, а так? Ошибусь, с меня же и спросите.

Гран-обгер раздраженно отмахнулся, и женщина ушла, мазнув Егора по колену платьем. Он узнал ее по жесту и жалобному голосу: «Ну что я сделаю, если с базы не присылают?» Гарнизонная буфетчица Мрица. Мальчишками она действительно не интересовалась, а те поглядывали на нее тайком. Слухи про Мрицу ходили определенного толка, и нет-нет, да являлась она в таких снах, что наутро и вспомнить стыдно, и забывать не хочется.

– Дальше врать будешь? – спросил гран-обгер.

Равнодушно озвучила вопрос переводчица.

– Я не вру. Меня зовут Сержик Ладанавель. Я не знаю никакого подполковника.

Офицер посмотрел на Геру.

Егора ударили по затылку. Перед глазами вспыхнули черные пятна, и сияющее солнцем окно поплыло вверх.

Юрка выкатил мяч на исходную, разбежался и пнул. Гулко отозвалась школьная стена, и мяч по крутой дуге отлетел в изломанные кусты. Его светлый бок был еле заметен в сумерках.

– Ну и хрен с тобой.

Запрокинул разгоряченное лицо к небу. Над кромкой леса, в той стороне, где узел, проступили бледные звезды. Вот где черти носят Натадинеля? Дома сидит, с мамочкой чаи гоняет? Мерзкая мысль скользнула и ушла. Не такой человек Егор, он бы вернулся.

Юрка побрел к интернату. Ветер подталкивал в мокрую спину, заставляя вздрагивать. Ухнула тоскливо птица.

На крыльце помедлил и оглянулся на дорогу. Пусто.

Нарочито громко топая, Юрка поднялся на второй этаж. В спальне густилась темнота. Серебрилась ветровка, висевшая на спинке кровати. Надел ее, и сразу стало теплее. Помыкался из угла в угол, сел на подоконник. Ветер усиливался. Метались по опушке тени, обманывая – все чудилось, идет кто-то. А если нагрянут зейденцы? Юрка поежился и сунул руки в карманы. В правом неожиданно нащупал плоскую железку. Вытащил. На ладони лежала бирка, с которой никогда не расставался Егор. Буквы теперь читались: «О. В. В. К. У. Натадинель В.». Что за ерунда? Почему он ее оставил, да еще в чужом кармане? Подарок? Выругавшись, Юрка опустил бирку обратно. Не нравятся ему такие подарки. Уж больно на прощальные смахивают.

Спал он урывками. Потрескивало, поскрипывало старое здание, и казалось, что внизу ходят. Под утро Юрка не выдержал, взял фонарик и проверил первый этаж. Руки тряслись – луч метался по стенам. Никого, только скреблась под полом мышь.

Рассвет он встретил, глядя в окно.

Подсыхала роса, поднимаясь еле заметным парком. Блестели осколки стекол перед школой. Толковала кукушка – редко, с расстановкой. Загадывать, сколько ему жить осталось, Юрка не стал, но «ку-ку» отсчитывал. Дойдя до тридцати, решительно слез с подоконника. Все, хватит! Он идет в город.