Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И впрямь, поставив на стол опоку и пустив машину, она отошла и отдалась работе.
Спустя некоторое время Лёдя неожиданно перехватила взгляд Прокопа. Сначала подумала, что бригадир следит за ней, но потом догадалась: нет, смотрит на Киру. Он выбирал для этого свободный миг, когда в нижнюю полуформу были вставлены стержни и Трохим Дубовик подтягивал верхнюю, висевшую на автоподъемнике. Лицо у Прокопа хорошело, глаза яснели. Так глядят на огонь или цветы.
«Неужели завязывается что-нибудь между ними? — с горьким умилением подумала Лёдя.— А Кира ни гугу. Верно, не догадывается еще… Хорошо им — всегда рядом!»
Невольно стала думать о Юрии. Неужели действительно не любит? Как же тогда? Отказаться от надежд, от того, что искала, ждала? Терпеть непристойные намеки, насмешки? Быть в тятость отцу, матери — опозоренной, чужой среди своих? Да он что — в своем уме? Не может представить, понять? Рассказывая, как Юрий открывал дверь, мать дрожала от негодования. «Тряпка тряпкой! Хоть ты бери его на вилы и растрясай вместо навоза по полю…» Нет, этого не может быть! Мать говорила так просто от обиды, потому что сильно любит ее. А Юрий еще покажет себя. Ему тоже нелегко. Вера Антоновна, наверняка, рвет и мечет там. Такая на всё способна…
— Лёдя! — окликнул ее Прокоп.— Что там у тебя?
«Задумалась,— испуганно встрепенулась она и торопливо огребла лишнюю землю с опоки, которую подкидывала и трясла машина.— Только бы не прослышали, только бы не догадались. Все будет хорошо, все будет хорошо!..»
Работа вновь приглушила тревогу, и Лёдя тайком стала наблюдать за Прокопом.
Он работает не торопясь. Движения его размеренные, гордые — такие бывают только у формовщиков да еще у сталеваров. Когда Прокоп упругой струей воздуха продувает формы, он невольно морщится. И все-таки на него приятно смотреть. Даже то, как он по-мальчишески морщится, идет ему.
Вот он очистил Лёдину полуформу, вставил стержни, Трохим Дубовик протянул руку к подъемнику, и Прокоп снова не пропустил случая глянуть на Киру. На этот раз его взгляд переняла и Кира. Смутившись, она потупилась, отвернулась и рывком потянула рычаг — в пустую опоку на столе ее машины ринулась черная зернистая земля.
В голове у Лёди снова мелькнула мысль о Юрии и о том, что под вечер они встретятся. «Вот и решим все,— с облегчением вздохнула она.— Маме всегда что-нибудь дрянное чудится. А Вера Антоновна тут ни при чем. Какая ей забота? Мы взрослые… В крайнем случае будем жить в общежитии или у нас. Тятя согласится. А моего заработка и на двоих хватит».
Работа и эти мысли успокоили Лёдю. Когда кончилась смена и Кира предложила ей с Трохимом Дубовиком, ничего не убирая, идти домой, Лёдя даже обиделась.
— Это почему же?
— Мы сами уберем,— заторопилась Кира, зная ее норовистый характер.— Я все равно останусь помогать наладчикам. Поучусь…
— Конечно,— живо поддержал ее Прокоп. Идите. Завтра, если что, мы заглянем.
«Хитрят, или я на самом деле так неважно выгляжу?» — опечалилась и удивилась Лёдя и, как только пришла домой, с тревогой подбежала к зеркалу. Придирчиво, как чужое, осмотрела лицо, перебросила на грудь косу и, став к зеркалу боком, оглядела себя с головы до ног. Нет, ничего особенного! В зеркале стояла стройная, правда, чем-то взволнованная девушка с льняной косой на груди. И эта взволнованность, настороженный интерес, с которым она присматривалась к себе, делали ее вовсе милой. Лёдя даже чуть разочаровалась, нахмурилась. Но в то же время ощутила гордость — пускай найдет другую такую!
Лёдя пригладила брови, облизала, чтоб были свежее, губы и отступила на шаг. И тут в зеркале увидела в дверях мать. Прижав к губам кулак, та, не мигая, глядела на нее и покачивалась, как от зубной боли.
— Ты что, мама?
— Ничего, доченька. Гляжу, какая ты у меня.
— Все будет хорошо, мама. Второй глупости я не совершу…
На свидание Лёдя сознательно пошла с опозданием. Хоть это очень утомляло, по дороге заставляла себя оглядывать прохожих, читать знакомые вывески. Но когда пришла к универмагу, где они договорились встретиться, Юрия не было.
Нетерпеливо прохаживаясь по тротуару, она посматривала то на часы, то в ту сторону, откуда должен был появиться Юрий. Это раздражало — ведь раньше он ожидал ее. Смущало и внимание прохожих — видимо Лёдя выделялась среди других. Даже манекены в витринах, сдавалось, удивленно взирали на нее и приподнимали плечи.
Когда Юрий вернулся с целины и назначил свидание, они также встретились здесь, возле универмага. Тогда Лёдя, сама не зная зачем, привела сюда с собой Тимоха. Сделала это скорее всего от переполнившей ее озорной радости. От желания показать Юрию: несмотря ни на что, она принадлежит только ему и может в своих отношениях быть открытой и прямой. Но Тимох тогда обиделся вконец и перестал приходить к Шарупичам, а потом вдруг прибежал со своим диким объяснением. Оказывается, жестокой можно быть, совершенно не желая этого. И поймешь это лишь, когда сама почувствуешь жестокость другого… Придумывая десятки причин, задержавших Юрия, почтя веря в них, Лёдя то упрекала его, то оправдывала, то надеялась, то приходила в отчаяние.
Вдруг, как показалось ей, она увидела Юрия. Насвистывая, тот шел по темноватой аллее парка вдоль ограды. Настроение у него, видимо, было превосходное, и он, забавляясь, то и дело, как по струнам, проводил рукой по железным прутьям-пикам. Лёдя пригнулась, побежала к ближайшему подъезду и спряталась там. Чувствуя, как бьется сердце, стала следить за ним из укрытия.
Вот он перешел улицу, остановился на углу. Вот закурил и осмотрелся: «Поищи, поищи,— счастливо засмеялась Лёдя.— Так тебе и надо…» Но когда он повернулся к ней лицом, она чуть не вскрикнула — это был не Юрий.
Стыдясь, обманывая себя, Лёдя осталась в подъезде. До этого она не чувствовала холода, а тут неожиданно ощутила, как заледенели руки, ноги и замерзла вообще. Но воли уйти все равно не нашла: только здесь могла еще жить какая-то надежда. И вправду, когда через час Лёдя всё же вышла из своего укрытия и побрела домой, она вдруг со страшной ясностью поняла: надеяться уже было не на что. Оставалось одно (эта мысль и раньше приходила ей в голову)
