Ганнибал. Бог войны - Бен Кейн

Их воссоединение с Гиппократом оказалось менее радостным. Карфагенянин пытался сдержать свое презрение к нему за бегство из долины, и недовольство сиракузца присутствием гостя, похоже, возросло. Когда Гиппократ убедился, что Гимилькон сносно говорит по-гречески, он перестал приглашать Ганнона на их совещания. Молодой человек попытался поговорить напрямую с Гимильконом, но, похоже, Гиппократ завоевал доверие карфагенского командующего. Раздражение командира тем, что его не пускают на совещания двух военачальников, смягчалось тем, что Аврелия была в безопасности. Поскольку война по существу приостановилась, Гиппократ посвятил себя городским борделям, где, по слухам, отдал должное самым привлекательным шлюхам. Он был слишком занят, чтобы беспокоиться о Ганноне и римлянке, которую раньше заставлял делить с ним ложе.

Были и другие причины радоваться. В награду за спасение из засады Гиппократ поставил перед ним и Клитом задачу сформировать из уцелевших солдат несколько полных боевых частей и развернуть у стен Акрагаса. К своему удовольствию Ганнон также смог послать весть полководцу на финикийском торговом корабле. Попадание в засаду не помешало полководцу присоединиться к огромному войску Гимилькона, написал мужчина. Весной они разгромят разрозненные легионы Марцелла.

– Нужно признать, этот город ошеломителен. Риму до него далеко, – сказал Ганнон. – И любому другому городу в Италии тоже.

– А Карфаген? – спросила Аврелия.

– Он больше, но не так прекрасен.

В ее глазах мелькнуло озорство.

– То есть он в каком-то смысле лучше Карфагена? Как это возможно?

– Хм-м-м…

Ганнон пытался подавить свое раздражение от ее смеха, но не получилось. Аврелия намного лучше умела принимать критику всего римского, чем он – чего-либо связанного с Карфагеном. Не желая портить настроение, он отвлек себя любованием еще одним из своих любимых храмов, посвященным богине Гере. Храм располагался в юго-восточном углу стен, и там было хорошо посидеть в сгущающихся сумерках. Воспоминание о превосходной таверне близ третьих ворот, рядом с храмом Геры, вернуло ему хорошее настроение. Там можно поесть перед возвращением в свое жилище, находившееся не так далеко к северу.

Дисциплина в Акрагасе была далеко не такая строгая, как в Сиракузах, что позволяло Ганнону почти каждую ночь проводить с возлюбленной. Эти драгоценные часы были наполнены нежностью и смехом. «Неудивительно, что я чувствую себя так, будто нахожусь в затянувшемся отпуске», – думал он лишь с легким налетом вины. Размеренная жизнь, похоже, пошла на пользу и Аврелии. Ее печаль никуда не делась, но теперь была не так заметна. И Ганнон радовался за свою подругу. То, через что она прошла – потеря одного за другим трех членов семьи, – ужасно. Хотя ее решение последовать за ним было опрометчивым, он больше не сердился, а просто хотел, чтобы она испытала хоть немного счастья. Карфагенянин всеми силами стремился что-то добавить к нему, ухаживая за женщиной так, как если бы они встретились при более нормальных обстоятельствах.

– Это чудесный город, – мечтательно произнесла Аврелия. – Я бы могла жить здесь вечно.

– Твой греческий улучшается. Скоро местные будут принимать тебя за одну из своих.

– Теперь ты дразнишь меня, – подтолкнула она его локтем.

Юноша улыбнулся.

– Во всяком случае, стараюсь.

Они пошли дальше молча, наслаждаясь теплым солнцем. Глаза Ганнона обежали ряд дымков, поднимавшихся над обширным лагерем, занимавшим равнину под городскими стенами. Тысячи солдат готовили там себе ужин. Он надеялся, что где-то на острове тем же занят и Квинт. На него нахлынула тоска по Мутту и его ливийцам, оставшимся в Италии, и он понадеялся, что они тоже живы. Летом было мало боевых действий, на Апеннинском полуострове тоже продолжалась патовая ситуация. Ганнибал по-прежнему нуждался в достаточно большом порте для получения потока подкреплений с родины, в то время как римляне сосредотачивали свои усилия на ослаблении его союзников – больших и малых городов в Южной Италии.

«Я не много упускаю, – сказал себе Ганнон. – Я выполняю свой долг здесь. Если Гиппократ и Гимилькон не видят нужды использовать меня, что я могу поделать?» Это самоизвинение успокаивало совесть, но Ганнон знал, что с наступлением весны он будет рваться в бой. К тому же Ганнибал рассчитывал на него. Он снова попытается поговорить с Гимильконом. Аврелия взглянула на него и улыбнулась, и его сердце перевернулось. Что тогда будет с нею?

Когда они присели у храма Геры, его тревоги улетели прочь. Аврелия зашла внутрь храма, пообещав скоро вернуться. По всей видимости, она молилась о своих женских делах, но он с определенной радостью подумал, уж не о замужестве ли. В этом бы не было ничего ужасного, подумал Ганнон. Жизнь коротка, а в нынешние времена еще и довольно непредсказуема. Любой из них или оба могут погибнуть до конца кампании. В него будто вселился демон. Он спросит ее, когда она выйдет из храма. Клит был их единственным другом в городе, но это не имело значения. Свадьба устраивается не для пышного пира, а для них с Аврелией и их любви.

Возбуждение Ганнона пропало, когда женщина вышла грустная. Как он мог забыть про ее мужа Луция? Что она так близко к своему брату и в то же время так далеко от него? И снова Ганнон проклял войну, вторгшуюся в его жизнь. В мирное время можно было бы найти торговый корабль, идущий в Регий, и заплатить капитану, чтобы тот узнал там, как здоровье некоего Луция Вибия Мелито. Теперь не так. Регий находился на вражеской территории, и нет абсолютно никакой возможности выяснить, умер ли Луций от ранений, а Ганнон сомневался, что Аврелия хотя бы задумается о новом браке, не убедившись в этом.

Он столько раз спрашивал, не тоскует ли любимая, что казалось навязчивостью спрашивать об этом опять, и поэтому Ганнон просто обнял ее. Не сказав, куда они идут, он повел ее в таверну под названием «Зерно и виноград». Когда они добрались дотуда, Аврелия ничего не сказала, но ее настроение немного приподнялось. Она, похоже, была рада зайти выпить. Ганнону очень хотелось снова испить местного вина; он в жизни такого хорошего не пил. Когда юноша похвалил его однажды вечером перед Клитом, тот рассмеялся.

– Ты не удосужился узнать, но виноградники на холмах вокруг Акрагаса знамениты, – сказал грек. – Здесь делают лучшее вино в Сицилии.

Теперь, заказав большой кувшин лучшего вина в заведении, он налил обоим по чаше и, взглянув Аврелии в глаза, поднял свою.

– За нас.

Наконец она улыбнулась, и в груди у него снова затрепетало.

– За нас.

Когда наступила зима, жизнь Ганнона и Аврелии обрела обычный порядок. Во всех отношениях они жили как муж и жена. Днем он исполнял обязанности войскового командира, позволяя ей вести маленькое хозяйство. Поскольку Элира осталась в Сиракузах, Ганнон как-то обмолвился о покупке рабыни, чтобы выполняла черную работу, но Аврелия с порога отмела такую возможность.