Женский хор - Мартин Винклер

Прости…

Просто захотелось об этом рассказать…

Так прошло утро, очень быстро, весело, вплоть до того момента, когда ей осталось принять всего двух пациенток. Знаешь кого?

Я знаю, что тебя там не было, но ты мог увидеть их имена в тетради консультаций, ты всегда в нее заглядываешь, чтобы посмотреть, нет ли там случайно ее, но Франц, Франц, Франц, мой маленький Франц, я уже тысячу раз тебе говорила, твоя прекрасная незнакомка, пациентка Альфа, далеко, может быть, она никогда не жила в Турмане и даже во Франции. Впрочем, вероятность того, что ты примешь ее на консультации, еще меньше, чем вероятность выиграть миллион в лотерее, я уверена. И потом, прости, что я тебе это говорю, но я часто слышала, как ты повторял, что только подлецы считают себя незаменимыми, и этого аргумента должно быть достаточно, чтобы однажды отказаться от борьбы, остановиться и сказать: Баста! Потому что, подумай хорошенько над тем, что я тебе скажу: даже если она тебя не забыла (а я не понимаю, как такое возможно) и придет сюда однажды, как ни в чем не бывало, и спросит тебя, я не понимаю, как, даже предположив, что она попала в наше отделение случайно, не зная, что ты тут работаешь, ты поймешь, что это она, не прочитав ее имени в тетради приемов или в списке консультаций на день!

Да, я знаю, тебе больно, когда я так говорю, и это не первый раз, и я делаю это не ради шутки и не из садизма, но иногда мне надоедает смотреть, как ты ждешь кого-то, кто, возможно, не придет никогда. Ты знаешь, как я люблю это отделение, люблю женщин и свою работу, но, откровенно говоря, мы об этом говорили уже сто раз, я не понимаю, зачем тебе торчать здесь постоянно и терять время, ожидая свою проклятую пациентку Альфа.

Или даже здесь…

Нет, ничего. Забудь. Просто неприятная мысль. Нет, тебе не обязательно знать какая, не обязательно все всегда знать, помнишь?

Но ты скажи мне… Когда ты вернулся, я уехала на вокзал встречать свою кнопку, Джинн все еще работала. Ты расскажешь, как все прошло?

«Жанна»

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Бруно!

Вчера вечером мы с тобой долго разговаривали, но с тех пор произошло столько всего, и Алина теребит меня, требует, чтобы я рассказал тебе про одну консультацию. В прошлый раз, когда мы разговаривали по телефону, я так боялся что-то забыть, что написал тебе целый роман (вернее, длинное письмо; я помню, что романист у нас ты…).

Конечно, ты не обязан отвечать мне так же пространно, но все твои реакции приветствуются, кроме той, которая у тебя постоянно возникала на факультете («Так женись на ней, и чтобы больше мы об этом не говорили!») и которая, насколько тебе известно, уже долгое время неактуальна.

Обнимаю,

Франц.

Турман, понедельник, 25 февраля, 23.45

Джинн (Жанни), наша новая интерн, — это что-то удивительное. Она прибыла к нам вся покрытая броней, воплощение презрения и протеста, но за несколько дней с ней произошла невероятная перемена. Алина, которая каждый день спрашивала меня, зачем я ее здесь держу, вдруг сказала мне, что я буду идиотом, если ее отпущу. Однако я заключил с Джинн договор: если она не захочет остаться в отделении, силой я ее удерживать не стану.

Знаю, это совсем на меня не похоже. Последние годы и даже больше, с тех пор, как ты уехал, я только и делал, что прогонял интернов, которых Коллино пытался мне подсунуть, и, несмотря на феминизацию профессии, единственными, кто держал удар в этих стенах, были парни-геи! Две или три женщины, которых сюда ненадолго заносил случай, не могли примириться с моим поведением, которое казалось им то слишком, то недостаточно отеческим, и больше чем на сорок восемь часов они здесь, как правило, не задерживались. Маленький гений же (так ее здесь все называют, но никогда в глаза, в отличие от меня, которого открыто зовут Синей Бородой) задержалась. Она пару раз получила тумака: на ДПБ, потом на консультации — и всю ночь с субботы на воскресенье отвечала на вопросы в Интернете. Самое интересное то, что я видел, как ее ответы в течение ночи становятся все лучше и лучше. Думаю, она посмотрела, как отвечают завсегдатаи сайта (Коллино, ты, я, Анжела и т. д.), но она никогда не списывала, она просто «прониклась духом» этой работы.

Да, ты меня обругаешь и скажешь, что такая речь очень к лицу «гуру, который только что затащил новенькую в свою секту», но это совсем не так. Если у тебя найдутся три минуты, прочти ее ответы, и ты поймешь, что я хочу сказать. Она действует на ощупь — и это нормально, ведь она новичок, — в советах, которые нужно дать, есть масса мелких, неизвестных ей нюансов, но у нее есть два важнейших козыря: в отличие от большинства «интернов сержант-майоров» которых ты и я встречали на протяжении лет (я чуть не сказал «веков»), она ни на одну женщину не смотрит свысока; такое впечатление, будто она разговаривает с сестрами. Это тем более удивительно, что в день ее прибытия высокомерие переливалось через край. Но я сразу почувствовал, что за этим высокомерием (не спрашивай, как и почему, просто почувствовал, и все) скрывается что-то другое. Я чувствовал, что она обороняется, но не как раненый, который стремится себя защитить, — она умеет за себя постоять и в обиду не даст, я тебе вчера об этом уже рассказывал. Но иногда у меня возникает ощущение, что она выполняет миссию от чьего-то другого имени, не от своего. И что это двойная миссия: ей нужно взять реванш и что-то доказать всему миру. И эти две миссии никак не согласуются между собой. Не буду подробно объяснять тебе, почему я так считаю — это займет слишком много времени, — лучше расскажу о консультации, которая состоялась сегодня после обеда и которая как нельзя лучше характеризует произошедшее с ней изменение.

Итак, сегодня утром, пока я ходил к директору больницы, чтобы еще раз обсудить финансирование 77-го отделения, Джинн принимала мусульманок (некоторых ты знаешь: они были пациентками до твоего отъезда). Эти мусульманки пришли толпой, как это часто случается в понедельник утром, потому что муж одной из них не работал и подвез их всех в своем восьмиместном микроавтобусе. Когда я вернулся в отделение, Джинн собиралась принять двух последних пациенток.

С широкой улыбкой и нескрываемой иронией она предложила мне присутствовать на ее консультации, заметив, что предварительно нужно будет спросить согласия пациентки. Разумеется, я поддержал ее игру, и это было тем более легко, что вошедшая пациентка оказалась не кем иным, как Стефанией, история которой тебе хорошо известна.

Она великолепна, выглядит и чувствует себя превосходно, пришла обновить рецепт на гормональные препараты и призналась, что уже пять месяцев у нее есть друг и познакомились они за несколько дней до ее отъезда в Монреаль на операцию (кстати, она снова поблагодарила тебя за то, что ты договорился об операции, и за ужин, на который вы с Полин ее пригласили перед ее возвращением во Францию). Она сказала, что, хотя их история еще совсем молодая (как и они сами: он старше ее всего на два года), «пока все нормально». На самом деле она светилась счастьем, операция прошла успешно, шрамы незаметны, и (ты знаешь, какой отважной может быть Стефания) она даже захотела показать нам результат! Джинн мягко ответила, что в этом нет необходимости, раз Стефания чувствует себя хорошо, но добавила, что техника, которой воспользовалась Стефания, ей очень интересна, не может ли она дать ей координаты хирурга? Эти данные, разумеется, были в карте пациентки, и разговор ушел в сторону (поскольку Стефания начала отвечать на вопросы Джинн, которая была восхищена ее неуемной энергией и проявила интерес к проблеме третьего пола в целом) и зашел о необходимости защищать транссексуалов от мясников, которые орудуют в нашей стране, и о тысяче и одном административном препятствии, которые Штаты возводят на пути людей третьего пола. Было что-то успокаивающее в том, что я сидел в кресле ученика и слушал, как Стефания объясняет Джинн, возмущение которой росло на глазах, что во Франции предпочитают выделять деньги на отпуск по болезни, пособия малоимущим и компенсацию за инвалидность, а не на то, чтобы превратить мсье в мадам (или наоборот), Франсуа во Франсуазу (или наоборот). Я наблюдал то, за что мы столько лет боролись: обмен информацией между гиперинформированной пациенткой и компетентным и открытым целителем. Сегодня, более чем когда-либо, крепкое физическое и психологическое здоровье Стефании подчеркивало подлость и абсолютную глупость тех, кто навязывает людям третьего пола бесчисленные психиатрические экспертизы, а в худшем случае просто стерилизует их!

Эта беседа могла бы продолжаться еще много часов, если бы Стефания не сказала: «Вот я все говорю и говорю, а на самом деле я пришла из-за своей подружки, которой нужен совет врача».