Красавицы не умирают - Людмила Третьякова

Под воздействием энергичной, умевшей вербовать себе сторонников княгини подверглось бойкоту французское по­сольство в Вене. Из ее дома распространялась антифран­цузская пропаганда. «Тут составлялись заговоры против лиц, стоявших у власти, — пишет свидетель тех собы­тий, — здесь зарождались оппозиционные страсти... В ре­зультате горсть русских галлофобов заняла в Австрии по­ложение влиятельной партии».

Знаменитый француз — историк Вандаль, посвящен­ный в тонкости и хитросплетения светско-дипломатической жизни в Европе, указывал совершенно конкретно: «В от­крытой против нас кампании главным помощником Ра­зумовского (русского посла в Вене. — Л.Т.) была жен­щина, княгиня Багратион. Княгиня на деле играла в поли­тике ту роль, о которой в то время мечтали многие рус­ские дамы высшего света»...

Надо сказать, что эта роль ей вполне удалась. Во многом разделяя те чувства, что владели ее соотечествен­никами в эпоху наполеоновского нашествия, княгиня Ба­гратион не упускала случая подчеркнуть свою принадлеж­ность России. В 1815 году, во время Венского конгресса, она устроила грандиозный бал в честь императора Алек­сандра I, который называл очаровательную соотечествен­ницу «интимным другом».

Видимо, к этому времени относится и следущее свиде­тельство: «Тайным агентом России называли, например, красавицу княгиню Екатерину Багратион, умную и ловкую интриганку, но женщину в высшей степени легкомыслен­ную; император Александр бывал у нее по вечерам и во время этих посещений, затягивавшихся до позднего часа, выслушивал интересовавшие его сообщения».

После 1815 года княгиня Багратион перебралась в Па­риж. Войдя во вкус, свой роскошный особняк на Елисейских полях она сделала средоточием политических секре­тов. Донесения тайной полиции, посчитавшей нужным подкупить слуг княгини, как нельзя лучше свидетельству­ют о том, что верная себе Екатерина Павловна удачно со­четала интересы, так сказать, общественные и личные.

«Сегодня утром, — сообщается в донесении от 27 мая 1819 года, — прибыл из Брюсселя курьер к генералу Поццо ди Борго, русскому послу. Княгиня Багратион ожидала с этим курьером письма, но, по-видимому, ничего не получила. Эта дама очень известна в высшем обществе, благодаря своим политическим связям и кокетству. В по­недельник вечером, довольно поздно, ушли от нее два по­ляка, и один из них, граф Станислав Потоцкий, вернулся обратно. Подобные проделки случаются часто, и героями их бывают то один, то другой, т.е. княгиня очень перемен­чива. У нее бывают личности всякого рода и придвор­ные...»

К личностям «всякого рода» доноситель мог бы спо­койно отнести всех знаменитостей Парижа, таких как Стендаль, Бенжамен Констан, де Кюстин, звезд художе­ственного и музыкального мира и даже греческую короле­ву. Екатерина Павловна по-прежнему умудрялась возбуж­дать к себе всеобщий интерес. В бумагах Бальзака есть запись о том, что читающая публика признала в одной из его героинь «дочь холодной России, княгиню Багратион». Вероятно, ее экзотическая фамилия в какой-то степени тоже способствовала этому. Грузия лишь в 1801 году стала частью Российской империи. И княгиня Багратион как бы несла на себе знак таинственной земли, родом из которой был ее знаменитый муж. В память о нем в селе Кожино под Арзамасом она распорядилась поставить церковь.

Можно сказать точно: Петр Иванович тоже, несмотря ни на что, не забывал ту, с которой стоял перед алтарем Гатчинской церкви. Незадолго до гибели он заказал ху­дожнику Волкову два портрета: свой и жены. Воистину у каждого сердца — своя загадка...

* * *

Время щадило Екатерину Павловну. Остались воспомина­ния современников о том, что и в тридцать лет у нее была фигура пятнадцатилетней девушки. Уже в 30-х годах она вышла замуж за английского генерала Карадока, но скоро с ним рассталась, не пугаясь подступавшего одиночества.

Умерла княгиня Багратион в весьма преклонном воз­расте в 1857 году. Маленькая заметка из французской газе­ты, опубликованная в России, сообщала, что княгиню похо­ронили в Венеции. Вероятно, она туда перебралась, как и все русские, покинув по требованию властей Париж во вре­мя Крымской войны. По другой версии, Екатерина Пав­ловна окончила свои дни в Париже. Но могилы не сохрани­лось. Быть может, она уничтожена, как «беспризорная».

Слишком долго сюда никто не приходил...

* * *

                                               Екатерина Федоровна Долгорукая

«Никого я так не любил, как вас, и ни к кому от роду не был так привязан, как к вам, хотя вы и будете хохотать и говорить, что, как я смею писать. Но воля ваша, я люблю правду говорить...»

Это строчки из письма Багратиона к еще одной Екатерине — княгине Екатерине Федоровне Долгорукой. Обнаружены они совсем недавно. Листки бумаги, пропитанные почти двухвековой пылью, доносят до нас живое, го­рячее чувство Багратиона к доселе неизвестной адресатке.

«Багратион, не знавший никакого другого языка, кроме русского, и на этом языке не мог написать ни реляции, ни записки, ни письма без ошибки», — вспоминают совре­менники, и это, видимо, правда. Неразборчивый почерк, весьма приблизительное представление об орфографии, но через мгновение обо всем этом забываешь, подпав под магию багратионовской строки. А она — точный слепок с его характера: прямого и ясного. Забирает в плен энергия и пронзительная искренность каждого слова. Тут не при­ходит на ум: верить — не верить. Конечно же верить — так же страстно, как и написано!..

Петру Ивановичу, видимо, от природы было дано вла­дение пером. Особенно выразительно он писал, когда что-то воодушевляло его. «Прощальный приказ князя Багратиона был одним из самых трогательных и хорошо написанных статей, которые я когда-нибудь читал в России», — свиде­тельствовал один из кутузовских генералов. Однако многие были уверены — этого заблуждения не избежали даже со­временники князя Петра, — что этот суровый воин не пи­сал ничего, кроме приказов и донесений.

И вот перед нами несколько писем к любимой женщи­не. Каким, оказывается, остроумным собеседником мог быть Багратион! Каким изысканным комплиментом спосо­бен был наградить адресатку. Нет тут перебора по части эпитетов, витиеватости и многословия, достаточно распро­страненных в его эпоху, когда для прекрасных дам пре­восходных степеней не жалели. Армейская привычка ска­зывалась — Багратион писал кратко. Но откуда знал он ведомое лишь поэтам — «как сердцу выразить себя?».

...Вот наконец он получил от Екатерины Федоровны долгожданное письмо. «Признаюсь вам, читавши оное, в сердце моем производилось большое волнение. Знаете, как говорится: «тук-тук...».