Тихая разведка - Сергей Кольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды, опуская свой портфель на дно гардероба, занимавшего солидное место с правой стороны при входе в кабинет, Фалькенберг подивился толстым диковинным винтам, имевшим точную копию головы барса. Винты на задней стенке располагались по рассчитанной схеме как по вертикали, так и по горизонтали. Некоторые из них ввинчивались в металлический каркас, имеющий форму конской подковы с внутренним пазом. Впечатление было таким, что отполированная задняя стенка вставлялась в паз каркаса снизу и зажималась от опускания поворотом крайних винтов, а верхние, непосредственно на стенке, служили одновременно и украшением и вешалкой для одежды.
Фалькенберг совершенно случайно оперся правой рукой на третью сверху голову барса. И вдруг откуда-то из-за задней стенки гардероба раздалось старческое кряхтение, и к его удивлению она сама медленно опустилась вниз, открывая довольно просторную нишу. Это был явно потайной ход.
Вооружившись электрическим фонарем, с чувством первооткрывателя тайны замка Фалькенберг с интересом ознакомился с устройством и работой механизма. Собственно мудреного здесь ничего не было. Эластичные спиральные пружины, навитые на барабан и укрытые кожухом, работали синхронно вверх и вниз. При нажатии на голову барса срабатывал стопор и давал свободное движение задней стенке… Подъем происходил в обратном порядке, только уже со стороны потайного хода.
Фалькенберг не остановился на достигнутом. Жажда познать неизвестное звала его к действиям, к дальнейшему раскрытию тайны замка. Опустив заднюю стенку гардероба и подсвечивая себе дорогу ярким пучком света, Фалькенберг проник в междустенное пространство и медленно, осторожно, расчетливо делая каждый шаг, двинулся вперед. Затем добрался до тупика: кирпичная стена. Подумав, решил возвращаться: плотная темнота, давящая тишина вызывали приступ непонятной тошноты и легкого головокружения. Духи прошедших столетий непонятно нашептывали ему в уши что-то странное, щекотали вспотевшее лицо и густо покрыли спину мурашками, навевали какой-то могильный холод. Но Фалькенберг медлил с возвращением: ступни ног как бы приросли к кирпичному полу и оставалось только смотреть вниз на яркое пятно электрического света. И тут под ногами он вдруг обнаружил толстое, позеленевшее от времени кольцо. Наваждения как бы оставили его. Фалькенберг медленно опустился на корточки, взялся за массивное кольцо, изо всех сил стараясь потянуть его к себе. Тщетны были все его усилия приподнять за кольцо плотно сидящую в гнезде плиту — предположительно крышку люка. Помог бы только металлический рычаг вроде лома.
Спустя день-два Фалькенберг добился своего. Крышка была поднята. Вниз уходила металлическая винтовая лестница. Он спустился. Минуты три, освещая себе путь фонариком, шел по узкому подземному ходу. И снова, как и в первый раз — каменный мешок — тупик. Паутина и пыль. Пыль особая, едкая, проникла, казалось, во все поры тела, а паутина космами свешивалась с его плечей. Брезгливо повернув назад, он остановился как вкопанный, заслышав разговор двух невидимых ему собеседников. Голоса отчетливо и ясно доносились из темноты, сверху, через толщу каменного пола и, странно, Фалькенберг почувствовал себя в равной степени их собеседником. Не напрягаясь, штандартенфюрер узнал голос начальника гестапо оберштурмбанфюрера Крюгера. Его оппонентом был ни кто иной, как командир отряда особого назначения гауптштурмфюрер СС Рудольф Гроне. Разговор, видимо, подходил к концу.
— Я понял вас, отлично понял, оберштурмбанфюрер…
— Мало понять, Гроне. Ваша готовность должна быть такой, что и во сне вы обязаны держать палец на спусковом крючке. Мне кое-что известно. Но поступившие подозрения нуждаются в проверке. Это касается не только известного нам лица, но и тех, кто повыше… Мною сообщено о возможном путче посетившего наш штаб штурмбанфюрера Отто Скорцени. Я доверяю вам, Рудольф. Откровенным вы можете быть только при мне… Вы слышите, только при мне…
«О каком путче идет речь? По всей вероятности, Крюгер имеет в виду возможную оппозицию по отношению к Гитлеру. Ведь просочилось кое-что об инициативе Фабиана фон Шлафендорфа в марте сорок третьего года. Начальник штаба немецкой группы войск на центральном участке фронта генерал Тресков негласно в этой не свершившейся акции приложил свою руку. Но в Центре нашли все это диким измышлением. А каков, оказывается, Крюгер? Монополист любой тайны… Одно хорошо: долг платежом красен… Главное, знаю, какой требуется для тебя, Крюгер, крючок…»
— Хайль Гитлер! — прозвучал голос гауптштурмбанфюрера Гроне.
— Хайль! — ответил Крюгер.
До Фалькенберга никак не доходила сама суть передачи без каких-либо даже примитивных усиливающих устройств, терялись интонации голосов на том уровне, на котором изначально они были произнесены. Он терялся в догадках и не мог логически правильно построить версию. Желание познать трудно познаваемое возрастало еще и по другой причине. Все дело в том, что рабочий кабинет начальника гестапо Франца Крюгера находился в противоположном от кабинета начальника контрразведки конце коридора. По его собственным расчетам, он мог достигнуть, следуя по потайному ходу, пока не встретится тупик, только центра холла и парадного входа, в котором постоянно находились четыре автоматчика и два дежурных офицера эсэсовца, у всех без исключения проверявшие документы. А предстояло пройти почти половину пути. Да! Откуда такая исключительная акустика? Как устроены и где проходят слуховые каналы? Это были хорошие вопросы, но, к сожалению, ответа на них он пока не находил.
Той же, теперь известной ему дорогой, Фалькенберг вернулся в свой кабинет. Посмотрел на настенное зеркало. О, боже! Черт настоящий! Даже завитки паутины на голове были похожи на маленькие кривые рожки. Долго чистился, чихая заразительно, неудержимо. Вся одежда, покрывшись известковой пудрой и образовавшейся повсюду черной, соперничающей с сажей, пылью, клочьями паутины, соединившись, не поддавалась никакой чистке. Только сапоги приняли свой прежний блестящий вид. Фалькенберг, переодевшись в свежую униформу, висевшую в гардеробе, вызвал коменданта штаба и, ничего тому не объясняя, приказал прислать мастера. Солдату-столяру посоветовал, каким способом укрепить заднюю стенку, чтобы в любое время можно было ее устранить. О своих изысканиях, впечатлениях, выводах никого в известность не поставил. Но жить здесь постоянно, как раньше, не стал, а перебрался из замка на квартиру, в центре города.
Все то, о чем говорилось выше, имело место несколько ранее, а сегодня, вернувшись с места происшествия, он мерил кабинет шагами подобно разъяренному тигру, не находя себе места и успокоения. Жуткая картина истребления: чадящие, догоравшие автомашины, разбросанные повсюду боеприпасы, оружие, предметы снаряжения, банки с консервами и черно-жирный дым, разносящий повсюду запахи горелого мяса и тряпья. Зрелище — не дай Бог видеть, ощутить каждому! «Кто виновник этого ужаса?» — задавал Фалькенберг себе вопрос, но затруднялся на него ответить. «Лесные братья» не посмели бы, а если и решились бы, то оставили на месте нападения только трупы немецких солдат и то, что практически использовать было невозможно. Отряды Армии Крайовы не могли нарушить временное соглашение. Появление польских партизанских отрядов Народной Армии не отмечено… Оставались лишь только русские партизаны, либо диверсионно-разведывательные группы, отряды… Черт с ними, как бы они не назывались! Но их крайние меры бумерангом оборачивались против них же самих. Вот загадка… гвоздем сидит в голове — не выдернешь! Найденная рифленая на квадратики ручная граната советского образца Ф-1 — это еще не доказательство. Их в избытке до сих пор в арсенале немецкого солдата. А вот из ученической тетради листок, на котором написаны на русском слова молитвы «Боже, спаси и помилуй!», имеет отношение только к русскому солдату, хотя каждый из них и воспитывался в духе атеизма. Но война не двоюродная тетка, и тот, кто встретился с ней в минуты опасности, столкнувшись со смертью, взывал, как и немецкий солдат, к родной матушке и к Богу во спасение.
Когда овчарки почуяли запахи чужих следов и, натянув поводки, увлекли за собой кинологов, ожила надежда догнать преступников (расстрел — слабое возмездие) и повесить всех до единого за ноги на деревьях.
Собаки с километр-полтора заставляли бежать за собой всех, кто участвовал в погоне. Но затем они заметались из стороны в сторону, сели на задние лапы, визжа и отфыркиваясь, не выполняя ни единой команды. Позже стало объяснимым их поведение: преследуемые — количество их оставалось неизвестным — старательно припудрили свои следы смесью нюхательного табака с курительной махоркой.
Фалькенберг, изнуренный погоней, потный и грязный, сел, наконец, в мягкое, глубокое и удобное кресло у стола, закурил. Через узорное стрельчатое окно он наблюдал, как медленно угасает день и закат принимает желто-красновато-розовые оттенки, а неподалеку плескались воды озера в елово-сосновой нарядной раме, темнея у берегу и продолжая плавиться старинным с чернью серебром. На столе уже несколько раз настойчиво зуммерил телефон. Но Фалькенберг, остывая от психологического накала, не касался трубки и как будто бы не слышал постороннего зова.