Брусничное солнце - Лизавета Мягчило

выжидательно замер. Широко расставленные ноги, пригнутая напряженная спина и взгляд исподлобья. Он не считал ее легкой добычей, заведомо равнял с собою и это делало мысли о бегстве отчаянно невозможными, пропитанными страхом. Если он волоком затянет ее в экипаж, Варвара уже не сумеет выбраться до самого порога Брусиловского дома. Если она растворится на улицах, Яков посчитает, что она его бросила не простившись.

— Отчего же, позвольте узнать, вам претит идея этого брака? Один из самых желанных женихов столицы ползает в грязи раболепно выискивая ваши следы, Варвара Николаевна. Никогда ранее Самуил себя так не вел, что позволяет полагать — он простит вашу дерзкую выходку и примет под заботливое горячее крыло. Лучшие одежды, богатые украшения, дошло бы до смешного — он смог бы сопровождать вас по салонам. Говорят, граф Иван Иванович Шувалов превзошел других, обсуждение литературы на его вечерах — удовольствие для избранных. Вам, женщине, был бы свободных ход и туда, я премного уверен.

— Вы хотите подкупить меня книгами и драгоценностями зная, как ваш добрый друг поступил с художником Григорием Евсеевичем Саломутом? А затем отправил следом и мою служанку, упиваясь собственной властью? — Нежный голос опустился до предупреждающего шипения. Перед глазами вновь всплыла выворачивающая наизнанку душу картина. И не поверить, что прошло уже почти полгода. Выжженый круг и пустой взгляд голубых глаз стали личным ее чистилищем. — Устыдитесь! И впредь не досаждайте мне своими предложениями и беседами.

Щеки горели, Варвара чувствовала, как жар злобы перекидывается на шею, покрывает безобразными пятнами скулы и лоб. Одна мысль о том, чтобы делить постель с убийцей, вызывала у нее резкое чувство гадливого отторжения.

Никакого впечатления ее слова на Димитрия не произвели. Равнодушно, спокойно он начал говорить такие речи, от которых на загривке приподнимались волоски и приходило осознание: в своей жестокости к другим оба мужчины одинаковы.

— И служанку следом? Вот как. Что ж, если бы вы были более благоразумны и не приподнимали подол перед каждым страждущим, этих смертей и вовсе не было бы. — Он сделал еще шаг вперед, вновь протягивая руку к ее предплечью. Будет нужно — волоком потянет за локоть, барыня видела его решительность. — Посему не надо игра… Отродье!

Она резко дернулась в его сторону, заставляя недоуменно отшатнуться, и, пригнувшись, проскочила у самого локтя, Димитрий неловко крутанулся следом. Вместо пышной юбки его пальцы схватили пустоту, вызвав изумление и сопутствующее ему промедление. Это подарило Варваре фору.

Вперед, в закоулки улочек, ощущая, как от страха сердце набатом бьется в ушах, пульсирует в глотке. Бегая так, как в жизни себе не позволяла, не знала, что так сумеет вовсе. Черные пряди волос развевались и спутывались за спиной, размеренно и неожиданно ровно ходила грудная клетка, пока ноги обжигало холодом мостовой — совсем скоро он сменился лихорадочным жаром во всем теле. Шаги за спиной нагоняли и тогда Варвара снова вихляла, поворачивала в узкие проулки между домов, сдирая цепляющиеся за углы зданий ладони, сжимала зубы так, что те вот-вот должны были стереться в крошево. Не кричать. Не выдавать себя, она должна оторваться.

Очередной рывок в сторону и Варвара свернула на улицу, которую уже пробегала, звук шагов за спиной чуть отдалился, а она бесшумно шмыгнула влево, в новый проулок. Хорошей ли идеей было возвращаться к ломбарду, недалеко от которого наверняка стоит экипаж Димитрия?

Задыхающаяся, с пересохшей глоткой и горящими легкими, бег стал ее испытанием на прочность. Глинка перестала слышать шаги за спиной, но скорости не сбавила — нужно оказаться как можно дальше… И в следующий миг ее сердце оборвалось — знающий окраину города, Жербин выбежал наперерез, обогнув впередистоящий дом. Варя не успела увильнуть, жестокие пальцы схватили за волосы, вырывая из нее приглушенный вскрик.

«Дыши, Брусничное солнце…»

И она судорожно вдохнула. Опалила тело черным огнем, Жербин отшатнулся, разжимая хватку, почти отшвыривая ее от себя на мостовую. Широко распахнутые зеленые глаза смотрели не мигая, до краев они оказались заполнены страхом.

— Что ты… Это…

Короткий треск разнесся по воздуху вместе с отблеском чужой волшбы и военный осел вдоль стены, неестественно подвернулась нога, глаза закатились. А впереди, в сгущающихся сумерках стоял Яков. Гневно трепещущие ноздри, злой, знакомый животный взгляд, направленный на военного. Варвара почти уверилась, что сейчас громко хрустнет шея Жербина, а она понесет еще один грех на своей запятнанной душе.

— Я в порядке, Яков…

Взгляд метнулся к ней и… Мужчина тут же дернулся назад, чуть не влетая в приоткрытые на ночь ставни небольшого домика. Гнев стерся так стремительно, что стало страшно. Изумленно раскрытые глаза, распахнутые губы, рука своевременно уцепилась за старое ведро с глубокой трещиной, стоящее под окном. Еще немного и опустил бы туда свой зад.

— Господи, прости меня грешного… Ты что с собой сделала, еще немного и я б святых апостолов лицезрел. — Из его горла вырвался нервный смешок. А затем Яков совсем по обидному расхохотался. — Знаешь, теперь понимаю, отчего скосить этого мужика было несложно, ты и сама ему колени уже подогнула.

Ничего не понимающая Варвара нахмурилась, шагнула в сторону небольшой канавы, в которой плескались остатки отходов. И отшатнулась в ужасе. Сознание не сразу приняло, что смотрела она на собственное отражение.

Она стала копией Якова. Той самой, которую до дрожи боялись деревенские, которой носили откупы и последние сбережения, моля о милости. Глинка стала чудовищем.

Черные бездны глаз, бледная, отдающая синевой коша и широко растянутый рот, полный острых игл-зубов. Будто этого было мало для устрашения… Морок Якова растворился, лишая ее одежды, но тело… Поджарое, напрочь лишенное женских округлостей, с торчащими линиями ребер и синюшными трупными пятнами. Ногти обратились черными завернутыми когтями, позвонки хищно раздирали кожу. Красавица на выданье близкому другу.

— Это я с собой сделала? — Собственный шепот настолько пропитан изумлением, что вспышка веселья у Якова повторяется, он подходит, бережно касается края скулы, и челюсти тут же сводит ноющей болью, что-то громко хрустит. Несложно догадаться — снимает ее колдовство, пожалел.

— А кто ж еще… А у тебя изысканный вкус, знаешь толк в том, как женской красе придать изюминку. — Под горячими подушечками его пальцев плавилась кожа, покрывалась мягкой дымкой и сотнями мурашек, меняя цвет на родной, теплый. Начали втягиваться когти, перестали царапать нижнюю губу заострившиеся клыки, а Яков продолжал оглаживать, пускать горячие волны по телу. — Я как твой страх почуял, сразу сюда ринулся, всякого ожидал, знаю ведь, что ты во время резких нападок в зайца беляка обращаешься и глупишь хуже стада овец. Но такое…