Брусничное солнце - Лизавета Мягчило
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто б сказал ей, что мир может быть таким открытым?
Глинка забывалась, с клекотом бросалась камнем вниз, ныряя в воздушных потоках стремилась обогнать мощнокрылого коршуна. Соревнуясь, пикируя к самой земле и распугивая мелкую живность. Забывшая о бедах, забывшая о оголодавшем на болотах человеческом теле. У пня она опускалась другой, переродившейся — прыжок дался легко, боль больше ничего не значила. Счастливо смеясь, она откатилась в сторону, позволяя прыгнуть Якову. И когда он, хохоча во все горло, упал на траву рядом, Варвара потянулась к нему навстречу.
Он больше не пах болотом — холодный воздух, свобода и можжевельник. На мгновение ей показалось, что замерший колдун оттолкнет ее, мягкое касание губ — все, что останется между ними в этот день… Как же Варвара ошиблась. Ошеломленный ее порывом, Яков застыл, а затем с тягучим тяжелым стоном резко подмял барыню под себя, отвечая на поцелуй. Обветренные сухие губы впились в ее — голодно, жестоко, почти неистово. Всасывая ее язык, переплетая с собственным.
И она отвечала. Горячо, влажно, задыхаясь в его широко открытый рот, отвечая на каждое резкое движение губ, зарываясь пальцами в длинные, пологом спадающие черные волосы тонкими пальцами. Как когда-то мечтала, как ночами грезила. Прижимая к себе, пока горячие пальцы Якова очерчивали линию скул, а затем опаляли кожу, спускаясь к груди. Дыхание сбилось, оглохшая от гула собственной крови в ушах, Глинка хватала ртом воздух, глядя затуманенным взглядом в ослепляюще-голубое небо, когда его губы скользнули к линии челюсти, прикусили кожу у уха, всасывая, оставляя отметины.
Она таяла. Растворялась в опьяняющем восторге, плавилась под уверенными касаниями, пока навстречу его рукам вылетало сердце.
Стоило Якову до конца опуститься на нее, убирая вес на один локоть, барыня бесстыдно развела ноги, чтобы удобно обхватить торс колдуна. Когда он плавно качнул бедрами, скользя напряженным членом у ее промежности, Варвару почти вынесло из собственного тела, со стоном она приподнялась, желая большего, прогнулась в спине.
Потому что все происходящее было так болезненно нужно, так правильно, как никогда раньше не ощущалось. Потому что сейчас его привычно прищуренный и серьезный взгляд лихорадочно пылал. Этот голод был общим.
— Что же ты делаешь… — Рычание у самого уха обдало кипятком, выбило из легких рваный выдох, потому что она вновь подмахивала бедрами, повторяя скользящее влажное движение. Желая большего. Ей так хотелось ощутить его внутри себя…
Сама. Эта мысль заставляла Якова потерять остатки человечности и здравомыслия.
Влажная, жаждущая, восторженно мягкая и отзывающаяся на любое касание. Распростертая под ним, открытая.
С глухим стоном он опустился ниже, прихватил зубами напряженный сосок, а затем зализал свою грубую ласку, оставляя тягучий влажный след. Тонкие пальцы Варвары тут же вцепились в его волосы, требовательно сжали, она сдавленно охнула, выгнулась навстречу так, что вот-вот захрустят позвонки.
Ненормальная. Такая отчаянно сумасбродная… Как же суметь остановиться?
Рука Якова скользнула вниз по впалому животу, дорожке ребер, а затем опустилась на внутреннюю сторону бедра, выводя дразнящие круги по чувствительной коже. Пока он целовал пылающие щеки, скользил языком по лихорадочно бьющейся голубоватой вене на шее. Пока с тихим поражающим всхлипом Варвара не потянула его за плечи, пытаясь опрокинуть в густую сухую траву, прикрытую пологом опавших листьев.
Еще немного и он потеряет контроль, забудет о собственном решении, оступится.
— Нет… — Звучит хрипло, сбито, он сам дышал, как загнанный зверь. На члене все еще чувствовалась ее влага, мысли о том, как она пыталась продолжить ласку разрывала его на куски. Чудовище, живущее в груди, вскинуло свою окровавленную морду, ломало клеть ребер, требуя большего. Душило здравый разум.
— Яков… — Мягкий гортанный зов опалил, приподнял волоски на загривке. Зацелованная и растрепанная Варвара смотрела умоляюще, пока ее пальцы… О, Господи, сомкнулись на его возбужденном члене и начали неспешное скольжение, выбили стон из его груди.
Он проиграл битву с собственной совестью. К дьяволу все. Колдун снова впился в ее приоткрытые губы поцелуем.
Увлеченные, они услышали шум лишь тогда, когда до поляны с пнем говорящим остался с десяток шагов.
— А я говорю тебе, дрались коршун со скопой да так, что перья в разные стороны разлетались! Будет дичь у нас за столом, моя знаешь как птицу в печи запекает, вся деревня на застолья бежит!
— Да ты, резиновый трябух[2], все в пасть свою тянешь, вот женка твоя и стоит от заката до рассвета у печи, грех не научиться хорошо выготавливать.
Варвара под ним испуганно выдохнула, вцепилась пальцами в предплечья, оставляя белесые следы от ногтей. Яков шумно втянул воздух у ее уха, прикрывая глаза. Заклинания давались легко, все вокруг искрилось от силы, морок ровным слоем лег на распаленные тела, прикрыл второй кожей. И колдун оттолкнулся ладонями от земли, вскакивая, протянул руку растрепанной Варе. Поднимаясь следом, алеющая барыня тут же юркнула ему за спину, утыкаясь лбом в лопатки.
И в этот миг собственное решение показалось неправильным. Инородным, от него хотелось откреститься. До хруста сжимая челюсти, Яков сделал плавный шаг вперед, увеличивая расстояние.
На широкую поляну тут же вывалились два раскрасневшихся от вина и самогона крестьянина. Путаясь в ногах, они дошли почти до середины, прежде чем сфокусировали косящие взгляды масляных от выпитого глаз на них.
— О, а ты птицы да птицы, тут голубки только. Ясно, как день, что не будут коршун со скопой драться — он на полях охоту ведет, а скопа у озер, что им делить-то? Ой и балабол ты, Иванушка. Балабол. — Грубо вытерев распухший нос рукавом, мужик похлопал расстроенного товарища по плечу и поковылял обратно — допивать то, что не успели выпить родственники и товарищи.
Теперь тишина поляны казалась неловкой, гнетущей. Руку Варвары, которой несколько мгновений назад она ласкала Якова, жгло, кончики пальцев покалывало.
Скосившийся на нее колдун лукаво улыбнулся, только глаза его были серьезны, пусты. Тревога сжала грудь.
— Понимаю, полет пьянит… Ты только, Варвара, как из-под крыла моего вылетишь, с другими так не летай, попадешь на слабосердечного и в могилу сведешь.
Стыдливая краска поползла выше, заставила привычно заалеть уши и Варвара осуждающе прищурилась. Что ж за человек такой, только в радость других в краску вводить. Ни такта, ни знакомого студентам этикета. Образованный ведь человек, такому ремеслу учился…
Обида хлестнула по лицу, сперла дыхание. А на что юная барыня рассчитывала? Он и так чурается ее, как может. Что переменилось бы, завладей Яков ею на поляне? Чувства взращиваются из семян
