Драконий пир - Светлана Сергеевна Лыжина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты уверен, Влад, сын Влада? — Драгомир покачал головой.
— На что поспорим?
— Я не буду спорить с тобой, Влад, сын Влада, — ответил Драгомир. — Если ты убеждён, что помощь моего отца тебе не слишком пригодится, значит, у тебя есть причины для такой убеждённости. Однако есть кое-что, чего без помощи моего отца ты добыть не сможешь.
— И что же я не смогу добыть?
— Правду, — Драгомир Манев произнёс это слово, будто каменную глыбу уронил, и она гулко ударилась о землю. — Ты ведь хочешь узнать правду о том, что случилось с твоим отцом и братом? Хочешь узнать все подробности тех далёких дней? Только мой отец и мой дядя Стоян могут рассказать.
Влад впервые за время разговора начал слушать своего собеседника внимательно и со всей серьёзностью, и даже пригласил присесть на скамью рядом с собой.
— Существует один надёжный способ добиться правды, — наконец, произнёс законный наследник румынского престола. — Я могу, схватив предателей, применить к ним пытки, и это поможет.
— Ты уверен, Влад, сын Влада?
Теперь Драгомир, сидя радом, произнёс это совсем по-другому, чем несколько минут назад, когда речь шла о возвращении престола, и причина перемены в поведении Драгомира заключалась не только в том, что собеседник смягчился.
— Пытки не помогут, — убеждённо произнёс Манев сын. — Предатели будут до последнего отпираться и валить вину друг на друга. Они будут пытаться скрыть от тебя то, что их порочит. А ещё они будут надеяться, что избегнут смертной казни, если не сознаются в преступлении. Так что вряд ли ты узнаешь всё, что хочешь, если пойдёшь этим путём.
Да, Манев сын говорил верно. Влад хотел знать правду, и это желание теснейшим образом переплелось со стремлением к отмщению. Увы, та картина событий, которую он выстраивал в голове, опираясь на слова старого писаря Калчо и на прочитанные грамоты, являлась лишь предположением. А Влад хотел знать всё доподлинно.
Праведную месть не осуществляют вслепую. Когда мстишь, нужно точно знать, за что мстишь — знать в подробностях, и упустить что-то из этих подробностей оказалось бы непростительно. Пытки могли подействовать должным образом не на всех предателей. И что тогда оставалось бы делать мстителю?
— Так значит, твой отец готов рассказать мне всё? — спросил Влад.
— Да, — ответил Драгомир.
— Когда?
— Когда уверится, что прощён.
О чём бы ни велись переговоры, они всегда проходят одинаково. Сначала стороны выясняют, что нужно одной и другой, а затем начинается торг. Вот он и начался.
— Я готов дать слово, что, видя твоего отца воочию, не буду проявлять гнева, — спокойно произнёс Влад. — Но прощу ли я, будет зависеть от того, насколько твой отец окажется откровенен. Если он станет лгать и выгораживать себя, то от его рассказа не будет пользы.
— Согласен, — кивнул Драгомир. — И точно так же тебе следует выслушать моего дядю.
— Его я выслушаю. И тоже прощу, если будет правдив.
— Благодарю, Влад, сын Влада, — Драгомир кивнул, — но я должен попросить тебя изложить твоё обещание в письме. Это письмо я отвезу отцу и дяде.
— А твой отец не боится, что оно попадёт в руки Владиславу?
— Моего отца гораздо больше беспокоит другое, — ответил Драгомир. — Он боится, что не получит прощения. А это письмо тебя обяжет. Мой отец знает, что ты — честный человек и не нарушишь своё слово.
Увы, встреча Влада и престарелого боярина Мане Удрище не могла состояться скоро. Драгомир резонно заметил, что его отец не сумеет приехать в Сучаву, ведь цель такой поездки оказалась бы слишком очевидна для всех.
— Однако мой отец может приехать в Трансильванию, — сказал Манев сын.
— В Трансильванию я сейчас не поеду, — отрезал Влад. — Недавно ездил. И больше пока не хочу. Поеду только тогда, когда окажется готово моё войско.
После той истории, когда пришлось просидеть почти целую зиму в крепостной башне Брашова, ездить в Трансильванию без крайней необходимости действительно не следовало. К тому же Влад ещё не вполне уверился в том, что бывший отцовский боярин действительно раскаивается в предательстве: "А что если Мане Удрище просто хочет выманить меня в Трансильванию поближе к румынской границе?"
Однако речи Драгомира этого не подтверждали. Скорее наоборот:
— Мой отец вовсе не настаивает, чтобы ты ехал сейчас, — сказал Манев сын и, помолчав, в очередной раз повторил: — Поверь, от моей семьи тебе больше не будет вреда, только помощь.
— Помощь мне не нужна, — оборвал его Влад, поднимаясь со скамьи и намереваясь продолжить упражнения с мечом. — Мне нужна правда, и только она.
— А если мой отец поможет тебе в добывании правды не только своим признанием и не только тем, что убедит признаться моего дядю Стояна? — спросил Драгомир. — Мой отец может кое-что ещё.
— Что ты имеешь в виду? — Влад остановился и обернулся.
Манев сын, успевший тоже подняться со скамьи, ответил вопросом на вопрос:
— А если к тебе в Сучаву приедет некий человек, который кое-что знает?
— Кто приедет? Ещё кто-то из бояр, желающих покаяться?
— Нет, — сказал Драгомир и, позабыв про меч в руках собеседника, подошёл совсем близко. — Тот, о ком я сейчас говорю, знает не так много, потому что не участвовал в заговоре, но всё равно может сообщить тебе кое-что. А поскольку этот человек Владиславу не служит, то может приехать к тебе в Сучаву, не опасаясь обвинения в измене.
— Что за человек?
— Его зовут Миклие. Он служил твоему отцу. Заведовал дворцовыми винными погребами.
Манев сын внимательно смотрел на Влада, а Влад молчал, пытаясь припомнить упомянутого боярина. На заседаниях боярского совета, проводимых отцом Влада, этот Миклие постоянно присутствовал, но говорил мало. Перед мысленным взором возник образ человека с негустой бородкой каштанового цвета, румяными щёчками и красноватым носом.
Должность у Миклие была такая, что ему следовало на каждом пиру стоять возле княжеского стола и пробовать вино, подаваемое князю, чтобы убедиться, не отравлено ли. "А ведь отец умер именно от яда, — напомнил себе Влад. — И если Драгомир говорит, что Миклие может что-то рассказать, то, очевидно, это связано с историей об отравлении. Сам Миклие моего отца не травил. Если б травил, то сейчас занимал бы первое место в