Драконий пир - Светлана Сергеевна Лыжина

В пятнадцать лет Влад не очень понимал своего отца — как того угораздило отдать двух сыновей в заложники в Турцию. И вот спустя годы Влад сам оказался в похожем положении. Бывший пленник обрёл свободу, но сам же её потерял, когда сошёлся с турецкой женщиной, и та родила.

"Если захочу предпринять что-либо, что может не понравиться туркам, надо хорошенько задуматься — а надо ли? — запоздало понял Влад. — Всё-таки в Эдирне у меня некое подобие семьи. Поссоришься с султаном, и эту семью придётся бросить. Увезти в Тырговиште навряд ли когда-нибудь сможешь — не отдадут".

Такова оказалась плата за турецкую помощь в получении румынского престола. Весьма высокая плата!

* * *

В Молдавии дела шли своим чередом. Влад прикупил себе в Сучаве большой дом, из окон которого даже виднелся край площади с митрополичьим собором. Место оказалось шумное. По утрам теперь приходилось просыпаться не от петушиного крика, а от гомона и топота множества людей, пришедших на базар. Зато люди, по той или иной причине просившие, чтобы Влад их принял, ещё с порога начинали питать уважение к хозяину такого жилища.

Теперь Влад стал набирать себе бояр в совет заранее — задолго до того, как надеялся оказаться на княжеском престоле. Так когда-то делал отец, живя в трансильванском городе Шегешваре, и теперь сын начал понимать, что набирать заранее — это лучше.

Несколько лет назад, явившись в Тырговиште вместе с турками и набирая для себя совет в первый раз, юный турецкий ставленник принимал людей, особо не присматриваясь, поэтому принятые люди оказались случайными и ненадёжными. Теперь же Влад имел время проверить того, кто набивался ему в слуги.

Кто-то находил дорогу в сучавский дом самостоятельно, а кто-то приезжал вместе с Молдовеном, но всем соискателям будущий государь говорил одно и то же:

— Я ищу людей, которые прислушиваются к моим словам, а не к звону моего кошелька. Ты таков?

Этот прямой вопрос смущал многих. По тому, как вёл себя человек, слыша подобное, удавалось понять, насколько он лукавит. Влад быстро сообразил, что слишком сильное смущение, когда соискатель не знал, что ответить, так же плохо, как излишняя уверенность, когда ответом становилось твёрдое: "Да, я тот, кто тебе нужен". Влад брал на службу лишь тех, кто, услышав вопрос, проявлял себя по-особенному — ведь кто ведёт себя не как все, тот искренен, ни под кого не подстраивается.

Первым из принятых стал боярин Кодря. Молодой, чернявый и кудрявый. Он просто засмеялся и сказал:

— А я как раз ищу господина, который привлекает к себе людей разумным словом, а не звоном монет. Ты таков?

Боярин Опря, человек немолодой, седой и уже начавший лысеть, тоже ответил неожиданно:

— Достойный человек всегда говорит так, что к его словам хочется прислушаться. Я почитаю тебя достойным человеком. А достоин ли я того, чтобы быть у тебя на службе — суди сам.

Слова рослого русоволосого боярина, звавшегося Буда, Владу тоже понравились:

— Там, откуда я к тебе приехал, звона твоих монет не слыхать, — прогудел Буда. — А вот про то, что ты хочешь вернуть трон, который принадлежит тебе по праву, я наслышан. То, что ты стремишься восстановить справедливость, мне нравится. Потому и хочу к тебе на службу.

Принял Влад к себе и ещё одного боярина — человека с рыжей бородой, похожего скорее на лавочника, чем на благородного. Боярин звался Йова, а принятым на службу оказался потому, что об этом попросил Молдовен — однажды привёз Йову в сучавский дом, самолично ввёл в трапезную, где сидел Влад, и сказал о привезённом человеке много хороших слов:

— Он знает толк в конях, а кони для войска нам понадобятся. Да и не только в конях он понимает. Йова — человек оборотистый. Знает, где что купить получше и подешевле. Такие в войске тоже нужны, ведь войско это не только полки, но и обоз.

— Раз он умеет торговаться, — ответил Влад, — пусть сейчас за себя передо мной похлопочет, набьёт себе цену.

— Господин, — с поклоном произнёс Йова, — как же я могу набивать себе цену? Зачем оценивать то, что не нужно покупать? О том, что предлагается даром, не торгуются, а я как раз прошусь служить бесплатно. Ты ничего не потеряешь, если примешь меня на службу. Для тебя здесь одни выгоды, ведь я не требую у тебя денег, а наоборот — хочу помочь тебе уберечься от неразумных трат. И вот когда ты увидишь, сколько денег я тебе сберёг, тогда и поймёшь мою ценность.

— Хорошо, беру тебя на службу, — усмехнулся Влад. — Но не слишком ли ты бескорыстен?

— Я, как и все твои слуги, надеюсь на милости, которые ты окажешь, став государем, — ответил Йова. — Не даром я назван именем праведного Иова, у которого Господь отнял всё достояние, а затем дал вдвое больше прежнего, потому что Иов проявил терпение и не отчаивался в невзгодах, посланных Богом. Вот и я почитаю себя терпеливым человеком, который благодаря своему терпению приобретёт многое.

Влад снова усмехнулся, показывая, что весел и доволен, но сердце почему-то не хотело веселиться, и это казалось удивительно. Дела шли на лад, с каждым днём румынский престол становился всё ближе. Казалось бы, отчего не веселиться! Но Влад не мог. Он по-прежнему желал вновь обрести власть и отомстить боярам-заговорщикам, но мысль о том, что мечты всё больше претворяются в жизнь, уже не радовала.

Раньше Влад частенько представлял, как насадит заговорщиков на колья, и улыбался, сознавая, что казнимые станут умирать долго и мучительно. Отец умирал долго и мучительно, и старший брат — тоже. Вот почему Влад поначалу даже не рассматривал в качестве возможного наказания для изменников отрубание головы. Такая смерть казалась слишком лёгкой. Она не стала бы наказанием по заслугам. Но теперь Влад всерьёз задумывался: "Надо ли использовать колья? Отсечение головы — это проще, а крови и так будет довольно, ведь я предам казни несколько десятков человек".

Горячей безрассудной мальчишеской ненависти к предателям Влад уже давно не чувствовал, но даже та холодная ярость, проявившая себя несколько лет назад — в ноябрьскую ночь, которую он провёл один в лесу, скрываясь от людей Яноша Гуньяди — тоже начала исчезать.

Было время, когда Влад старался сдерживать свою жажду мести, а теперь подстёгивал её, как уставшую лошадь, понимая,