Когда цветут камни - Иван Падерин

— Камрад, камрад! — жалобно попискивали бегущие по ту сторону забора мальчики.

«Тьфу, черт!» Сунув им котелок и хлеб, он побежал к Варе, видя и не видя, как приближается к нему ее лицо, ее глаза. Бежал и чувствовал, что всегдашняя решительность покидает его.

Варя протянула ему руку:

— Здравствуй…

Она тоже оробела, растерялась: уж слишком много глаз смотрело на них.

— Это мой друг, — растерянно и как-то убито произнес Леня, представляя ей Алешу Кедрина.

— Гвардии сержант или просто Алеша, — сказал Кедрин и пристукнул каблуком.

Варя взглянула на забинтованную голову гвардейца и назвала себя:

— Варя.

— А я знаю, что вы Варя, — сказал Алеша, — Леонид говорил мне.

Тут же, соблюдая все правила военного этикета, представился ей старшина:

— Борковин. Как бы это сказать? Постоянный опекун вашего… Ну, не будем называть вещи их именами. Все ясно как день.

— Да, он мой жених, — неожиданно для самой себя произнесла Варя. И вдруг, обрадовавшись тому, что сказала она сама, Варя обняла Леню за шею и, не стыдясь, поцеловала в губы.

— Вполне одобряю, — сказал Борковин и, повернувшись к собравшимся сюда гвардейцам, дал команду: — Полк на отдыхе. На чистку оружия… шагом марш! — Затем к Лене: — А вам, гвардии рядовой Прудников, даю увольнительную до боевой тревоги. Идите…

Лицо Лени стало розовым, как Барина кофточка. Он не мог вымолвить ни слова.

— Вот что, комсорг, — выручил его Алеша. — Твой автомат я приведу в полный порядок. Иди, азимут сто восемьдесят градусов, — он показал рукой в сторону парка Виктории. — В случае боевой даю зеленую ракету в том же направлении.

Вчетвером — Надя, Варя, Леня, Миша — они пошли вдоль Паулюсштрассе.

Вскоре их догнали немецкие мальчики. Возвращая Лене котелок, они твердили наперебой:

— Гут, камрад, гут, гут…

Надя взяла котелок и передала Мише. Как ни огорчен был Миша, а пришлось нести котелок в отряд.

Надя пошла в штаб. Оставшись с Леней наедине, Варя коснулась его плечом. Время шло — минута за минутой.

С неба сонно валились хлопья сажи и пыли.

Артиллерия, не умолкая, молотила Тиргартен. От взрывов тяжелых бомб вздрагивала земля.

— Ты замерзла? — спросил Леня, поглядывая в ту сторону, где могла взвиться зеленая ракета, зовущая в бой.

— Нет, мне хорошо, — ответила Варя.

Глава пятая

В ТИРГАРТЕНЕ

— Свадьба, свадьба…

— Невеста уже надевает венчальное платье.

— Не может быть! — майор Зейдлиц был поражен, услышав от своего друга Вернера столь неожиданную и нелепую новость. Зейдлиц только что вернулся из парка Тиргартен. Там устраивали стартовые площадки для запуска «Фау-2». Не сегодня-завтра сюда должны доставить аппараты Брауна.

Подготовка площадок продвигалась медленно: мешали обстрелы русской артиллерии. Однако Зейдлицу удалось организовать работу инженеров и в таких тяжелых условиях. Он действовал по личному поручению Гитлера, и, если бы кто-нибудь осмелился не выполнить его указаний, Зейдлиц имел право расстрелять любого на месте.

Посылая под огонь людей, которые гибли на его глазах, он и сам рисковал жизнью. Это неизбежно: Германия переживала роковые дни. И вот — пожалуйте, в подземелье свадьба!

— Что же это происходит? — спросил он Вернера, сжимая пальцами виски.

Они подошли к комнате адъютанта Гитлера по особо секретным поручениям. Постучали. Адъютант не ответил. Еще раз постучали и вошли.

Адъютант шарахнулся в угол. Голова у него тряслась.

— Что с вами? — спросил Зейдлиц.

— Я ждал чуда, оно должно было произойти. Я верил… — прошептал адъютант, глядя на Зейдлица глазами побитой собаки.

— Что же случилось?

— Нас постигло несчастье. — Адъютант вернулся к столу.

— Где, когда? — спросил Зейдлиц.

Адъютант ткнул пальцем в карту:

— Этот остров вчера вечером был захвачен английскими десантниками, а сегодня утром американцы сбросили и свой десант. Американцы — деловые люди. Они взяли, что им надо было взять, и ушли в море. Вот последняя радиограмма…

— А конструктор Браун? А его сверхмощные снаряды?.. За Брауном была послана эскадрилья транспортных самолетов. Успел он вылететь или не успел? — спросил Зейдлиц, прочитав телеграмму.

— Фюрер знает об этом?

— Фюрер приказал молчать.

— Что же в таком случае делать?

— Не знаю, не знаю. — Адъютант схватился за голову и что-то неразборчиво бормотал.

— Говорите громче и смелее, — повысил голос Вернер, — все шпионы давным-давно покинули нашу могилу. Смелей и выше голову! Конструктор Браун скоро явится сюда на свадьбу. Так сказал фюрер. Однако мне пора. — Вернер посмотрел на часы: двадцать один час. В это время Гитлеру приносили ужин, и диетическому врачу положено быть на своем месте.

В кабинете Гитлера Вернер опять увидел Еву Браун. Она стояла рядом с Гитлером. Когда принесли ужин, Ева сняла с тарелок салфетку и положила ее на колени Геббельсу, сидящему с ней рядом. Тот потянулся целовать ей руку:

— Доктор Геббельс, — остановил его Гитлер, — как мы будем чествовать генерала Венка?

— Венк сражается под Берлином.

— Знаю. Завтра он будет в Тиргартене.

— Мой фюрер, все в руках божьих, — сказал Геббельс, подняв глаза на портрет Фридриха Великого, висящего за спиной Гитлера.

— Завтра Венк должен быть в Тиргартене, — повторил Гитлер, ища подтверждения у присутствующего здесь генерала Кребса.

Кребс, помолчав, ответил:

— Войска Венка истекают кровью. Русская авиация и артиллерия терзают их день и ночь. Согласно вашей воле я послал навстречу Венку офицерскую дивизию, но она остановлена на полпути и тоже истекает кровью. Сопротивление теряет всякий смысл.

— Вы плохо изучаете психологию войны, генерал Кребс, — заметил Гитлер, накладывая себе в тарелку вялые листики капусты.

— Наше сопротивление теряет всякий смысл, — повторил Кребс.

Казалось, после такого прямого заявления Гитлер взорвется, и Кребсу не миновать расстрела. Вчера Гитлер приказал расстрелять во дворе имперской канцелярии своего близкого родственника генерала Фегейлена за то, что генерал заговорил о капитуляции. Видимо, генерал Фегейлен собирался бежать из Берлина, да не успел: теперь он валяется в ночных туфлях под стеной имперской канцелярии. Неужели Кребс забыл об этом?

Но Гитлер, видимо, не понял Кребса или сумел себя сдержать.

— Рано, рано, мой друг, поднимать руки, — сказал он спокойно. — Гинденбург в свое время согласился на капитуляцию без пятнадцати двенадцать. А вам советую думать об этом в половине первого той ночи, когда у вас останется последний солдат. Конечно, если вы боитесь честной смерти.

— Я солдат, — вытягиваясь, сказал Кребс.

— Я тоже не Гинденбург, и меня вы не увидите в числе пленных. Мы еще можем сражаться. В наших руках центр Берлина, Шарлоттенбург, половина района Вильмерсдорф, Веддинг, Моабит, парк бункера. Мы дадим генеральное сражение в Тиргартене, на каналах. Таких выгодных позиций у нас никогда не было. Русские потеряют здесь все танки и захлебнутся в собственной крови. Готовьтесь к победоносному генеральному сражению, или вы будете прокляты нацией и вас ждет позорная смерть. Если враги войдут в Берлин, они найдут здесь только развалины, крыс, голод и смерть. Я хочу, чтобы было так, и так будет!

Рука Гитлера затряслась. Ева Браун взяла его за локоть.

— Благодарю. Скажите, Кребс, вам удалось связаться со штабом американских войск?

— Сегодня днем американцы встретились с русскими где-то на Эльбе.

— Кто встретился?

— Солдаты, офицеры…

— Солдаты не политики. Важно знать, что делают американские генералы. Почему они не ведут свои дивизии на Берлин через Лейпциг?

— Вашингтонское радио сообщает, что американцы сейчас штурмуют крепость Альтендорф, — сказал Геббельс.

— Я не знаю такой крепости.

— Мой фюрер, у нас и не было такой крепости.

— О чем же вы толкуете?

Кребс пояснил:

— Какой-то мальчик в Альтендорфе случайным выстрелом из фаустпатрона подбил американский броневик разведывательного дивизиона. Дивизион отступил. Это и послужило основанием считать Альтендорф крепостью. Поэтому американская авиация второй день бомбит этот город, и, вероятно, сегодня начнется штурм.

— Распорядитесь доставить мальчика в Берлин. Он герой, и нация должна знать его имя.

— Мой фюрер, мальчик погиб, как и все жители Альтендорфа, — проговорил Геббельс.

После этого Гитлер потерял всякий интерес к Альтендорфу.

— Что делают сегодня англичане?

— У нас есть расшифрованная радиограмма, адресованная Монтгомери, — сказал Геббельс. — Черчилль интересуется, сколько собрано трофейного оружия и много ли боеприпасов. Надо думать, англичане заняты сейчас выполнением этой секретной директивы.