Когда цветут камни - Иван Падерин

На первые запросы Корюков ответил открытым текстом: видно, некогда ему было пользоваться кодом и шифровать почти каждое слово — штаб полка он оставил на прежнем месте. Но когда поступил приказ о соединении с главными силами (что означало отход назад), Корюков ответил, не скрывая возмущения:

— За такую заботу о судьбе отрядов вас наградит сам Гитлер… — И далее по коду: — Отряды приковали к себе большие силы противника. Полк занял круговую оборону. Карту с обстановкой посылаю с капитаном Лисицыным.

В полдень капитан Лисицын прибыл в штаб дивизии. Пробрался он через оборонительный пояс старого Берлина по каким-то трубам — тоннели метро в этом районе были уже затоплены.

У дверей кабинета командира дивизии Лисицына встретил адъютант.

— Подожди, — задержал он разведчика, — комдив сейчас занят. У него генерал Скосарев. Посиди здесь, отдохни. — Адъютант кивнул на стулья, поставленные вдоль стены, на одном сидела девушка с чемоданчиком.

Лисицын сел рядом с ней. Адъютант же принялся рыться в папках, разыскивая какую-то бумагу для Скосарева. Это он, генерал Скосарев, через каждые полчаса требовал от штаба дивизии все новых и новых сведений о штурмовых отрядах Корюкова. Сейчас он прибыл сюда самолично — торопился, потому что сегодня этот район будет осматривать командующий фронтом. Скосареву было известно, что у маршала, объезжающего войска, хорошее настроение, и, конечно, он побывает там, где обозначился наибольший успех, значит, здесь будет непременно.

Адъютант нашел нужную бумажку и скрылся за дверью. Скосарев взял бумажку и мысленно представил себя на командном пункте полка, действующего впереди. Он стал думать о том, как умно и толково доложит командующему фронтом о ходе боя, как командующий, выслушав его четко сформулированные доводы и выводы, одобрительно кивнет головой. Этим маршал даст понять тому же Бугрину, что к такому человеку, как Скосарев, надо прислушиваться и оберегать его от недоверия со стороны подчиненных. Так будет, так должно быть: шлифованное золото и в тени блестит.

— Я не думаю, что Корюков оторвал свой полк от дивизии просто так, за здорово живешь. Он хочет искупить вину своего брата кровью солдат, — прочитав бумажку, сказал Скосарев. — Почему он распустил штрафную роту? Кто дал ему право нарушать принятый порядок? К чему все это он делает — понять нетрудно. Бродяги и шарлатаны ему по душе. Вот что надо понять.

— Роту он не распускал, — осторожно проговорил комдив, — а распределил по штурмовым отрядам, и теперь этой роты действительно не существует. Все штрафники искупили свою вину. Тридцать два человека из этой роты награждены, и все они остались в гвардейском полку.

— Вот, вот, к этому и стремился твой Корюков. В конце концов я вынужден буду говорить об этом с членом Военного совета фронта… Кто поведет меня в штаб Корюкова?

— Здесь сейчас разведчик полка капитан Лисицын.

— Зови.

Лисицын вошел с развернутой картой и начал докладывать обстановку, которая сложилась в полку в тот час, когда он уходил оттуда.

— Хорошо, ясно, дайте вашу карту мне, — прервал его Скосарев. — Где командир полка?

— Здесь, с отрядами, — Лисицын указал пальцем на квадрат, отмеченный на карте красным карандашом.

— А штаб?

— Штаб тут, за аэродромом, в подвале…

— Хорошо. Идемте туда.

— Но я должен…

— Нокать, капитан, перед старшим начальником просто неприлично, — сделал замечание Скосарев.

— Извините и разрешите… Я хотел доложить замысел командира.

— О, да вы, кажется, не доверяете нам? Тогда разрешите взаимно ответить вам тем же, — возмутился Скосарев и обратился к командиру дивизии: — Вот к чему ведет эта система распыленных полков. Бугрин открыто называл командиров отрядов главкомами, а солдат чуть ли не стратегами. Он приучил их решать задачи самостоятельно. И вот результат такой самостоятельности — они уже заставляют генерала выслушивать их замыслы.

— В таком случае надо скорее отправляться в полк, — сказал Лисицын.

— Так. Он уже решил подгонять генерала! — снова упрекнул разведчика Скосарев.

«Вот и поговори с ним. Что ни фраза, то замечание. — Лисицын расстроился. — И карту с обстановкой взял, и слова не дает сказать».

Выйдя из кабинета, Скосарев обратил внимание на Варю. Смерив ее взглядом, он спросил:

— Что за гражданка с чемоданом?

— Я иду к своему брату, Максиму Корюкову, — ответила Варя.

— Зачем?

— Как зачем? К брату и… — Она хотела сказать: «И к мужу», но хорошо ли обманывать генерала? И промолчала…

Скосарев повернулся к Лисицыну:

— Капитан, скажите девушке, что повидаться с братом она сегодня не сможет. Оставьте ее здесь, пока не выручим полк.

Варя встревожилась. У нее застучало в висках, губы вдруг высохли. Она с трудом произнесла:

— С ним что-нибудь случилось?

— Ничего страшного, — ответил Скосарев.

— Нет, нет, я не отстану от вас! — почти выкрикнула Варя, глядя на генерала встревоженными большими глазами.

Ее волнение тронуло генерала. Он сказал:

— Ну, хорошо, только до штаба полка. Однако на вашем месте я не рисковал бы в данном случае.

«Ну и ну», — молвил про себя Лисицын, наблюдая за Скосаревым, который вдруг как-то приосанился. Генерал снизошел до того, что приказал своему адъютанту взять у Вари чемоданчик. Но Лисицын успел сделать это раньше.

На полпути между штабом дивизии и штабом полка над их головами засвистели снаряды малокалиберной автоматической пушки, изредка бьющей по аэродрому. Генерал взглянул на Лисицына. Тот продолжал идти, будто не слыша свиста снарядов.

Это возмутило Скосарева. «Вот так и бывает в конце войны: генерал ждет, когда подчиненные припадут к земле, а те, разыгрывая из себя бесшабашных героев, словно приманивают дурацкую смерть. Это очень опасные симптомы конца войны.

Сколько глупых людей на свете! Ни черта не разбираются в законах военной психологии и вынуждают рисковать своей жизнью тех, кто глубоко и грамотно мыслит».

В штаб полка Скосарев пришел в дурном настроении. И надо же было в эту минуту появиться Вербе! Он вышел из-за тесовой перегородки вместе с женой и дочкой. Ему только что удалось уговорить по телефону начальника санслужбы дивизии принять жену и дочь в изолятор медсанбата, откуда их направят в диспансер.

Окинув взглядом сухие, длинные ноги девочки и запятнанный кровью платочек, зажатый в руке седой женщины, Скосарев вежливо поклонился им и так же вежливо, взяв Вербу под руку, увел за перегородку.

В подвале установилась тишина. Жена и дочь Вербы тревожно поглядывали на перегородку. Оттуда донеслось:

— Где обязан находиться политработник, когда часть выполняет боевую задачу?

— Разрешите…

— Научитесь офицерской выдержке и слушайте, что вам говорят старшие… Идите в штаб дивизии и доложите там… да, да, доложите там командующему фронтом, что я застал вас в подвале в то время, как ваш полк выполняет боевую задачу…

Скосарев вышел из-за перегородки и, уже не замечая ни испуганных глаз девочки, ни окровавленного платочка в трясущихся руках женщины, щелкнул портсигаром. Затем подозвал к себе капитана Лисицына:

— Позвоните в штаб дивизии, спросите, приехал ли командующий?

— Вероятно, приехал, — ответил Лисицын, — с наблюдательного пункта, товарищ генерал, сообщили: возле ангарных сооружений стоят две машины. Надо думать — машины командующего.

— «Надо думать»! Лексикон-то у вас черт знает какой! — возмутился Скосарев и, снова щелкнув портсигаром, спросил спокойнее: — Где ваш НП?

— Здесь, на пятом этаже.

— Хорошо, ведите меня туда.

В комнате на пятом этаже был проломлен потолок. Моросил дождик. Посреди прогнувшегося пола уже образовалась лужица. Скосарев осторожно обошел ее и сразу шагнул к телефону.

— Ну как, прибыли? — спросил он комдива.

— Говорят, проехали на аэродром.

— «Говорят»… Где они сейчас?

— Не знаю.

— Что же ты сидишь? Ну-ка, давай сюда, живо!..

Положив трубку, Скосарев пригнулся, пряча голову от дождя, или он чувствовал опасность, подстерегающую всякого, кто поднимался сюда?

Обдумывая все, что произошло сегодня в штабе дивизии, по дороге в штаб полка и здесь, в подвале, Лисицын поглядывал себе под ноги, на лужицу. В ней, как в зеркале, отражались толстые тучи дыма и туман. Кое-где между туч проглядывали клочки высокого весеннего неба, и тогда лужица казалась неизмеримо глубокой, словно сквозная дыра через всю землю. И, словно не давая обмануть себя, Лисицын играючи ступил в центр лужицы ногой, и кажущаяся ее глубина исчезла.

После осмотра аэродрома и прилегающих к нему сооружений, командующий фронтом поехал дальше по берлинскому кольцу.