Условия человеческого существования - Дзюнпэй Гомикава

— Вот так-то! Сразу надо было по форме!

Баннай обернулся к Охаре и наотмашь ударил его.

— Виноват!

— Поздно догадался! — И опять удар.

— Тьфу, скоты! — сонно проворчал один из старослужащих. — Нет вам покою.

— Человек только свою милашку обнял, так на тебе, разбудили!

На соседней с Ёсидой койке солдат 2-го разряда действительной службы Яматохиса начал одеваться.

— Куда ты, приятель? — спросил Ёсида.

— Воду переменить.

— Ладно, лежи уж…

Яматохиса, расторопный малый, всегда прислуживал Баннаю. За это он пользовался некоторыми льготами. У начальства он был на хорошем счету и в недалеком будущем надеялся получить повышение.

— Эй, тыловые крысы! — гаркнул Ёсида, оглядев новобранцев-запасников. — Эй, Охара, ко мне!

Охара приблизился. Ёсида с размаху хватил его по лицу. И когда он покатился по полу к койке Кадзи, тот даже не решился помочь ему подняться, а только прошептал:

— Охара, встань! Сейчас же встань!

Сразу подымешься — будут бить. Замешкаешься — достанется вдвое.

— Позоришь отделение, — орал Ёсида, — получаешь замечания от дежурного! Из-за тебя скоро нас всех мордовать будут. Как стоишь?

Ёсида поискал глазами койку младшего унтер-офицера Сибаты, ответственного за новобранцев.

— Эй, унтер, дрыхнешь? Гляди, как я за твоими окурки убираю.

— Ефрейтор Баннай, воду сменим, — доложил Ёсида. — Прошу поручить это дело мне.

— Ладно, — ответил Баннай. — А ты после придешь — доложишь, — бросил он Охаре и, переводя взгляд на Кадзи, добавил: — И ты тоже!

Стукнув об пол прикладом, Баннай ушел.

— Кадзи, иди-ка сюда, — позвал Ёсида. Он сидел на койке, скрестив ноги.

Когда такая собачья стужа и не дают соснуть, одна радость — покуражиться над новобранцами.

— За вас отвечает унтер. Правда, он сегодня что-то помалкивает, это его дело. Но расхлябанности я вам не спущу — дудки!

— Службу нести — не с женой валяться, — поддакнул кто-то.

— Понятно?

— Так точно, — прохрипел Охара.

Ёсида покосился на Кадзи.

— Ты вот университет кончил, верно, мнишь себя важной птицей. Тебе ли беспокоиться о пожарной бочке! Эй, Сирако, ты, верно, тоже такой?

— Никак нет, господин ефрейтор, — поспешно ответил из своего угла огромный солдат лет тридцати, и все увидели, как вздулись вены у него на лбу. — Рядовой Сирако постоянно заботится о противопожарной воде. Сирако немедленно переменит ее.

— Вот так-то. Смотри у меня!

Ёсида презрительно усмехнулся.

— Подумаешь — образованные! Мы таких субчиков живо на место ставим. В армии не дозволяются пререкания. Ясно? Вы, конечно, надеетесь пролезть в вольноопределяющиеся и вскарабкаться наверх. Коленки обдерете! В армии звездочки и полоски ничего не решают. Запомнили? Сирако, можешь дрыхнуть, остальные тоже.

Теперь Ёсида взялся за Кадзи.

— Поспорить, значит, решил с ефрейтором? Пыль в глаза пустить? Бунтовать вздумал? Ишь какой смелый!

В таких случаях полагалось отвечать: «Виноват, буду внимателен». Кадзи промолчал.

— Я не спорил, — сказал он наконец. — Охара действительно сменил воду. Я только это и сказал.

— Сменил или не сменил — не о том речь. — Кадзи получил увесистую оплеуху. — Ты дерзок со старшими по чину, вот я о чем говорю.

Лицо Ёсиды посинело от гнева. Важничает этот Кадзи очень, потому что университеты кончал. А он, Ёсида, служил мальчиком на побегушках. Ну хорошо, он его проучит. Узнает щенок, что с Ёсидой шутки плохи!

«Дурак этот Кадзи, — подумал Сирако, забираясь под одеяло. — Какой толк от его упрямства? Здесь армия».

Яматохиса с нетерпением ждал расправы над Кадзи. Охара вызывал у него смутную жалость, но унижению Кадзи он радовался.

— Ты, Кадзи, презираешь старослужащих солдат! — распалял себя Есида. — Ну кого из нас ты уважил? Хоть один из нас любит тебя? Ну, отвечай!

Положение становилось безвыходным. Скажи Кадзи, что действительно нет, никого никогда не уважил, выйдет, что Ёсида прав, и тогда не миновать расправы. А назови он, к примеру, Синдзе, весь гнев обрушится на приятеля. Если же указать на кого-нибудь другого, тот непременно откажется, скажет, что терпеть не может интеллигентных молокососов вроде Кадзи.

Наслаждаясь растерянностью новобранца, Ёсида недобро улыбнулся.

Но тут неожиданно вмешался младший унтер-офицер Сибата:

— Слушай, Ёсида, дай парню выспаться. Завтра соревнования.

У Ёсиды вытянулось лицо. Успех роты на соревнованиях — немаловажное дело. Как ни хотелось Ёсиде проучить Кадзи, но тут пришлось отступиться.

— Ладно, так и быть. — От досады у него дернулись веки. — Сегодня прощаю. Но смотри, еще раз попадешься — держись! А теперь смените с Охарой воду в бочке.

Из унтер-офицерской комнаты выглянул старший унтер Хасидани. Он определенно был в курсе событий, но виду не подал. Лицо его было непроницаемым.

— Кадзи, почему не спишь? — спросил он. — Ложись! И тут же захлопнул дверь.

Ежась под пристальным взглядом Ёсиды, Кадзи торопливо одевался. Наклонившись к нему, Охара чуть слышно шепнул:

— Я один схожу.

Однако его растерянные глаза молили из глубины очков: пожалуйста, пойди со мной. Кадзи раздраженно отмахнулся.

— Не болтай! Живее!

Если он, повинуясь Хасидани, сейчас уляжется, скандала не избежать. Он ни на минуту не должен забывать о неприязни к нему «стариков» и зависти новобранцев, которые только и ждут случая, чтобы напакостить ему. Да и самому Хасидани, бесспорно, не так уж по сердцу Кадзи. Он, поди, не раз досадовал, что этот тип с клеймом «красного» попал именно в его отделение. Кто-кто, а Хасидани-то знал о красных галочках в его бумагах. Кадзи терпят до поры до времени. То, что он прекрасный спортсмен и отличный стрелок, для Хасидани было немалым козырем. Кадзи понимал все.

Он оделся, и они вместе с Охарой пошли менять воду в пожарной бочке.

Пять шагов — и немеет лицо. Безжалостный ветер хлестал по глазам и выдавливал слезы, которые тут же на лице замерзали. Губы окаменели и утратили чувствительность.

— Звезд не видать? — спросил Кадзи и тут же сообразил, что задавать такой вопрос Охаре глупо. Откуда Охаре знать, если стекла его очков совсем оледенели.

Охара не смотрел на небо, его лицо было обращено к промерзшей, сиявшей металлическим блеском земле.

— И звезды замерзли, не мигают, — прошептал Кадзи, — или наши глаза ничего не видят…

Он подумал, что напишет Митико об этом лютом морозе. Пусть тело ноет, пусть его пронизывает северный ветер — сердце еще хранит тепло. Оно не окоченеет в стужу, оно не хочет смерти. Оно славит жизнь, любовь. Митико прочтет это между строк.

— Я думаю, окурок бросил Сибата, — тихо проговорил Охара — я видел, как он курил у печки. Он и Ёсида.

— Если видел, почему молчал? — разозлился Кадзи. — За водой так и так потащились бы, а затрещин перепало бы меньше.

— Ради бога, не сердись, — взмолился Охара. — Я думал, обойдется, лень было тащиться на мороз, ведь только вечером наливали.

— Понятно, что лень! — Кадзи выплеснул во мрак свой гнев, и тут же в легкие ворвалась струя ледяного воздуха. — Все равно ведь идем, да еще с побитой мордой!

— Прости, Кадзи, умоляю тебя.

Несколько шагов шли молча.

— Ты что трясешься? Успокойся, Охара. Я тебе друг, — уже совсем другим голосом сказал Кадзи.

Эх, вернуться бы сейчас в казарму и дать пинка унтеру Сибате. И спросить бы его, как он ухитряется смотреть за новобранцами, храпя на койке? Его бы отправить сейчас за водой! Такой мороз доконал бы господина старослужащего… Хватит валять дурака, подымайся! И ты, злобный пес Ёсида, тоже!

Ноги коченели в фетре ботинок. Кадзи и Охара шли к колодцу.

Руки, сжимавшие коромысла, ничего не чувствовали. Мороз пробрался в рукавицы. Ветер пронизывал до костей.

— Шевели пальцами, Охара, не то отморозишь.

Спускаясь с горки, Охара поскользнулся и уронил ведро.

Оно покатилось вниз, прыгая на ходу. Охара пополз за ним. Он напоминал медведя, пробирающегося к проруби. Кадзи услышал, как он бормочет:

— Ничего не вижу! Кадзи, помоги!

Вот недоносок! Неужели не может один справиться? Мороз жжет нестерпимо. Кадзи поднял ведро.

— Возьми себя в руки, Охара, ведь ты не принцесса!

До колодца еще далеко. Нужно тащиться через все расположение. Колодец без сруба. Края ямы заледенели. Поскользнешься — конец. И не дай бог оборвать смерзшуюся цепь! Тогда до утра чини, не то будут бить смертным боем. Новобранцы в голос рыдали, когда обрывалась злополучная цепь.

Навес из оцинкованной жести посвистывал под ледяным ветром.

— Наберем? — усомнился Охара. Голос его дрожал.

Кадзи молчал. Он решил стоять и смотреть. Не вмешиваться. Ведь Охара дежурный. Это его дело — набирать воду. Будь Кадзи на его месте, он и в буран пошел бы один. Вечером он ему уже помог. Просто так, посочувствовал. Этот недотепа мог, чего доброго, уронить очки в колодец. Но сейчас все равно темень. Пусть снимает очки и действует.