Р.А.Б. - Сергей Минаев

Через некоторое время ты привыкнешь закрывать глаза и проваливаться в сон, в котором бухгалтер продолжит свой плач.

– Я же всего только хотел поиграть со своей дочкой. Я ее почти не видел. Ей нравилось раскрашивать, и баловаться со степлером, и поливать цветы на подоконнике, и делать вид, что мы говорим по телефону, сидя друг напротив друга. Я же никому не хотел зла. Я хотел поиграть с ней подольше, а он постоянно мешал.

Потом ты узнаешь от Володи, что ОСБ, как и картелю, уже больше трех лет, и сложилась эта система задолго до кризиса. Он расскажет тебе про грядущую нехватку энергоресурсов, и про посевы сои, из которой собираются производить альтернативное топливо. Ты узнаешь, что соевые поля, которыми мультинациональные корпорации покрывают планету, называются «стратегическими посадками», а земля под них выкупается у разоряющихся агропромышленных предприятий и бывших колхозов, или как там они называются.

Через две недели ты узнаешь, что вооруженная служба безопасности, полагавшаяся раньше только нефтяным корпорациям, есть теперь у всех членов картеля, а тюрьма, где тебя держат, называется «Блок-фильтром». Такие учреждения были созданы около года назад по предложению картеля, чтобы разгрузить государственные тюрьмы и переложить их содержание на плечи корпораций. Сколько «Блок-фильтров» в стране, Володя не знал, но точно более пятидесяти, по числу корпораций, входящих в картель.

Самое позднее через месяц тебя передадут в руки государственных органов безопасности, и дело примет официальный ход. Это в лучшем случае. Если же следователи ОСБ решат, что ты представляешь «прямую и явную угрозу» деятельности картеля, ты отправишься на исправительные работы. Шить одежду, строить трубопроводы, производить мелкие автодетали или устанавливать вышки на Крайнем Севере. Лет на восемь, пока о тебе не забудут. Это называется «тренингом». Расходы по содержанию «участников тренинга» также берут на себя корпорации. Чтобы разгрузить госбюджет.

Судя по тому, что тебе дают в камере свободно общаться, никто не боится твоей информированности. Скорее всего, тебя отправят на «тренинг».

Кормят перловкой или жидким супом цвета карамели. Оба блюда практически не имеют вкуса, но после них клонит в сон. Впрочем, спать практически не дают, постоянно поднимая на допросы.

– Как давно вы начали готовиться к беспорядкам и каковы были ваши функции в группе?

– Кто и когда должен был снабдить вас оружием?

Ты что-то отвечаешь, тебя уводят. Тебя нет. Тебе уже все равно. Самое страшное – это проверка на «полиграфе». Ты боишься, что каким-то образом они узнают про Аню и привезут ее сюда. Тебя сломают, и ты скажешь все, что знаешь. А то, что не знаешь – придумаешь. Но они не отпустят ее и после этого.

Через пару недель, в один из вечеров, Володя вспомнит, как работал в голландском нефтяном концерне.

Они готовили место для нефтеперерабатывающего завода в Карелии, а из заброшенной деревни не хотели уходить восемь чудом не умерших стариков. Деревни уже не было на карте, и земля принадлежала концерну с витой ракушкой на эмблеме. Из-за «плохих природных условий» обустраивать эту территорию было дороже, чем отдать ее в аренду. Так писали местные газеты. Но в ту деревню газет давно не доставляли, и старики ничего не знали про «природные условия».

– Ты когда-нибудь слышал об инструкции для служб безопасности нефтяных корпораций на случай столкновения с «лицами или группами лиц, наносящих преднамеренный вред имуществу корпорации или создающих угрозу для жизни сотрудников»? – спросит тебя Володя.

Ты ничего об этом не слышал. Ты и о вооруженных СБ узнал неделю назад. Ты отрицательно качаешь головой, а он говорит, что такая инструкция в отношении местных боевиков была и у американцев в Ираке, где нефтяные объекты являются стратегическими. Ты что-то слышал про Ирак, но не уверен. Ты редко смотрел телевизор, а в интернете тебя интересовало совсем другое.

– Тогда объект объявляется «зоной ноль» и подвергается «профилактике» с применением оружия. Стратегический объект нужно охранять любой ценой, – тихо говорит Володя. – Но те люди не были террористами… Знаешь, как пахнут горящие деревянные дома?..

Но узнать, как они пахнут, ты не успеваешь. Охранник вызывает его с вещами, и Володя скатывает матрас, одеяло и подушку. Берет этот рулон подмышку и одними губами говорит тебе: «Будь здоров». Ты киваешь, дверь хлопает, а Паша принимается бубнить:

– Иногда мы заказывали в офис пиццу, Леночка ее любила, только если без грибов. И мы играли, что заказываем пиццу по телефону. Я был оператором, а она клиентом. Так смешно водила пальцем по меню! Я никому не хотел зла. Я хотел побыть со своей дочкой, а он постоянно мешал, постоянно мешал…

Где-то неподалеку начинает завывать автомобильная сигнализация. С перерывами она воет час или два, и ты понимаешь, что «Блок-фильтр» расположен близко к жилым кварталам. Ты проваливаешься в короткий сон, а потом тебя снова вызывают.

Все это время краем оловянной миски, в которой приносят еду, ты делаешь маленькие черточки на стене камеры. Ты считаешь дни. Сначала их было семь, потом четырнадцать, потом двадцать один, потом тридцать четыре. На тридцать пятый день охранник замечает твою «робинзонаду», и ты получаешь сутки карцера. Бетонный мешок, в котором нельзя ни лежать, ни даже сидеть на полу. Можно лишь стоять, прислонившись к стене. На допрос тебя из карцера не вызывают, видимо, чтобы не дать тебе времени для отдыха на жестком стуле в кабинете следователя. А спустя сутки возвращают в камеру. Твой календарь стерт, но в карцере ты изобрел новый способ вести счет времени. Пять раз в сутки ты называешь порядковый номер дня, чтобы не сбиться. Тридцать семь дней несвободы, тридцать семь дней надежды, тридцать семь дней отчаяния, тридцать семь дней без нее….

В камере появляются еще двое. То ли таджики, то ли туркмены. Они не говорят по-русски. Они даже между собой стараются не переговариваться. Только молятся. Постоянно молятся.

Тридцать девять, тридцать девять, тридцать девять. Ты говоришь себе, что дойдешь до ста и бросишь эти глупые подсчеты. Или тебя переведут в государственную тюрьму, или отправят на «тренинг». В любом случае, ты уже не видишь смысла считать дни. Ты больше никогда не увидишь ее.

Тебя все реже вызывают на допросы. На одном из них ты спрашиваешь следователя, когда тебя наконец отправят на тренинг. Следователь и стенографист дружно смеются. Кажется, ты стал хуже видеть, или это просто лампы дневного света. Прогулок вам не дают.

Однажды ночью ты вдруг вспоминаешь о жене. Знает ли она, где ты, и есть ли ей до этого дело? Пришла бы она к тебе на свидание, если бы знала, куда идти? Разрешили бы его? А если бы разрешили, что бы ты ей сказал? Обрадовался бы встрече? В ту ночь Паша вдруг сообщает, что парень, которому он «понатыкал дырищ», был заместителем гендиректора его корпорации. Вторым человеком в офисе, где Паша встречался со своей дочкой. Ведь они никого не прощают, думаешь ты. Даже наличие детей не может являться смягчающим обстоятельством. Можно не сомневаться, что Пашу тоже обвинят в терроризме.

Ты все чаще вспоминаешь об Ане, нюхаешь кончики своих пальцев и ладони, но они давно уже пахнут казенным бельем.

Наконец допросы прекращаются. Третий день тебе не лезет в глотку тюремная еда, но охранник предупреждает, что за несанкционированную голодовку тебе грозит двое суток карцера. А тебе просто не хочется есть. Единственное, что ты можешь делать, – лежать на спине, глядя в потолок. На длинные колбы ламп дневного света. Одна из них уже который день мигает. Тебе кажется, ты начинаешь сходить с ума. И лишь иногда удается заснуть.

Тебя выпускают на сорок пятый день. В тесной комнатенке охранник в черной униформе протягивает тебе документ, гласящий, что ты «отбыл сорок пять суток общественно-полезных работ за хулиганство и порчу имущества Корпорации». Твой автомобиль и еще какая-то бытовая техника, по решению суда, будут реализованы. Средства, вырученные от реализации, поступят на счета корпорации в качестве компенсации ущерба. К документу прилагается справка от мирового судьи, в которой значится, что твой брак расторгнут «по обоюдному согласию сторон без имущественных претензий».

– Куда теперь? – спрашиваешь ты.

– На улицу, – отвечает человек в черном.

– Как?

– Молча. Личные вещи забери и распишись в получении.

Охранник возвращает тебе одежду, документы, ремень и шнурки.

– Лучше бы тебе остаться здесь, парень, – говорит он на прощанье. – Все равно через месяц-два снова увидимся.

Ты отвечаешь что-то невнятное, киваешь и двигаешься вперед. Скрипучая дверь выпускает тебя на улицу. Ты на мгновение слепнешь от непривычного света. Ты дышишь воздухом. Ты все еще не веришь в реальность происходящего. Ты делаешь несколько неуверенных шагов прочь от входа, оглядываешься, замечаешь табличку «Б-блок», и вдруг пускаешься бежать. Без оглядки.