Ужас по средам - Тереза Дрисколл

Я смотрю на настенные часы, чтобы не пропустить момент, когда нужно переворачивать рыбу. Отличный цвет – мм! Я вдруг чувствую, что ужасно проголодалась, и только подхожу к барной стойке, чтобы налить нам по бокалу вина, когда в кармане звонит телефон.

На экране имя: Джек. Я невольно хмурюсь: зачем он звонит в такой поздний час? Сейчас очень поздно, это мы задержались с ужином.

– Привет, Джек. Слушай, извини, я тут готовкой занимаюсь. Мы еще не ужинали. Давай я перезвоню тебе, когда закончу?

– Это ты меня извини, Элис, я на работе и даже не знаю, как тебе сказать… – Голос меня пугает – он противоестественно спокоен, как будто Джек даже дышать боится.

Я снимаю сковороду с огня.

– В чем дело? – Точно, Джек ведь сегодня на дежурстве, мне Тед говорил. Значит, он пробудет в офисе еще часа два.

– Пожар, Элис… Я только что узнал, пока делал обзвон.

– Что? – Сначала я не понимаю, но потом в животе у меня как будто что-то обрывается. Я представляю, как Джек обзванивает полицию и пожарных в поисках последних новостей. Но при чем тут я? Он что, не справляется? Хочет, чтобы я об этом написала?

– Понятно. А почему ты звонишь? Кто-то пострадал?

– Нет. Насколько я знаю. – Снова пауза, как будто Джек переводит дыхание. – Понимаешь, это… – Непонятная пауза.

– Что, Джек?

– Это горит твой дом, Элис… – И снова пауза, как будто специально, чтобы до меня лучше дошло. – Пожар в том доме, который ты арендуешь. Туда уже выехали две пожарные бригады. Соседи не пострадали. Насколько велик ущерб, пока не сообщали. Я сейчас отправляюсь туда.

* * *

Мы доезжаем за сорок минут. За рулем Том, он сам настоял. Я сижу на пассажирском сиденье, немая, неподвижная, бессильно уронив на колени трясущиеся руки.

Мысли ураганом проносятся в мозгу. Я вдруг понимаю, как сильно я полагалась на то, что полиция права, а я ошибаюсь и это все-таки Алекс. «То есть это все же не он? И почему во вторник, не в среду? Преследователь думал, что я дома?»

Когда машина огибает последний поворот, я замечаю пульсирующие огни автомобилей спасательных служб, которые отражаются в окнах соседних домов и в блестящих поверхностях припаркованных поблизости автомобилей. Дом уже виден, и я так дрожу, словно через меня пропустили электрический ток. Огня уже нет, но черный густой дом поднимается в темное ночное небо. Соседи, человек двенадцать, еще стоят на улице, сбившись в тесную кучку. Кое-кто из них с телефонами. Другие успокаивают детей.

Я не сразу выхожу из машины, просто сижу и смотрю на то окно. За которым раньше была моя спальня. Рама почернела, крыша над комнатой провалилась. Ничего не могу с собой сделать, сразу начинаю представлять, что я там, внутри, вокруг бушует пламя, жар. Самая ужасная смерть – в огне, так мне всегда казалось. Интересно, рискнула бы я прыгнуть или нет? На ум сразу приходят все прочитанные и услышанные истории о том, как людям, запертым в горящем помещении, приходилось делать ужасный выбор – прыгнуть или погибнуть наверняка.

– А ты бы прыгнул?

– Что? – Том явно не ожидал моего вопроса. Он хмуро глядит на дом.

– Если бы ты оказался в горящем помещении и все пути к спасению, кроме окна, были отрезаны, прыгнул бы ты или нет?

Он расстегивает ремень безопасности и трясет головой.

– Не надо думать о таком, Элис. Посмотри на меня. Ты жива. Ты в порядке. Но переживаешь шок, и сейчас мы постараемся раздобыть тебе чашку чая. И, по-моему, с полицией еще рано говорить.

– Извини, что? – Я продолжаю представлять себя у окна. А вдруг я задохнулась бы в дыму раньше, чем решилась бы?

И тут в голову приходит другая ужасная мысль: мои вещи. Нет, не одежда, на нее плевать. Но там есть ценные для меня вещи…

– О нет, мои вещи, Том! Мамины письма… Там были мамины письма!

– Боже мой, Элис, мне так жаль. Слушай, ты уверена, что справишься с этим? Ты уже готова говорить с полицией? Или еще слишком рано? Может, поедем отсюда, выпьем где-нибудь чаю или еще чего-нибудь? – Рука Тома мягко ложится на мою руку.

– Нет-нет, я в порядке. Наоборот, я хочу узнать, что случилось.

У меня уже включился автопилот в режиме репортера. Я выскакиваю из машины, подхожу к первому попавшемуся пожарному, который наблюдает за тем, чтобы никто не попытался проникнуть в зону пожара, и объясняю ему, что это мой дом горит. На вопрос о том, не пострадал ли кто-нибудь, он уверенно отвечает, что нет.

– Насколько велик ущерб? Удалось что-нибудь спасти? – Пухлая пачка маминых писем так и стоит перед глазами: они хранились в ящике столика у кровати.

– Мне очень жаль. Мы делали, что могли, но внутри все очень плохо. – Он делает паузу. – Особенно наверху.

Соседи наблюдают за нами, перешептываясь, когда полицейский отводит меня на несколько шагов от них, чтобы ввести в курс дела. Видимо, пожар распространялся очень быстро. Есть предположение, что его причиной послужила самодельная бензиновая бомба, которую сунули в почтовый ящик, но это пока только версия. Свидетелей нет. Соседи слышали хлопок, но пока сообразили, что происходит, пока выводили жильцов, все подозрительные личности, если такие были, успели скрыться. Так что ни машин, ни мотоциклов, ни фигур в черном – люди ничего не видели.

– Скажите, никто не пострадал? – повторяю я вопрос, пристально глядя прямо в глаза офицеру, – мне необходимо снова услышать ответ.

– К счастью, нет. Соседи действовали очень быстро, иначе могло быть и хуже. Мы как раз проводим проверку. Полицейские тоже здесь, они захотят с вами поговорить. Когда удастся определить причину пожара, мы с ними свяжемся.

– Да, я готова. – Оглянувшись, я замечаю через дорогу двух полицейских в форме, они разговаривают с соседями. Интересно, Мелани Сандерс уже в курсе или еще нет?

И тут я вижу Джека. Он заканчивает разговор с кем-то из соседей, торопливо записывает что-то в блокнот и машет фотографу, чтобы тот сделал снимок семьи.

Я наблюдаю за тем, как уверенно и спокойно он работает, – каждое его движение и слово ободряют стоящих перед ним людей, пока те позируют фотографу. Муж и жена, обоим чуть за тридцать. Сначала они стоят ко мне спиной, но когда они поворачиваются, я сразу узнаю их – это Джеймс и Луиза, живут тремя этажами ниже. Их дети – мальчик лет десяти и девочка, совсем малышка, ежатся в пижамах, на плечи наброшены одеяла. Я тщетно пытаюсь вспомнить их имена.