Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы - Николай Гнидюк

Наиболее тяжелую и грязную работу выполняли узники, приговоренные к смерти, или военнопленные.

Мамонец докладывал коменданту, как выполнялись эти работы. Тот не всегда удовлетворялся сухим официальным рапортом. Иногда он начинал расспрашивать Мамонца о вещах, которые к отчету о конвоировании и охране пленных или военнопленных прямого отношения не имели. Например: какой ремонт сделали в квартире гауптмана К.? Настлали паркет или линолеум? Какого цвета и с каким рисунком обои на стенах? Облицевали ли кухонную панель плиткой? Мамонец рассказывал и чувствовал, что каждый такой рассказ вызывает у коменданта зависть, которую он не в силах скрыть.

Эту слабость своего шефа Петр и решил использовать для освобождения Жоржа.

После одного из очередных рассказов он спросил коменданта:

— А почему бы не отремонтировать и вашу квартиру?

Комендант словно бы ждал этого предложения. Его блестящие глаза смотрели на Мамонца с надеждой и как будто говорили: «Да, да, я очень хочу сделать у себя дома ремонт. Я хочу, чтобы моя квартира не уступала по комфорту лучшим особнякам города, в которых живут высокопоставленные чины рейхскомиссариата». Но в то же время он не мог открыто высказать подчиненному своего нестерпимого желания.

Мамонец понял это и, не ожидая ответа, начал подливать масла в огонь.

— Я слышал, господин комендант, что в домах вашего квартала не работает канализация…

— Это правда, — с сожалением промолвил комендант.

— Ай-ай-ай! Так, значит, господину коменданту приходится даже зимой, извините, бегать на улицу? Нет, это страшная несправедливость: занимать такой важный пост и жить в доме, в котором негде принять душ…

— Конечно, конечно, — тяжело вздохнув, согласился комендант. — Вообще-то отремонтировать канализацию можно, но мне не хотелось бы подымать шум.

— А мы тихонько, без шума, — поспешил успокоить коменданта Мамонец. — Мы же будем ремонтировать канализацию на улице, и кто подумает, что делается это ради вашего дома? Целый квартал получит коммунальные удобства.

— Придется, наверное, много копать. Ведь неизвестно, где нужно менять трубы.

— Об этом вы не беспокойтесь. Выроем в одном месте, не найдем — засыпем и перейдем в другое. Вам что — жалко пленных? Пусть роют. А как отремонтируем канализацию — тогда и в квартире ремонтик сделать можно будет…

— А разве выделят нам пленных на эти не предусмотренные планом работы?

— Об этом не беспокойтесь, господин комендант. Вы только напишите отношение на имя штурмбанфюрера Каппа, а все остальное я беру на себя.

Комендант знал, что Мамонец пользуется благосклонностью штурмбанфюрера, и, конечно, догадывался, что немаловажную роль в этом играют подарки и деньги. Он и сам охотно принимал от своего помощника подношения и не раз спрашивал себя: откуда у Мамонца берутся редкостные вещи и деньги? И сам себе отвечал на эти вопросы: ведь Мамонец связан с лигеншафтом, а там есть с кем иметь гешефт. Нет, недаром этот штурмбанфюрер Капп протежирует Мамонцу, — тот, видимо, немало за это платит.

Комендант не ошибался. Капп действительно никогда не отказывался от того, что любезно предлагал ему Мамонец, и готов был сделать своему «верноподданному» любую услугу. Поэтому, когда Петр Маркович, вручив пакет с ассигнациями, положил перед штурмбанфюрером отношение коменданта полиции на дополнительную партию пленных «для проведения ремонта уличной канализации», Капп согласился посодействовать этому, хотя и заметил, что сделать это нелегко. Он дал понять, что без гестапо здесь не обойтись, но в гестапо есть люди, с которыми можно договориться.

И такой человек в гестапо нашелся. Получив хорошую взятку, один влиятельный гестаповский офицер дал распоряжение начальнику тюрьмы выдать под конвой польского легиона шуцполиции дополнительную группу пленных, подобранную обер-вахмистром Петром Мамонцем.

И вот из гестаповской тюрьмы под усиленным конвоем выводят группу пленных, среди которых Жорж Струтинский. Он еле передвигает ноги, но старается не отставать от других.

Вначале, когда ему, изможденному и больному, велели вместе с другими узниками выйти из камеры, он подумал: «Все, конец». А когда вышел во двор и увидел Петра, на душе стало легче. Понял: товарищи пришли на помощь, и неизвестно откуда у него появились силы.

Узников выстроили во дворе. Мамонец медленным шагом проходил мимо них, пронзительным взглядом мерил каждого с ног до головы и время от времени произносил:

— Этого… Этого… Этого…

Остановился перед Жоржем. Какой же он стал немощный! Кости и кожа. Трудно узнать. Держись, держись, друже! Еще одно, последнее усилие — и все будет в порядке. Сюда ты уже не вернешься. Гестаповским головорезам не удастся совершить свое преступное намерение. Ты снова будешь среди своих, среди партизан, снова встанешь в ряды народных мстителей.

…Мамонец все время был впереди и не оглядывался. А Жорж шел молча, и перед его глазами только покачивалась спина Петра. Он не знал, куда именно они идут, но чувствовал, что каждый шаг приближает его к спасению. И это чувство наполняло энергией его полуживой организм.

Но вот Петр отошел в сторону от колонны и замедлил шаг. Все меньшее и меньшее расстояние разделяло их. Наконец они поравнялись. Их взгляды на какое-то мгновение встретились, и Жорж понял: ему нужно отстать. Он сильно взмахнул ногой и потерял ботинок. Остановился, наклонился, поднял ботинок и не торопясь начал натягивать на ногу.

— Когда начнут рыть траншею, — услышал шепот Мамонца, — застони и схватись за живот. — И сразу тот же голос, но уже не тихий, а громкий и резкий: — Ну-ка, поднимайся, пся крев! Быстрей! Быстрей!

Дальше все произошло, как велел Петр. Жорж несколько раз нажал на лопату, и лицо его скривилось от боли. Обеими руками он схватился за живот.

— Ты чего? — грозно спросил Мамонец.

— Да я не могу… Что-то режет… там, в животе…

— Ничего с тобой не случится. Копай!

— Не могу…

— Ну хорошо, пошли. Сейчас отведу тебя назад в камеру. Там тебя быстро вылечат.

И, приказав конвойным хорошенько смотреть, чтобы арестованные не били баклуши, он подтолкнул Жоржа пистолетом в спину:

— Ну, иди, иди… Тоже мне работничек нашелся! И зачем только я тебя взял?

Они зашагали подальше от места, где узники рыли траншею: Жорж впереди, а Петр — немного сзади. Шли прямо и прямо, затем Жорж услышал:

— Сворачивай направо.

Свернули. Прошли несколько сот метров.

— А теперь налево.

Там стояла машина. Она ждала их. В этот же день они были в отряде.

Все мы радовались этому. А радость Петра Марковича была двойной: кроме того, что он спас друга, он не наденет больше омерзительного мундира обер-вахмистра польского легиона шуцполиции.

Что же касается коменданта полицейского легиона, то ему пришлось иметь весьма неприятный разговор с работниками гестапо. Этот разговор закончился тем, что он распрощался со своей должностью и был разжалован в рядовые.

Грустные дни наступили и для ответственного работника криминального СД штурмбанфюрера Вилли Каппа. Как ни старался он отвести от себя удар, свалив всю вину на коменданта, над ним нависла угроза быть выброшенным из теплого кресла и отправленным во фронтовые окопы.

КОНЕЦ «МАСТЕРА СМЕРТИ»

Более двух месяцев «мастер смерти», без пяти минут генерал, фон Пиппер со своими штурмовыми карательными войсками рыскал по Ровенским лесам в поисках нашего партизанского отряда и полковника Медведева.

Главнокомандующий особыми войсками на Украине генерал Ильген настойчиво подгонял его — на то были свои причины. В Ровно происходили тревожные для оккупантов события. Убийство доктора Гееля и других высших чиновников гитлеровской верхушки не давало покоя не только Ильгену и службе безопасности. Эти события обеспокоили самого гаулейтера Коха, отсиживавшегося в подземельях Кенигсберга, и главнокомандующего войсками тыла генерал-полковника Кицингера. Они подгоняли фон Пиппера в надежде на то, что партизанский отряд будет уничтожен, а опасный чекист Медведев пойман и они наконец обретут покой.

Словно гром среди ясного дня, гитлеровских головорезов поразил слух о том, что немецкий офицер, убивший доктора Гееля, снова через десять дней на том же месте, но на другой автомашине, около особняка по Шлесштрассе, бросил гранату под ноги правительственного президента, заместителя рейхскомиссара по политическим делам генерала Пауля Даргеля. Этот фашист чудом остался жив, но, тяжело раненный, навсегда покинул Ровно и выехал в Берлин.

Долго шли споры о рейхскомиссариате, кому возглавить правительственные дела на Украине. Срочно прибыл сам Эрих Кох. Он вынужден был даже заночевать в Ровно. Был отстранен от работы начальник ровенского гестапо и почти вся тайная служба.