Эра воды - Станислав Михайлов

Мне хочется думать, что это были не мои предки. Что не они давали ласковые имена железным бочкам с ядерной начинкой. Не они праздновали победу и радовались обожженным японским детям, с которых коричневыми слоями сползала плоть. Хотелось бы верить, что не они, но наверняка кровь кого-нибудь из соучастников — военного, ученого, политика, обывателя, в конце концов — течет в моих венах, я наследую их гены, и мне стыдно за это.

Весь наследственный стыд, всю ненависть, на которую способен, всю боль потери я готов был обрушить на Ганимед, на это древнее и, конечно же, бесконечно ценное существо, скрывающееся в его водах. Подобно Архимеду, я хотел бы иметь рычаг, но не для того, чтобы перевернуть, а для того, чтобы расколоть на части эту гнусную планету.

«Оно не хотело убивать. Я ошибся. Оно не знает смерти» — едва слышно шевельнулся голос Ксенаты, с трудом пробиваясь через багровую пелену моего гнева.

«Я понял» — продолжал он уже громче, — «Здесь не его мир. Оно нуждается в разрыве. Оно перезрело. Оно не может само, нужно снаружи. Раздели его».

«Дай мне, чем, я разорву его и разотру в пыль» — выплеснул я горячую волну в ответ.

«Она не умерла» — неожиданно сообщил Ксената.

«Повтори?!»

«Она не умерла. Она не здесь. Но не умерла».

«Как мне найти ее?!» — я взвыл в полный голос, сам не заметив того.

«Ты не найдешь. Сейчас нет. Вспомни. Две части — одно целое. Лиен говорила».

«Причем здесь то, что говорила Лиен! Я должен спасти Жанну!»

«Ты не сможешь. Уже ничего не сделать. Потом. Лиен знает».

«А-а-а-а!» — ответил я ему и ударил головой в боковую панель. Амортизаторы шлема погасили удар, не пострадали ни аэрокар, ни моя голова.

«Успокойся… Пол» — Ксената замялся на моем имени. — «Ты увидишь ее. Позже».

Я сидел, упершись шлемом в прозрачный борт кабины. Как бы прозрачный, как бы.

С той стороны лились потоки воды, у днища аэрокара образовался нешуточный ручей. Он бурлил так близко, что я отчетливо различал его поверхность, бомбардируемую огромными каплями, видел вскипающие на ней пузыри, тут же уносимые течением.

Рывком я открыл кабину и выбрался наружу. Нетвердой походкой пересек поток, поднялся на базальтовый берег, лег на спину. В полевом скафандре лежать неудобно, но я не замечал этого. Я хотел слышать шум дождя. Видеть капли, падающие с неба в лицо и разбивающиеся о шлем. Я хотел снять скафандр, но у меня не было больше сил.

Нужно поймать убегающее сознание. Не дать ему свернуть за угол — свернет, и все пропало, не угонишься. Нужно думать, срочно думать, складывать А и Б, не давать им упасть с трубы.

«Я пойду за тобой — так говорит женщина, когда выбирает», — последние слова Ксенаты, ни к селу, ни к городу. И не переспросишь, он по-прежнему появляется и пропадает, когда заблагорассудится.

Итак, буду думать. Еще раз. Допустим, Ксената прав. Он лучше меня разбирается в шакрате вместе с лкумаром и прочими вымершими марсианскими телепатическими осьминогами. Допустим, существо не планировало убивать. Оно тянулось к тому, что может завершить какую-то фазу его преобразования. Как куколка в бабочку. Или что он там рассказывал про шакрата… Лкумар растет и зреет, соединяется и распадается в шакрат, как-то так… А тут одно существо. Одно из многих. Соединено вместе в одно сознание, много миллионов лет. Допустим, оно должно распасться на отдельные сознания, это шаг в его эволюции или, как у нас, сон и явь, не принципиально. Но оно не может. Оно не отсюда, так сказал Ксената. Допустим, когда-то очень давно его занесло из космических далей на Ганимед, как семечко. И оно не может совершить превращение, потому что нет того, что порвет его. Когда появились люди, оно почувствовало что-то, само не понимая, что. Но это нечто должно было его притянуть, как инстинкт размножения подталкивает животных к действиям, ранее им неизвестным. Оно потянулось к упорядоченной энергии. Возможно, даже спутало реакторы с живыми существами, восприняло наши информационные сети за что-то близкое ему самому, черт знает, как там между собой общаются части его сознания в разных фазах развития. Или ему не важно, живое или нет, а нужна только энергия, определенный резонанс или сила. Оно потянулось — и взорвало реакторы, и убило людей. Оно закрылось — может, как перепуганный осьминог выпускает чернильное облако, так и это существо закрыло планету электромагнитной завесой неизвестной нам природы. Оно ведь больше не нападало, не добивало выживших, не пыталось взорвать перезапущенные реакторы.

Возможно, оно убедилось, что не может использовать нас, людей, нашу технику.

Что оно нащупывает теперь?

Что оно нащупывало раньше, когда снилось мне? Я совершенно уверен, это было оно, не фантазии, не бессмысленные кошмары, это оно, на самом деле оно пыталось влезть в мою голову. Почему больше никто не рассказывал мне о подобном?

Почему Катя так внимательно относилась к моим рассказам? Почему именно я провалился в бред, сон, иллюзию — чем бы оно ни было — и оказался на древнем Марсе, да еще так, что Сильвия увидела на моем месте Ксенату? Удивительно совпало, не так ли, именно она оказалась в команде спасателей, та, кто чувствует неявное? А потом выяснилось, что она работает под началом Кати, в какой-то секретной группе…

И сама Катя. Отметила меня с первого взгляда… Понимает с полуслова, а то и опережая слова… Почему она приказала отозвать спасателей, когда произошла катастрофа, хотя еще не знала ничего об опасности? Сколько жизней она этим спасла? Не слишком ли много совпадений? И не слишком ли странно, что такая взрослая, опытная женщина, наделенная властью, с первого взгляда запала на какого-то закомплексованного стажера-исследователя, подозреваемого в преступлении на захудалом Ганимеде? Да еще и не при личной встрече, а в проекции, когда ни запахов, ни каких-то там магических токов, воспетых древними, быть не могло?

А как я вытолкнул студентов из-под падающей льдины в марсианской пещере? Разве нормальный человек так может? Разве нормальный человек носит в себе другое сознание, как я — Ксенату? Предположим, лишь на минуту предположим, что это не шизофрения. Что это тогда? Он — настоящий? Лиен на самом деле поселилась в Кате и Жанне? Кто же тогда я? Кто мы все?

Мне стало зябко.

Привычный фундамент миропорядка закачался и пошел трещинами, как при десятибальном землетрясении. Аксиомы и правила, заученные и, вроде бы, подтверждающиеся с детства, посыпались со стен как старая штукатурка, и, о, ужас, стен за ними не было — вместо стен меня ждал первородный хаос, недоступный для описания словами. И где-то там, в его глубинах, и, одновременно, вокруг меня, скользя по самой коже, шептались мысли существа, лил дождь, бормотал заклинания разбуженный людьми голос хозяина Ганимеда.

Меня втянуло в пустоту. Я был разрушен, полностью раздавлен, едва осознавал происходящее. В последней попытке спастись я рванулся к ней, к женщине, которую любил. Хотя не мог даже вспомнить ни имени, ни внешности.

Я не думал тогда, что это состояние — следствие новой атаки существа. Что оно, наконец-то, нащупало то, что искало, и, пытаясь добиться своего, невольно убивало меня, как убило до того большинство жителей планеты.

Не успел подумать.

Слишком сложные мысли.

Я просто пытался спастись, я кричал, и в хаосе, не имеющем определенной формы или цвета, но неизменно подвижном, вдруг появился островок постоянства. Он звал к себе, я откликнулся на его зов.

«Катя…» — прошептал я и потянулся к ее лицу, но оно тут же изменилось, будто через прозрачную воду проступили черты Лиен и, одновременно, Жанны. Они дрожали и смешивались, подобные ряби на реке, как несколько отражений или теней, отброшенных разными источниками на одну общую поверхность — в мутную лужу моего ускользающего сознания.

«Один источник». — Ответил мне шепот Ксенаты. — «Один источник света, общая тень».

«Один…» — беззвучно шептали губы женщин.

Я падал, проваливаясь в Ганимед, пролетал океан, холодный камень литосферы, очаги магмы, раскаленное металлическое ядро. Мое тело направлялось в черную точку в самом центре планеты, теряя по дороге кожу, мышцы, кости. Только бесплотная тень неслась навстречу окончательной гибели, я был уверен, что это конец, и почти сдался, не видя смысла сопротивляться дальше, согласный с уготованной мне участью.

И тут я снова увидел их, как бы глядя одновременно изнутри и снаружи. Мы совместились на бесконечный миг, когда я почувствовал удары их сердец, запах кожи, страстное желание не дать мне умереть. Я понял, что увлекаю их за собой, потому что они меня не отпустят. На этот миг они были близки мне больше, чем это возможно в реальности, хотя ощущение и показалось знакомым, похоже бывало, когда мы…

«Очнись же!» — крик разрывал барабанные перепонки. Но я уже и сам знал, что делать. Я не мог допустить их гибели, не мог позволить себе быть тряпкой, размазаться под действием враждебной силы, предать тех, кто любил меня и пошел до конца, самоотверженно бросился за мной в бездонный колодец в слабой надежде спасти. Я отказался падать дальше. Я остановился. А когда все вокруг закрутилось в многоцветную воронку в последней попытке не выпустить меня, я взялся за эту воронку руками (у меня снова были руки), прекратил ее вращение и разорвал как старый сухой лист. И камень ганимедийской коры лопнул, выбросив меня вон. Лопнуло небо тысячами осколков. Встал на дыбы океан, швырнув мое тело на берег. Сотнями ручьев и тысячами тонких нитей вливался в меня Ганимед. Так возвращалось сознание.