Эра воды - Станислав Михайлов

Самомнение землян, лишь косметически подретушированное, по сути не изменилось со времен Конкисты. О, да, конечно, теперь мы не стали бы убивать, спаивать, грабить и выселять индейцев, лицемерно насаждая им религиозное учение о любви к ближнему. Теперь нам не нужно золото, теперь наша жадность именуется «любопытством», хотя в приличном высоколобом обществе это слово обычно заменяют на «научный интерес». Но именно от жадности и ради древнего, как жизнь, стремления к расширению обитаемого пространства, люди покорили Ганимед, уничтожили его могучие ледники, не особенно поинтересовавшись, что могло скрываться под ними. Отделались несколькими зондированиями и геофизикой. Пропадавшие бурснаряды списывали на случайность и трудность проходки во льдах под большим давлением. А что на самом деле? Как может пропасть современный автономный зонд, оснащенный реактором и всеми необходимыми системами защиты? Зонд, специально разработанный для местных условий и прошедший тестирование в Антарктике и на Луне?

Минувшей ночью мне опять снилось чудовище. То самое, от которого я бежал. Ужас ледяных глубин, гигантский плавучий остров, изредка поднимающийся из-под воды, способный просачиваться в щели и трещины литосферы, возмущающий магму и вторгающийся в сон. Монстр, извлеченный нами из-под многокилометровых ледников, полный ненависти к людям, и состоящий из множества зависимых организмов, распадающийся как бы на отдельные существа, связанные между собой подобно терминалам нашей информационной сети, и способный контролировать весь Океан и, наверное, Архипелаг.

Оно искало меня и нашло. Оно знало, что я вернулся. И никто, кроме меня, не знал о нем ничего. Кроме меня и Кати, странно, но мне показалось, что она серьезно отнеслась к моим россказням.

Сны, воспоминания, усталость… Они открывают двери, распахивают настежь, указывают потайные ходы в крепость нашей черепной коробки. Существо более древнее, чем динозавры, и до сих пор живое, как мне сопротивляться ему? Как понять его? Не схожу ли я снова с ума?

«Это как шакрат» — прошептало в голове. Я замер. Зажмурился. Открыл глаза. Катер монотонно резал гладкую поверхность море Ниппур. Косые волны разбегались от его носа и терялись в тумане.

«Шакрат и лкумар, помнишь?» — голос в голове окреп. Я сдавил ладонями виски. Этого не может быть. Все же прошло, я полностью излечился. Ничего не было. Марсианский припадок, единственный за всю жизнь, бред бессознательного разума, переутомление, врачи ведь объяснили, терапия…

«Ты не спишь. Это реальность. Существо живет. Оно как шакрат, много из маленьких, думают вместе. Оно старое».

Снова он звучал отрывисто, как и тогда, на Красной планете. Мой внутренний голос, не принадлещий мне. Его зовут Ксената. По крайней мере, так говорила Лиен, еще один призрак из моей марсианской болезни, когда я бухнулся без сознания в пещере, на глазах у всей экспедиции, и немало дней провалялся в реабилитаторе. Грезил древним Марсом, из давней эпохи, когда его еще укутывала заботливая атмосфера, а в морях, полных живности, резвились всякие твари. Лкумар… Кто же из них лкумар… Вроде, маленькие такие, типа кальмарчиков, в золотистых панцирях.

«Они мыслят вместе. Их может быть очень много. Они родственники хозяев островов. Дальние. Когда лукмар слишком большой, он опасен, поэтому шакрат уменьшает его. Шакрат тоже думает сообща, видит сообща. Я не успел рассказать о них».

Верно, не успел. Его голос пропадал и появлялся внезапно и всегда ненадолго. Не помню, чтобы слышал от него так много слов подряд, и этот факт не вселял оптимизма. Я снова болен.

«Ты здоров. Существо ждало тебя. Оно убило людей, чтобы заманить».

«Заманить?! — Вскричал я в голос. Продолжил мысленно, — Зачем? Что за ерунда? Здесь какая-то загадочная аномалия, мало ли, что бывает? Например, наведенные теллурические токи, то есть ганимедические, или, вообще, какие-нибудь явления, неизвестные современной науке, ведь другая планета, Юпитер рядом, может, плазменный канал, как бывает на Ио, и еще эта вспышка на Солнце… Да откуда мне знать, что ты вообще существуешь?! Что ты не оно?! Что оно не я?!»

Я встряхнул головой, поняв, что начинаю заговариваться. Ответа не было. Он пропал. Ну да, все симптомы налицо. Раздвоение личности. Нет, я же не ощущаю его собой. Значит, «слышу голоса»? Да какая разница, в любом случае, шизофрения…

Я сжал рычаги ручного управления. Отпустил. Снова сжал. Катер, разумеется, продолжал невозмутимо идти на автопилоте.

Отпустило.

Ну вот и славно.

Подумаю о чем-нибудь другом…

Время течет медленным песком в огромных древних часах. Песчинки — не мысли, а отмечаемые моменты безмыслия, следующие одно за другим нескончаемым и, кажется, сплошным потоком, но все же четко разделяемые, бесконечно похожие, однако обладающие каждая собственным, свойственным лишь ей звоном, формой, весом. Песчинки времени подобны людям или мы, люди, подобны им…

Бессмысленные, бессильные мысли.

Дождь упрямо лупил по обшивке, а машина не менее упорно продавливала стену небесной воды и рассекала поверхность воды морской, огибая мыс за мысом в поисках уцелевшей пристани. Станция Приморская, в нарушение традиции не названная ничьим именем, похоже, полностью уничтожена, я даже не пытался высаживаться на берег, удовлетворившись радиационым фоном и видом каменного месива на месте, где по координатам должен находиться технический причал.

С этой стороны Архипелага оставалось еще несколько точек, где тяжелый допотопный вездеход-трансформер мог бы попытаться выбраться на сушу и перевалить через хребет. Кроме того, меня не покидало желание пересесть на аэрокар или хотя бы в грузовой прыгун, а вездеход загнать в трюм. Хоть я и не водил хопперы, но практику на них проходил, так что как-нибудь разобрался бы. Прыжки в тумане, брр… Я передернул плечами. Но все же, с местной гравитацией, плюс сканеры… Как-нибудь. Лишь бы найти дееспособную технику.

Однако пока ничего не менялось. Везде, где машина приближалась к берегу, волны лениво накатывали на почти отвесные серые скалы, украшенные большими и маленькими водопадами, над которыми высились другие, еще более неприступные.

Вроде, наша, западная сторона Архипелага, на которой я когда-то работал, была гостеприимнее…

На что я надеялся, с таким трудом пробившись сюда? Чудом, не иначе, миновав губительные ловушки нового, незнакомого Ганимеда, угробившие современные катера спасателей? Я теперь расчитывал на еще один подарок судьбы, что мне удастся каким-то чудом найти здесь Жанку?

Похоже, живых на планете не осталось, если не считать меня, но и это явление временное и легко исправимое…

А нос катера все так же рассекал морскую гладь, а дождь все так же стоял стеной…

Всплеск на пеленгаторе оказался настолько неожиданным, что я не сразу осознал его. Но пеленгатор не унимался. Маяк? Устойчивый прием, простой повторяющийся сигнал, неужели кто-то уцелел?!

Волнуясь, как перед Самым Главным Экзаменом в Жизни, я перешел на ручное управление и повел катер по пеленгу. Одновременно запросил дешифрацию, чтобы определить тип маяка.

— Импульсный широкополосный сигнал, буквы S-O-S азбуки Морзе, устаревшая форма запроса экстренной помощи — ответил компьютер, — тип маяка не опознан.

Древний сигнал бедствия, как же я не вспомнил! Да какой, к черту, тип маяка, это человек, кому еще пришло бы в голову гнать в эфир такой архаизм! Три коротких, три длинных, три коротких. По автономному навигатору здесь нет ни станции, ни опорного пункта, ни даже спуска к воде, но сигнал идет с суши, и я иду к нему навстречу чуть быстрее, чем позволяет здравый смысл.

Наконец, показался берег — выскочил из тумана нагромождением глыб, крутыми обрывами, утесами, исчезающими в тумане так же, как в мутной воде скрывается затонувшее бревно. Вот когда я снова вспомнил о хоппере и пожалел, что в моем распоряжении нет ни его, ни тем более — аэрокара.

Вездеходу, несмотря на название, здесь не пройти. Но сигнал идет отсюда, и едва ли у меня есть время на поиски кружного пути. Оставив машину в режиме катера удерживать позицию, я вылез на броню, толкнулся и длинными высокими прыжками начал взбираться на стены природной крепости Архипелага. Несмотря на вес скафандра, особых проблем не возникало: все-таки лишь одна седьмая земного притяжения. Даже без каркасных усилителей, только на собственных мускулах, несложно стать великим альпинистом на маленьком Ганимеде. Я же, конечно, усилители задействовал, поскольку спешил, да и грех не воспользоваться преимуществами полевого скафандра. Встроенный пеленгатор держал цель, а я взлетал одним махом метров на пятьдесят по крутой баллистической траектории, почти наощупь ловил скалы, надвигавшиеся из мути тумана и дождя, отталкивался или цеплялся и подтягивался, прыгал снова по скользким камням — чем не кузнечик, скрещенный с горным козлом. Вода, льющаяся из туч и водопадов, ощутимо давила, словно сопротивлялась, сбивала с направления. В принципе, разбиться можно и здесь, если пролететь слишком долго, если отбросит назад. Это не входило в мои планы, и я укоротил прыжки, превратившись в обезьяну — в оранжерее на марсианской станции Контроля видел, как они ловко взбираются на высоченные деревья. Теперь я был одной из них.