Квартирный вопрос (сборник) - Алекс Клемешье

Неплотно прикрытая створка — это не случайность, не поддразнивание и не эксгибиционизм со стороны моей… хм, ну можно сказать, моей немного уже знакомой. Это заводской брак: что-то там при установке переклинило-перекосилось, а сразу не заметили, а потом вызвать мастера не хватало времени и памяти, а потом… А потом выяснилось, что такая бракованная дверца — это довольно занятно и даже где-то будоражащее. В ситуациях, схожей с этой, например.

Влажно лоснилась гладкая кожа спины, пикантный светлый треугольник на ягодицах соперничал белизной с пеной, стекавшей по бедрам не подозревающей о факте подглядывания девушки… Жаль, что я практически не помню минувшей ночи, а повторить… Взглянув на часы, я чертыхнулся. Выметнувшись из-под одеяла к окну, чертыхнулся вторично: Люблинская на глазах добрела, разбухала пробкой. Я прочертил ногтем по сенсорам стекла несколько линий, спроецировав таким образом видимые отсюда улицы и перекрестки — варианты своего маршрута. Через секунду стекло запунцовело изломанными лентами: красный, красный, на всех развязках — пробки… Не успел проскочить.

— Ти-им! — донеслось негромкое. — С добрым утром!

Картина маслом: розы, всюду розы, а среди них — Алёна, целомудренно завернувшаяся в простынных размеров белое махровое полотенце. Свежая, чуть распаренная — не смазливая, не шикарная, а… нежная, что ли? Домашняя?

— Привет, — буркнул я, размышляя о том, что, наверное, именно так выглядит спальня молодоженов наутро после свадьбы: сплошь цветы и чистая скромная невеста в самодельном сари.

Мне показалось, что она ждет чего-то еще — возможно, каких-то моих действий, улыбки; и будь у нас больше времени, я бы с удовольствием чмокнул ее в кончик носа. Но думалось мне в данный момент: «Нафиг гигиену, или таки успею в душ? Конечно, уже без того размаха и вкуса, что продемонстрировала девушка…»

— Пробка, — будто извиняясь за бездействие, мотнул я головой в сторону окна. — Не получится подбросить.

Усмехнувшись, Алёна иронично изогнула бровь, в глазах скакнули бесенята, и, вдруг вспомнив, я буквально почувствовал, как заливаюсь краской. «Девушка, вас подбросить?» — спросил вчера один изрядно пьяный мужчина на «мерседесе». «Если обещаете подбрасывать нежно — почему бы нет?» — пожала плечами стоящая на краешке тротуара шатенка с идеальными локонами до плеч.

Смутившись своего смущения перед «ночной бабочкой», я ломанулся в кабинку и теперь, блаженствуя под колючими обжигающими струями, подглядывал уже в обратную сторону. Чуть шевелящиеся волосы Алёны меня заворожили: они на глазах подсыхали, складываясь во вчерашнюю прическу. Рекламная заставка «Taft „Три душа“» целый месяц предваряла новостные блоки, но в реальности эффект новомодного мусса я наблюдал впервые.

Собрались быстро и молча. Не могу сказать, что часто пользовался услугами путан, но одним они мне нравились гораздо больше обычных знакомых пассий: им не надо объяснять по утрам, что всё, пора уже. А если вдруг какая и не понимала, то можно было спокойно проговорить ей то, что у обычной знакомой наверняка вызвало бы истерику. Ну не люблю я утренних «ах, это было чудесно!», так не люблю — аж скулы сводит! Нехорошо мне, неуютно, муторно от необходимости подобные разговоры ворковать. И дело вовсе не в том, что я такая вот эгоистичная черствая скотина — я просто не умею сюсюкать и делать комплименты. Равно как и лицемерить.

Завязывая шнурки, чувствовал спиной ее взгляд.

— Ти-им! Ты…

— А?.. А, деньги… Сейчас, сейчас!

Ее брови чуть дрогнули, будто она слегка уколола палец, но через секунду Алёна протягивала мне изящный и явно недешевый кошелек. Уже вставив карточку в приемную щель кошелька, я остановился и внимательно посмотрел ей в глаза.

— Ты ведь не о том хотела спросить, да? А о чем?

— Уже не важно, — тряхнув идеальными локонами, улыбнулась девушка.

— И все же?

— Да я и не помню уже. Ну, чего ты стоишь-то? Побежали, опоздаешь!

Я редко приплачиваю. Тем более проституткам. Тем более — вдвое против стандартной ставки за ночь. А тут перевел. И тут же обругал себя последними словами. И дело было не в том, что денег жалко, и не в том, что я даже не помнил собственно услугу. Просто двойная оплата выглядела именно как «ах, это было чудесно!».

И вот в этот момент в прихожую, держась за стеночку, выползла мама. Обычно ее до десяти не разбудишь, а тут…

— Тима, — со страхом глядя на девушку, прошептала она, — а кто это?

— Мама, это Алёна, моя знакомая. Алёна, познакомься — это мама. Мы очень спешим, так что…

— А Наташа знает?

Я скрежетнул зубами.

— Мам! Всё, я убежал, с работы позвоню. Сиди дома, хорошо? Что ты там просила тебе купить? Яблок? Всё, вечером принесу яблоки.

Лифт поднимался до нашего этажа невыносимо долго, и я не выдержал:

— Наташа — это…

— Да прекрати! — Алёна положила руку мне на плечо. — Это не мое дело.

— Наташа — моя дочь, ей восемь, — почему-то я считал себя обязанным оправдаться хотя бы в этом. — До последнего времени мы жили втроем, теперь Наташа живет со своей мамой и новым папой.

— Прости…

— А мама, которая бабушка, всё никак не привыкнет, что теперь мы вдвоем…

Дребезжа, разъехались створки лифта.

— То есть, получается, ты один растил дочь?

— Во-первых, не один: мама растила, а я изредка обозначал воспитательный процесс, — криво усмехнувшись, я вдавил кнопку первого этажа. — Во-вторых, длилось это не больше года. Моя бывшая супруга уехала на Валдай в составе Первой добровольческой миссии. Через полгода сообщила, что встретила замечательного человека, доктора. Еще через какое-то время приехала развестись. Наташку забрала, маму оставила.

— Подожди… Так это еще и не твоя мама?!

— Тёща, — кивнул я и добавил совершенно серьезно: — Самая лучшая в мире тёща!

Алёна покачала головой.

— А я-то думала, сюрпризы закончились еще ночью…

Призадумавшись, что бы это могло значить, я первым вышел из подъезда. Немелодично гудела клаксонами Люблинская, переливаясь аж через тротуары, будто где-то в неведомом далеко ее кто-то запрудил. Странная такая река Люблинская, временами текущая в обоих направлениях сразу, а теперь превратившаяся в озеро.

— Теперь ты ее туда? — неожиданно спросила Алёна, и я не сразу понял, о чем она.

Потом сообразил, что смотрит девушка на гигантский, во всю торцовую стену соседней многоэтажки, плакат с изображением белокаменных коттеджей на берегу моря. Контраст между чистым июньским небом и низким мартовским, между пышной зеленью на плакате и подмороженной слякотью под ногами был так силен, что я невольно остановился.