Квинт Лициний 2 - Михаил Королюк

— Вот как? — блеснул глазами Брежнев, — интересно, на него не похоже. Ну-ка, где это он рисковал?

Пельше обменялся с Янисом быстрыми взглядами.

— Он сумел заставить Чазова поменять вам снотворное.

Брежнев чуть заметно дернулся.

— Когда? — спросил тяжело.

— В конце октября. Не волнуйтесь, Леонид Ильич, мы все контролировали, на всех этапах.

— Вот как… — повторил Брежнев, задумчиво разглядывая свои ладони. — А ведь мне действительно два месяца как стало намного лучше. Просыпаюсь теперь человеком, и нет такого, чтоб весь день туман в голове. Поверите, раньше по полдня как в тяжелом полусне ходил, а там опять эта ночь проклятущая накатывает…

Леонид Ильич подвигал плечами, словно разминаясь, потом уточнил:

— А как заставил-то? Чазова?

— Припер к стенке подборкой исследований о вреде барбитуратов в пожилом возрасте. А потом написал расписку, что берет ответственность за смену препарата на себя.

— Вот даже как! — брови Брежнева поползли вверх. — Да… Не ожидал такого от Юры, никак не ожидал. Ради меня рисковал, значит… Молодец. Это… Это сразу снимает многие вопросы к нему, — он помолчал, с удивлением покачивая головой, а потом спросил, — а еще где рисковал?

Пельше молча достал из папки копии протоколов заседаний Политбюро и передал их Первому.

— Угу… Да, было дело, — Брежнев нацепил на нос очки и быстро читал подчеркнутое. — Я, помнится, тогда еще удивился, где Андропов и где инфляция. Да, и про Польшу помню.

Он отложил листы и крепко задумался. Два старика в креслах напротив неторопливо пили чай из тонких фарфоровых чашек и ждали решения.

Брежнев тяжело поднялся, неторопливо дошел до двери кабинета и высунулся наружу:

— Алексей? Ты сегодня? Дай сигарету.

Закурил, стоя у дальнего окна и глядя вбок, куда-то поверх исторического музея. Короткая сигарета ушла в несколько затяжек – табак был хорошо подсушен.

— Ладно, — решительно кивнул он сам себе, энергично выпуская последнюю затяжку через нос, — ладно.

Надежно утрамбовав окурок в пепельницу, Первый быстрым шагом вернулся к кофейному столику и сел.

— Значит так, старики-разбойники, — в голосе Брежнева слышались веселье и азарт, — раз Юра так себя правильно ведет, то пусть и дальше сам реализует поступающую от "четырнадцатого" информацию. Все равно кто-то должен это делать – ему и карты в руки с его секретностью. Поэтому для вас все по-старому: наблюдаете, готовитесь перехватить объект, если возникнет такая возможность и необходимость. Не пережмите – есть в секретариате у Юры ваш человек, и ладно. А я тогда верну эти вопросы на повторное рассмотрение на Политбюро в свете… В свете… Ну, Михал Андреич выпишется и придумаем.

Ян задумчиво пошевелил пальцами:

— Леонид Ильич… Может быть вам пока не проявлять активность в связи с "объектом"? Побудете в резерве?

Брежнев дернулся, будто собираясь сказать какую-то резкость, но смолчал, подбирая слова.

— Знаешь, что там? — он прицелился и ткнул чуть подрагивающим пальцем куда-то в пол под крайним из стоящих вдоль длинного стола креслом.

— Красная площадь, — молниеносно ответил Ян.

— Нет, вот именно там, — генсек подался вперед, глаза его сощурились.

Ян нахмурился, представляя в уме план Кремля:

— Мавзолей, наверное.

— Нет Ян. Нет. Там место, где я лягу. В двух метрах от Феликса. А от моего рабочего места, — Брежнев кивнул на кресло во главе стола, — дотуда, — указал подбородком, — ровно семьдесят метров. Я как-то попросил посчитать. Всего семьдесят! Смешно, правда? Работать так близко к своей будущей могиле и знать об этом, — и он засмеялся, как заухал. — Но компания будет приятной, Чкалов еще рядом, Серго… А Михал Андреич попросился между Лениным и Сталиным. М-да… Так вот, Ян, для меня это – последний бой. Для вас обоих, кстати, тоже. Давайте уж не опозоримся напоследок, сбережем и страну, и партию. В окопах прятаться не будем. Договорились?

Эпилог

Суббота, 31 декабря 1977

Ленинград, ул. Москвиной

Неожиданный сильный толчок между лопаток выбил из меня воздух, и я птичкой полетел в высокий сугроб у обочины. Судорожно извернулся и шлепнулся на спину, поэтому успел мельком увидеть падающую на меня фигуру. Затем меня вдавило в рыхлый снег. Я инстинктивно зажмурился, втянул воздух через нос… За густым запахом шампанского прятались обертона мандарин и шпрот. Осторожно приоткрыл веки.

— Ну что, больной, — поблескивая в полумраке глазами, она уселась на мне громадной расшалившейся кошкой. Белокурые локоны, выбившиеся из-под съехавшей далеко набок вязанной шапочки, пощекотали мне щеку. — Проведем осмотр?

"Пьяна до изумления" – догадался я, а вслух произнес:

— Тут столько народу, а я такой стеснительный… Ну, ты помнишь.

Она звонко засмеялась, а потом на удивление мелодично напела:

— Не забывается такое никогда, — после чего локти ее подломились, и голова ткнулась мне в грудь. Чуть подумав, она прилегла на меня сверху и заболтала в воздухе сапожками.

Я покосился вниз. Левый каблучок был еще так себе, а вот правый стерт до самой съехавшей набок пятки.

Вздохнул и расслабился. Ничего так, в принципе – удобно. Весит она не много, пахнет приятно, кости ниоткуда не выпирают. Над головой сквозь заснеженные ветви тополей виднелся подсвеченный желтоватыми уличными фонарями собор и звездное небо за ним.

Тут мне кое-что припомнилось, и я хихикнул.

— Что, — она зашевелилась, устраиваясь на мне поудобнее, — стебешься над взрослой теткой?

Я негромко засмеялся:

— Где это здесь "взрослая тетка"? Ты, что ли? — нащупал ее ухо и начал легонько почесывать за ним. Она довольно уркнула и прижалась покрепче. — Не. Вспомнилось, что весной именно на этом самом месте мне мечталось упасть в сугроб с девчонкой.

— Так новый год же! — она пару раз с энтузиазмом пристукнула по моему плечу кулаком. — Исполнение желаний!

— Знаешь, — из меня засочился сарказм, — вот никак не предполагал тогда, что это будешь ты, и это будет так.

— Как так?

— Ну… — я поболтал в воздухе свободной рукой и опустил на талию, — как-то предполагал, что это я буду заталкивать девчонку в сугроб, а не она меня.

Она приподнялась на локтях и с непонятным интересом молча посмотрела на меня. Ее глаза были совсем рядом, и в них было мало веселья.

— Что? — спросил я, встревожившись.

— Да так, странно очень, — она опять пристроила голову мне на грудь и шумно вздохнула. — Диссоши… Диссоси… Тьфу! Дис-соци-ация. Во. Ну вот скажи, зачем такие слова для девушек сложные выдумывать, а? Диссоциация зрительной и слуховой информации у меня с тобой. Вижу одно, а слышу другое. Вижу мальчишку, а вот слушаю – и правда, будто для тебя "девчонка". У?