Квинт Лициний 2 - Михаил Королюк

— Ну, — остановилась она, — чем же?

— Всеобщим ощущением того, что всё лучшее ещё впереди, — сформулировал я.

Игрушка встала на место. Теперь крот, казалось, тревожно озирался из-за ствола.

Кузя посмотрела на меня из-под елки взглядом подраненной газели и ответила в тон:

— Значит, я вот уже второй раз буду встречать не советский новый год, — вылезла, поправила слишком свесившиеся бусы и севшим голосом подвела итог, — такой вот праздник и такая вот сказка.

Я дернулся, ведомый противоречивыми порывами. Нет, умом-то я понимал, что собираюсь сделать глупость, но успокоил себя, шепнув мысленно: "Решай сердцем".

Кузя принялась отряхиваться, старательно не глядя на меня.

— Встань сюда, — приказал я ворчливо.

— Ты чего? — она взглянула на меня почти испуганно.

Я молча достал из кармана скрученный портняжный метр и, взяв за кончик, напоказ распустил. Пошел, обходя девушку по кругу, придирчиво рассматривая с ног до головы. Да, на нее почти все отлично сядет, но надо выбрать что-то одно, ударное. В голове замелькали варианты один соблазнительнее другого. На такую фигурку шить, право – сплошное удовольствие…

Кузя провожала меня взглядом, и недоверие в нем сменялось разгорающейся надеждой. Когда я зашел за спину, она опустила лицо вниз и неожиданно громко шмыгнула носом, но тут же прерывисто втянула воздух и вскинула голову. Когда я вышел с другого бока, ее глаза блестели сильней обычного, но она смотрела на меня с вызовом, словно боясь насмешки над секундной слабостью.

— Мы будем строить корабли. Большие, серые корабли, — сказал я веско.

— Чего? — поразилась она, распахнув глаза на пол-лица.

— Давай корму замерим… — ухмыльнулся я.

— С-с-соколов!

— Да-да… И торпедные аппараты…

Ноздри у нее начали гневливо раздуваться, но в глазах заискрили долгожданные смешинки.

Сначала в меня полетела растрепанная упаковка ваты. Потом схваченный с чьего-то стола угольник. Потом ей под руку попалась увесистая, словно билиардный кий, указка, и я счел за благо осуществить тактическое отступление за диван.

— Удушу, зараза мелкая! — с азартом вскричала Кузя и полезла через него, неумело обозначая фехтовальные движения.

— Я уже крупная зараза, — хрюкнул я, пытаясь укрыться за спинкой.

— Да все равно! Скотина! Все ж нервы вымотал! — она орудовала указкой, словно это кочерга, а ей надо вытащить залетевший под диван тапок.

Я изловчился и перехватил указку, а затем дернул на себя. Это возымело неожиданный эффект – вместо того, чтобы выпустить деревяшку, Кузя вцепилась в нее обоими руками, а затем начала заваливаться на меня вместе с переворачивающимся диваном.

— Ох… — выдохнул я, когда ее колено чувствительно воткнулось мне в живот, — какая ж ты неласковая…

— Ох… — вторил мне от двери Зиночкин голос, — а у вас тут сказка в самом разгаре, как посмотрю. Аж душа поет.

— Ох… — Кузя поднялась с меня, одернула юбку, и повторила когда-то данное обещание, — ты у меня взрыднешь, Соколов.

Глаза ее сияли.

Вторник, 27 декабря 1977, вечер

Москва, Кремль, объект "Высота"

Кабинет был огромный, под триста метров. Четыре широких окна смотрели с третьего этажа Сената на крепостные зубцы, Красную площадь и ГУМ. Посередине, в простенке между окнами – портрет Маркса, напротив, на длинной светлой стене – Энгельса и Ленина. Мебель, окна – все из светлого ореха, лишь пол дубовый. Вдоль окон – длинный стол для совещаний со знаменитыми на всю страну часами в форме штурвала. В углу, у четвертого окна, еще один, рабочий стол.

Но хозяин кабинета предпочел сесть за маленький кофейный столик, что стоял под портретом Ильича. Компанию ему составили два старика, похожие, как братья – сухие, жилистые, с костистых лиц смотрят одинаково светлые глаза, а в речи неуловимо скользит прибалтийский акцент. Только и разница, что один из них лыс, и глаза его глядят холодно и оценивающе, словно выискивая цель, и даже Первому от этого бывает неуютно; по лицу же второго, который с залысинами, скользит робкая, будто неуверенная улыбка, а глаза все время застенчиво смотрят вбок.

— Ну хватит уже, Арвид Янович, — буркнул ему Брежнев, — возвращайтесь.

— Что? — встрепенулся Пельше, — а, сейчас…

Он помял ладонями лицо, словно пластилин.

— Проклятье, пристает, потом не отодрать… Самое страшное, что внутрь передается, — пожаловался он, — я себя таким и чувствовать начинаю – слабым и неуверенным. Яну хорошо, маскироваться не надо.

Пельше от лица отвел руки и чуть погримасничал:

— Ну вот, другое дело, — он улыбнулся по-волчьи, и даже голос его окреп.

— Конспираторы хреновы, — добродушно усмехнулся Брежнев. — Ладно, товарищи, к делу. Что у нас нового интересного по "объекту четырнадцать"?

— Леонид Ильич, — начал Пельше, — нам известно, что объект проявляет систематическую активность, однако поиски его пока ни к чему не привели. Более того, пока, насколько нам видно и слышно, нет и перспективных направлений. Надежды только на ошибку объекта. Юрий Владимирович бросил на операцию значительные силы, однако традиционные методы результата не дают. Определенную активность проявляет и МВД, однако у них и возможности не те, и информации намного меньше.

— Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы нашей столицы, — подвел черту Ян.

— Кто у Юры работает по объекту? — уточнил Брежнев.

— Иванов, возможно, с привлечением Питовранова, — ответил Пельше.

— Угум-с, — сказал Леонид Ильич и прикрыл глаза, о чем-то задумавшись. Потом приоткрыл один и неожиданно остро глянул на Яна. — Ты только не вздумай с моим Боренькой что-то учудить.

— С ним учудишь… — махнул тот рукой, — он сам кого хочешь учудит. Вон, как генерала этого из ПГУ по весне…

— Вот и не трогай. Он мне нужен. Ладно… Давайте, Арвид Янович, к основному.

Пельше понятливо кивнул:

— Признаков нелояльности Андропова не наблюдается. Информация по предателям отработана в полном объеме и качественно. Комитет активно продвигает использование полученной научно-технической информации под видом добытой по линии разведки. Аккумулированные в результате операций на западных биржах финансовые ресурсы самостоятельно и в полном объеме оприходованы в соответствии с принятыми процедурами. Кроме того, отмечены три инициативы Юрия Владимировича, выходящие за рамки компетентности Председателя Комитета. Отмечу, что все эти попытки несли для него определенный аппаратный риск, в одном случае – весьма значительный.

— Вот как? — блеснул глазами Брежнев, — интересно, на него не похоже. Ну-ка, где это он рисковал?