Когда погаснут все огни - Анастасия Вайсбах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вздох. Еще один, еле слышный. И еще. А потом — жуткая, пронзившая душу Чжучжэн тишина. Ей казалось, что остановилось и ее собственное сердце. Холодея, она ощутила, что ее ноги подломились и она упала на пол в прощальном поклоне, не дожидаясь, когда лекари проверят признаки и скорбно кивнут стоящим у ложа.
В тот же миг все в опочивальне опустились на колени, отдавая последний поклон усопшему государю.
Чжучжэн поднялась на ноги последней. Никто, кроме Яня Жунсиня, уже не смотрел в ее сторону, словно она стала невидима с последним ударом сердца императора. Министр Цай осторожно, как величайшую ценность, извлек из-под изголовья украшенный соколиной резьбой футляр с последней волей государя Чжэнши. Одновременно в опочивальню вошли сановники со священным нефритовым ларцом с печатью и вторым, в котором хранилось второе завещание, утверждающее волю императора. Чжучжэн заметила белое до синевы лицо министра Ло и его остекленевшие глаза и как-то устало поразилась этому. Что произошло? Неужели столь велика его скорбь?
Министр Цай сдержанным, приличествующим случаю голосом зачитывал завещание, провозглашавшее наследником Яшмового трона ее сына. Чжучжэн отстраненно удивилась спокойствию императрицы Синьюэ и Шэньгуна. Кажется, принц догадывался, что так и будет. Догадывался и был готов. Не будь он волей судеб врагом Шэнли — Чжучжэн пожалела бы этого сдерживающего рыдания юношу. Но не могла. Из-за его матери.
— Чтим последнюю волю возвышенного государя Чжэнши! И утверждаем ее двукратно.
У министра Ло был такой вид, будто он вот-вот лишится чувств. Чжучжэн стиснула руки, искренне и от всей души желая этому продавшемуся Моу мерзавцу долгой и как можно более мучительной болезни.
Советники Юн и Бэнь отомкнули нефритовый ларец и почти одноврененно глухо вскрикнули.
— Печати нет, — замедленно, как во сне, проговорил министр Цай, — священная соколиная печать пропала…
Вот теперь императрица Синьюэ проявила чувства. Чжучжэн заметила потрясенный, исполненный чего-то сходного с ужасом взгляд, который она бросила на министра Ло.
— Колдовство! — как-то истерично взвизгнул Ло, позабыв о достоинстве, — принц Шэнли принял колдуна и святотатца! Они сгубили моего сына, а теперь препятствуют тому, чтобы мы могли узнать истинную волю государя!
Взгляд Синьюэ заметался. Она несколько раз ухватила ртом воздух.
— Госпожа Чжучжэн подменила завещание возвышенного государя супруга, пользуясь тем, что неотлучно находилась у его ложа, злокозненно мешая верным подходить к нему, — после некоторого замешательства заговорила императрица, — и похитила печать, дабы скрыть свое преступление. Его высочество Шэньгун — старший сын государя, рожденный в священном браке и уже даровавший прадолжение династии Тянь. Он не запятнан подозрениями в дурном. Возвышенный император не отсылал его прочь от себя в свои последние дни.
В наступившей после слов императрицы тишине слышался шорох ветвей в саду за стенами.
— Обвинения Его высочества моего брата и сиятельной госпожи его матери в колдовстве слишком серьезны, — неожиданно для всех заговорил принц Шэньгун.
Императрица удивленно оглянулась на сына, как на запевшую рыбу. Словно не ожидала, что принц откроет рот без ее ведома.
— Заклинающим дворцовой коллегии следует прежде проверить ларец печати на следы колдовства, — продолжал Шэньгун, глядя куда-то поверх голов присутствующих, — а хранители запретного покоя должны незамедлительно подвергнуться дознанию.
— Мудрые и достойные слова, Ваше высочество, — Янь Жунсинь торжественно поклонился принцу, одновременно бросив взгляд на Чжучжэн.
Она улыбнулась племяннику одними губами. Что же — пусть. Пусть расследуют что угодно. Она не знает и не желает знать, кто это сделал.
Чжучжэн чувствовала, что у нее неодолимо кружится голова. Несчастный Чжэнши, его душа сейчас рыдает, наблюдая эту недостойную свару у его еще не остывшего тела. Свару, которой он так желал избежать, пока был жив.
— Благодарю Ваше высочество за здравые и справедливые слова, — она склонилась перед сыном ненавистной Синьюэ, — и за почтение к памяти государя отца Вашего высочества.
Шэньгун явно не нашелся что сказат в ответ. И… у Чжучжэн перевернулось сердце, когда она заметила в его глазах сочувствие.
— Немыслимо объявить народу Цзиньяня, что пропала великая реликвия и неизвестен наследник, — глухо произнес министр Цай.
— По страшниству и рождению Его высочество принц Шэньгун имеет первостепенное право, — министра Ло трясло, как в лихорадке.
— Утверждение воли государя отца не состоялось, — принц Шэньгун как будто не видел устремленного на него взгляда матери, — я не смею приять наследие и взойти на Яшмовый трон вопреки той воле, что была оглашена.
— Трону не позволительно пустовать! Это путь к смуте! — советник Бэнь пребывал в растерянности.
Чжучжэн почувствовала себя сполна отмщенной. Чтобы Шэньгун, не смевший ступить без разрешения матери, вдруг осмеилися возражать ей перед лицом сановников… Синьюэ такого явно не ожидала.
— Замкнуть ворота дворца, — императрица прикрыла глаза и сжала руки, — начать дознание. Печать… поиск соколиной печати — первейшая из забот.
— Ларец с утвержденной волей государя отца пусть ждет часа на Яшмовом троне, — Шэньгун усталым движением прикрыл лицо рукой.
Чжучжэн пришло в голову, что, умри Синьюэ родами или от болезни — она могла бы воспитать этого юношу в согласии и дружбе с Шэнли. Но что толку думать об этом сейчас? Поздно. Уже поздно.
— Приношу извинения Вашему высочеству и Вашему Величеству… — тихо проговорила Чжучжэн, — прошу дозволения удалиться в свои покои, чтобы скорбеть по государю.
Взгляд Синьюэ, который Чжучжэн, удаляясь, ощущала лопатками, говорил о том, что в любом случае их битва не окончена.
* * *
В храме предков династии Тянь, у подножия статуи великого императора Яньли, что положил конец нечестивому правлению позабывшего о добродетели предшественника и очистил Яшмовый трон от скверны, положив начало веку славы державы Цзиньянь, на соколином алтаре вилось золотистое с лазоревыми отблесками пламя. Этот чудесный неугасимый огонь был знаком благосклонности Небес к императорам. Вступая в свои права, каждый государь возжигал огонь на пяти священных породах дерева, политых пятью священными маслами — и в тот же миг пламя загоралось во всех храмах, посвященных правящей династии по всему Цзиньяню. Его не было нужды поддерживать недремлющим служителям. Гас этот огонь только в миг смерти императора. Никогда огонь не покорялся неправедному или нечестивому наследнику.
Потому невозможно было утаить смерть властителя от народа. Люди, собравшиеся для молитвы о здравии возвышенного государя Чжэнши, с тревогой и страхом смотрели, как все слабее становится огонь. Как он мечется из стороны в сторону, теряя яркость. Наконец огонь свернулся в маленькую фигурку золотистого сокола, поторый сжался, пряча голову
