Когда погаснут все огни - Анастасия Вайсбах

час, когда она покинет его в свадебном паланкине, чтобы войти в дом Хао Вэньяня. Жениха и будущего мужа, которого она так больше и не видела после церемонии. Серьезный хмурый юноша в тот день подобно ей не выглядел счастливым. А через несколько дней он отбыл с принцем Шэнли в Ююнь. Юн Лифэн регулярно получала от него письма. Краткие, приличествующие случаю, вежливые, но лишенные и изысканности выражений, и простой сердечности. Она отвечала ему такими же. И, как ни странно, понимала, что это полностью ее устраивает. Быть может, потом, когда их соединят на свадьбе, они смогут лучше узнать друг друга и начать питать хотя бы дружеские чувства. Но если бы весь год прошел только в подобном обмене письмами, Юн Лифэн была бы только рада.

Судьба волей дяди распорядилась так, что ей предстояло оставить дом, в котором она провела десять лет, намного раньше. Но не для того, чтобы отправиться в дом супруга — а в долгое путешествие в земли, что издавна принадлежали роду Юн.

Решение советника было внезапным для всех. Последовавшие за ним сборы — сумбурными и торопливыми. Никогда прежде слугам не приходилось заниматься чем-то подобным — слишком давно род Юн обосновался в Гуанлине и не отправлялся в дальние путешествия полным числом. Госпожа Юн пребывала в полной растерянности, не зная, какие распоряжения отдавать. Всю свою жизнь с младенческих лет тетушка провела в столице и единственным большим путешествием за эти годы был для нее день свадьбы. Благородные дамы не отправляются в долгие странствия — они сокровища, и усадьбы знати служат им драгоценными ларцами.

Юн Лифэн догадывалась о причинах решения дяди и поспешности сборов. Советник Юн желал, чтобы его родичи были в безопасности. Видимо, позиции сторонников принца Шэнли и дома Янь были еще более шаткими, чем это виделось издалека.

— Маленькая госпожа, — деликатно окликнула ее Баймэй, — повозка готова. Господин Юн ожидает, желая проститься.

Юн Лифэн коротко кивнула. Да, конечно, следовало помнить о временим. Проведя напоследок пальцами по резной лаковой решетке, она взяла из рук Баймэй дорожную шляпу с плотной вуалью. Простую, без отделки. Это тоже было напоминанием о непривычности и поспешности происходящего. Когда они начали готовиться в дорогу, выяснилось, что ни у нее, ни у тетушки попросту нет одежд для дальнего пути. Для посещения дворца и выездов в храмы они не требовались…

Жизнь менялась стремительнее, чем они были готовы. Вместо ясной череды спокойных дней впереди лежал туман неопределенности. Надолго ли они уезжают? Успеют ли добраться до Чжуюня, своих древних владений? Сколько проведут времени в тех краях? Не обернется ли дело так, что им придется возвращаться с половины пути? Или, быть может, они и вовсе никогда более не увидят Гуанлин снова? Что их ждет? Что ждет весь Цзиньянь?

Выходить из дома не хотелось. Юн Лифэн намеренно шла к выходу как можно медленнее, чтобы хоть на миг, на полувздох продлить нахождение в этих стенах, которые всегда были уютными и казались такими надежными.

Господа Юн, которую поддерживали под руки младший из сыновей и ближайшая из служанок, даже не пыталась скрывать слезы. Сейчас она утратила всю свою обычную спокойную уверенность знатной дамы, привыкшей жить в безмятежном тихом довольстве, и выглядела напуганной и почти жалкой.

— С горьким сокрушением в сердце повинуюсь своему долгу, отец мой, — Юн Хаоцунь склонился в поклоне резко, совершенно без приличной благовоспитанному человеку плавности.

Юн Лифэн не было нужды слышать весь разговор, чтобы понять — Хаоцунь в очередной раз за эти дни и, видимо, в самый последний, пытался убедить отца позволить ему остаться в Гуанлине. Однако советник Юн был непреклонен. Все доводы Хаоцуня разбивались о сухой приказ не спорить с отцовской волей. После такого любому сыну в Четырех Пределах оставалось лишь покориться.

Сердце девушки замерло, когда она увидела, как дядя снимает с пальца кольцо, выточенное из облачно-белого нефрита. Передающееся из поколения в поколение древнее кольцо семьи Юн. Она заметила, как резко побледнел двоюродный брат, принимая это кольцо. Кажется, все слова, которые Юн Хаоцунь еще мог бы сказать, разом иссякли. Сжав кольцо в ладони, он опустился перед отцом на колени, отдавая земной поклон.

Юн Лифэн шагнула к дяде для прощания, чувствуя, как в груди что-то тоскливо сжимается.

— Жаль, что на твою юность выпали такие печальные дни, — советник Юн улыбнулся племяннице, — ты умна и сильна, Лифэн, и я рад, что ты выросла такой под моим кровом. Позаботься о моей супруге и прими на себя ее дела, пока она не оправится от горя, вызванного разлукой. Увы, но свиток судьбы написан так, что тебе придется принять дом до того, как ты станешь супругой.

Ладони Юн Лифэн похолодели от услышанного. Она подняла глаза на дядю. Его признание, данное им поручение… это казалось оглушительным.

Юн Лифэн хотелось разрыдаться, как тетушка. Высказать дяде все терзавшие ее страхи. Объяснить, что теперь боится потерять его так, как потеряла отца и матушку. Но смела ли она ответить таким поведением на дядину веру в ее силы? Могла ли она заставить его усомниться в том, что его супруга получит должную поддержку? Юн Лифэн проглотила подступившие к горлу слезы и поклонилась.

— Я обещаю сделать все, чтобы стать помощью и опорой тетушке, — говорить мешал застрявший в горле горячий комок, — буду с нетерпением ждать радостного часа новой встречи.

Теплые руки легли ей на плечи, заставляя выпрямиться. А потом советник Юн сделал то, чего не делал с тех пор, как Юн Лифэн исполнилось четырнадцать — крепко обнял, прижав к себе.

Объятие было недолгим, но достаточным для того, чтобы девушка почувствовала, как бешено стучит сердце дяди и дрожат его руки. Советник Юн тяжело переживал грядущую разлуку — но ничем не выдавал этого.

— Не медлите более. Путь дорога ваша будет благословлена.

Госпожа Юн, захлебнувшись сдавленными рыданиями, безвольно позволила усадить себя в закрытую повозку. Юн Лифэн последовала за ней. Слуги, что оставались в усадьбе, склонились в прощальных поклонах, неровным хором произнося слова прощания и желая господам доброго пути и скорого возвращения.

Юн Лифэн уже опускала плотный занавес, когда в окошко повозки вдруг влетел скромный букет поздних цветов.

— Доброго пути, госпожа! Не давайте воли страху! — послышался голос садовника Хоу, — сердце госпожи выше него!

Юн Лифэн закрыла глаза, чувствуя, как по щекам поползли горячие слезы. Тетя, сжавшаяся на подушках, казалась такой несчастной и слабой. Юн Лифэн мягко обняла ее, прижимая к себе и легонько укачивая — почти так же, как