Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки - Дмитрий Спивак

Процесс Реставрации приобрел и метафизические, если не сказать сакральные обертона. Мы говорим о Священном союзе, созданном согласно Парижскому договору 1815 года монархами России, Австрии и Пруссии. В задачи Союза входило не просто поддержание и укрепление политической системы, сложившейся в результате победы союзников над войсками Наполеона. По мысли Александра I и его ближайших советников, целью Священного союза было положить предел распространению революционного духа и буржуазно-демократических порядков в Европе, противопоставив им старое, феодально-абсолютистское устройство, освященное авторитетом церкви. Таким образом, император России подписал максимально приоритетный для себя договор, связавший его православное царство с католической Австрийской империей и протестантским королевством Прусским в рамках надгосударственного объединения, мыслившегося сакральным не только по имени, но и по сути. Три государя, рассматривавших себя как избранников Божиих, намеревались объединить свои харизмы, ту благодать, которая пребывала на них с момента помазания на царство – и покрыть ею всю Европу.

С течением времени, к «новому порядку», поддержание коего входило в задачи Союза, нашли необходимым присоединиться практически все монархи европейского континента. Однако оплотом Священного Союза попрежнему оставались его основатели. Не случайно, когда в начале 1830-х годов, в Европе поднялась новая волна революционных и национально-освободительных движений, именно представители России, Пруссии и Австрии собрались в Берлине, решив вдохнуть новую жизнь в идеи Священного союза, и в основных чертах восстановили его, подписав так называемые Мюнхенгрецкие соглашения 1833 года. Таким образом, заложенная в Париже послевоенная «охранительная система» сохранила свое значение для западноевропейской политики Российской империи и в годы царствования Николая I – хотя, как известно, с ходом времени ее космополитические установки отходили на задний план, уступая место идеям «официальной народности» и панславизма. Значение это не ограничивалось сферой идеологии. Члены Священного союза периодически собирались на конгрессы, где согласовывали свои политические стратегии (последний прошел в 1822 году). Они поддерживали друг друга путем дипломатических демаршей, а там, где это представлялось необходимым – и карательных экспедиций. Созданная в те годы либеральными – в особенности, французскими журналистами – картина угрюмого русского востока, на котором засели тайные и явные недоброжелатели и «жандармы Европы», утвердилась в массовом сознании прогрессивной европейской общественности именно в ту эпоху. Ее ожидало долгое будущее. Читатель легко обнаружит признаки этой картины, раскрыв едва ли не любую из ведущих западноевропейских газет наших дней.

Эпоха Бисмарка

Осенью 1862 года Отто фон Бисмарк был вызван из Парижа в Берлин экстренной телеграммой своего короля и принял пост прусского министер-президента. Ему предстояло управлять против воли парламентского большинства страной, пребывавшей в состоянии величайшего нестроения. Многие полагали, что новый политический лидер станет заигрывать с одними и запугивать других. Напротив, в первом своем публичном выступлении – знаменитой «речи 29 сентября» – Бисмарк определил основную цель нового курса без церемоний и политесов. Границы прусского государства, установленные решениями Венского конгресса, не могут быть признаны удовлетворительными для германской нации. Они могут и должны быть изменены всеми способами – или, как выразился великий юнкер, «железом и кровью»… Не прошло и десяти лет, как, после впечатляющей победы над Францией, прусский король Вильгельм был торжественно провозглашен в зеркальном зале Версальского дворца германским императором, а к черно-белому знамени Гогенцоллернов была добавлена третья, кроваво-красная полоса. Итак, объединение северной и юго-западной Германии пошло по так называемому «малогерманскому пути». Напомним, что геополитики того времени обсуждали еще возможность объединения немецких земель при участии и под верховенством Австрии («великогерманский путь»), а, кроме того, и так называемую «триаду», под которой понималось раздельное существование Пруссии, Австрии, и союза нескольких десятков остальных, менее сильных немецких государств.

Новое положение дел к югу от Балтики, таким образом, в общих чертах определилось. На европейском континенте возникло сильное и воинственное государство, стиснутое с одной стороны Россией, с другой – Францией. С кем из своих соседей ему предстояло воевать, а с кем – заключать союз, было еще не вполне ясным. Нужно заметить, что сам архитектор новой политической системы вовсе не полагал войну с Россией ни вероятной, ни желательной. Заветным желанием Бисмарка было обеспечить Германской империи крепкий тыл на востоке. На этом пути было многое сделано. К примеру, в самом начале шестидесятых годов, во время польского восстания, царская дипломатия предложила Бисмарку заключить соглашение, которое позволяло бы русским войскам преследовать польских повстанцев на прусской территории. Несмотря на свое не вполне еще прочное положение и не боясь вероятных истерик своих политических недругов по поводу урона прусскому суверенитету, Бисмарк с готовностью пошел на подписание договора. Смелость этого шага могут оценить дипломаты современной России, пока не добившиеся от властей сопредельной Грузии разрешения преследовать чеченских боевиков на ее территории.

Другим примером может служить «Союз трех императоров» – то есть русского, германского и австрийского – оформившийся в 1872–1873 годах. Ради его заключения император Германии посетил Санкт-Петербург и встретил тут самый теплый прием, а русский царь не почел за труд съездить в Вену для снятия последних затруднений. Союз предусматривал в числе прочего и военное сотрудничество. С Австрией у царского правительства были свои счеты. В Петербурге надолго запомнили, как во время Крымской войны, в 1854 году, когда у России были связаны руки, австрийцы выставили нам ультиматум, в котором потребовали освободить Молдавию и Валахию. А ведь у нас так верили австрийцам – и, кроме того, не видели в их демарше никакого смысла. Действительно, заняв своими войсками дунайские княжества и рассорившись насмерть с Россией, австрийцы не сумели угодить и другой стороне. В итоге пришлось через два года с изрядным позором очищать территорию княжеств, а потом воевать с Францией, тоже безо всяких успехов. Как бы то ни было, но в 1867 году Австрия была преобразована в двуединое Австро-Венгерское государство, в политическом отношении представлявшее собой конституционную монархию. При всех оговорках, нужно признать, что этот шаг усилил страну и сплотил ее, дав Австрийской империи еще полвека жизни. Между тем к числу безусловных доминант ее внешней, а впрочем, и внутренней политики, относилось выполнение старой мечты о сообщении Дунаю статуса «австрийской реки» на всем его протяжении – равно как дальнейшее распространение на юг, к Средиземному морю и Черному. На этом пути австриякам предстояло столкнуться с планами царского правительства – как непосредственно, на западных берегах Черного моря, так и опосредованно, по мере освоения земель южных и западных славян, которым Россия покровительствовала, исходя из принципов панславизма. Вот почему, как бы германские войска ни били австрийцев (к примеру, в войне 1866 года) и какие бы дружественные протоколы ни подписывались в Шенбрунне и Петербурге, невидимая, но мощная сила отдаляла Австрию от Петербурга и притягивала ее к Берлину.

В 1890 году, достаточно уже пожилой, семидесятипятилетний, но проницательный Бисмарк вышел в отставку. В Петербурге всегда ценили «старого льва» и понимали, что лучше иметь одного такого врага, чем целую толпу недалеких, тем более – неверных друзей. Сам Бисмарк, кстати, успел пожить в нашем городе в бытность свою посланником Пруссии – формально, с весны 1859 года по начало 1862-го – и с удовольствием поминал до конца жизни то незабвенное время. Посольство располагалось тогда в доме Стенбок-Фермора на Английской набережной (по теперешней нумерации, это – дом 50). Здание выбрал и снял вскоре после приезда в Санкт-Петербург сам Бисмарк. В воспоминаниях он писал, что Нева у Английской набережной сразу понравилась ему движением многочисленных пароходов, парусников и лодок, несказанно оживлявшим вид из окон фасада. Прусский посланник был очарован и закатами солнца, рисовавшими волшебные картины на волнах реки. Немаловажным было и то обстоятельство, что поблизости располагался единственный в ту пору постоянный мост через Неву (Благовещенский, позже – Николаевский), обеспечивавший сообщение с Васильевским островом. Дело, помимо прочего, было в том, что на острове, поближе к торговому порту, традиционно располагалось прусское консульство, а иметь постоянное и быстрое сообщение с ним для посланника было весьма желательным.