Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Феликс Саусверд

— Что?.. — зависла тягучая пауза. — Я немедленно выезжаю.

— Машина уже у вашего дома, — отрапортовал Эрис.

— Спасибо, Мухамед, — и Пуриньш стал натягивать брюки, думая при этом, что Ланге и Тейдеманису он позвонит уже сам из своего кабинета.

Примчавшись в контору, Пуриньш на ходу приказал Эрису вызвать «этого негодяя Зарса» и кубарем скатился в полуподвал для экзекуций. Лицо Куранова в двух-трех местах кровоточило и было закинуто назад, ремни, привязывавшие его к стулу, были ослаблены. Он был в легком беспамятстве. На другом стуле вроде бы дремал Штайер: хотя веки его были полуоткрыты и в его пальцах дымилась сигарета. Он лениво открыл глаза и горделиво сообщил, что ничего особенного не потребовалось. Указательным и большим пальцами он, сложив их как для демонстрации толщины бутерброда, показал, что, дескать, применил пытку чуть-чуть и тип, испугавшись, все выложил. Возникший рядом Эрис поддакивал.

— А он не того? — показал тоже жестом пальца у виска Пуриньш. — Не с фантазией, крыша у него на месте, не съехала?

Раздался голос Эриса:

— Пройдите наверх, вам информация.

— Все в порядке, Александр, — сказал Зарс, — он мой старый знакомый и твой тоже. Помнишь ту типографию в Зилупе? Из тех кадров. Мы их брали в тридцать шестом. Напрягись — вспомнишь.

— Да-да-да. Отлично помню. Вот это номер. Надо брать второго.

— Я свое дело сделал, донесение на столе. Не спал — писал. Оцени.

— Звоню Ланге и Тео. Надо действовать.

Все завертелось. Панцингер лично побеседовал со вторым участником группы, радистом разведывательного подразделения партизанской бригады Волдемаром Седлениексом (кличка — Гаецкий), которого задержали 25 октября. Убедившись, что его напарник выдал все, что мог, Гаецкий посопротивлялся всего пару-тройку дней, и радиостанция вновь вышла в эфир, но уже под личную диктовку Ланге. В штаб бригады пошли ложные радиограммы, содержавшие все компоненты отсутствия принуждения при работе под контролем противника. Присланный из Берлина радист следил за каждым движением Гаецкого. Итак, 25 сентября 1943 года, в один день на невидимом фронте борьбы с подпольщиками в Латвии гестапо нанесло два далеко-рассчитанных удара: в партизанской бригаде стал действовать Граф, в Риге — захвачена партизанская радиостанция, начавшая работать под диктовку Панцингера — Ланге. Противник еще более укрепил свои позиции.

…Весь октябрь сорок третьего Ольга, Федор, Кириллыч, Соломатин изыскивали всяческие зацепки, чтобы передать собранную информацию в партизанский отряд, а при случае уйти туда кому-то из них для налаживания связи.

Ольга чувствовала, что как она сама, так и вся ее группа попадают в какую-то трясину неопределенности. Словно в болоте они ощущают, видят кочки, по которым можно куда-то выбраться, но которые находятся в неописуемом хаосе, не поймешь, можно ли на что-то встать, опереться, выскочить, перебежать по этим кочкам. А они куда-то отодвигаются, исчезают, покрываются болотной жижей, становятся опасно скользкими и вообще исчезают.

Взять Петю, Шабаса, Рагозина, Лешу… Один, Петя, куда-то исчезает, позвонит, опять пропадет; Шабас вечно занятой, в разъездах, Томка минимум три раза проговорилась, что мужик ее только и возит людей в свои родные Лаудари; Рагозин и дружок его Гудловский, оба пыжатся, собираются уйти в леса, говорят, давай сведения, что вы с Кириллычем, Соломатиным и Федором собрали — унесем, (однако на просьбу Ольги взять ее с собой туда, в те края — Рагозин посмеивался, отказывал: не мог же он выдать замысел хозяев, что Ольга нужна в Риге в качестве приманки, что она «под колпаком» и в любой нужный момент предназначена для гестапо, а не для отряда). Лешка, тот занят любовными утехами, делом безусловно стоящим, но если говорить серьезно, то куда ему от молодой жены, ожидающей ребенка, рваться? С трудом в этой войне свое кровное нашел и от него бежать? Может, у другого витязя и хватило бы сил пуповину от только что образовавшейся семьи оборвать и… а у него не было ни сил, ни желания бросаться с головой в очередной темный омут войны…

Для того чтобы вжиться в те октябрьские дни сорок третьего в Риге, показать, как же бежали пленные красноармейцы и командиры из лагеря в партизанский отряд, автор приводит почти полностью письмо одного из таких беглецов — Корецкого в адрес Зои Пасторе, квартира матери которой Анастасии Журовой-Пасторе являлась одной из спасительных, конспиративных квартир, развернутых советскими патриотами. В письме, стиль которого сохранен, читатель встретит несколько фамилий ранее упоминавшихся в тексте.

«г. Краснодар.

Добрый день, уважаемая Зоя Сергеевна! С чисто сердечным приветом к вам от нас всех. Получил от вас письмо, но не смог сразу ответить по некоторым причинам независящим от меня. Первым долгом поздравляю вас с праздником 25 лет советской власти в Прибалтике, особенно советской власти в Латвии (т. е. письмо относится к 1965 году. — Авт.). Я это хорошо помню, так как в эти годы, т. е. 1940 служил в артил. (артиллерии. — Авт.), жил в казармах около Кишозера.

Зоя Сергеевна, в отношении того, чтобы я написал т. Васюкову, то я это сделал. Я искал еще одного товарища, который должен был знать вашу маму, но пока ответа нет. Это Лазарев Дмитрий, год рожд. точно не помню, но примерно 1919 или 1920 с Костромской или Вологодской области. В 1950 г. я сказал, что он на родине. От себя я могу отписать следующее.

Находясь в плену в рижском лагере, все мои попытки бежать из лагеря были неудачны. В продолжение длительного времени мы проверяли один другого, и таким образом у нас создалась группа. Это Лазарев Д., Мердаев Г., Федченко Г. и я. Познакомились поближе с товарищами, которые из военнопленных работали в пекарне. Это Васюков Михаил, Хидимели Владимир, Власов М., работающих в бане военнопленных Кочанов Андрей и Иван Рагозин, которые жили там же. От них я получил записку, что имеются квартиры, куда можно явиться, то на улице Пионерской на 4 этаже, номер не помню. Там скажут другие адреса.

И вот представился нам случай. 13 октября 1943 г. в 18.30 мы четверо бежали из плена. Когда стемнело, мы по одному нашли эту квартиру. Часиков в 8 вечера хозяйка сходила в баню, и оттуда пришли Кочанов и Рагозин. Через 15–20 минут Кочанов А., Лазарев Д. и я пошли на улицу Артиллерийскую номер не помню, в общем на вашу квартиру. Помню женщину средних лет, ее звали тетя Аня, тебя Зоя, и мальчика лет 4–5, который был из Пскова, а ваша мама его взяла к себе. Когда я разговаривал с мальчиком, его кажется звали Витя, сидя у меня на руках, он рассказывал за пожар, как горел дом и еще как он с Зоей ходил в библиотеку, а мальчик говорил блиотека. А вам, Зоя, на мой взгляд было лет 13–14.

Примерно в 21.30 сюда же, т. е. к вам пришли остальные три человека, т. е. Рагозин, Мердаев, Федченко. И еще оказалось за занавеской были двое, — кто они — я их не знаю. После разговора о том, что так много на ночь нельзя оставаться, ваша мама дала пропуска Кочанову и мне, и мы двое ушли на другую квартиру на улицу Московскую, насколько помню № 1, к дяде Лене (не точно. — Авт.) переночевать там. А там было нас четверо. Двое ушло утром, а мы, Кочанов и я, ночевали вторую ночь. 15 октября, утром, часиков в 10 зашли к вам. Кочанов зашел в дом. Я стоял у ворот. Из дому вышли два латыша, за ним вышел Кочанов, мы ушли в скверик. И те товарищи, т. е. латыши, дали нам адрес на ул. Чиекуркална, 4, где вечером мы встретились с Васюковым и еще одним тов., фамилию не помню. 16 октября в 12 часов Кочанов и я пошли на Артиллерийскую, у скверика встретили вашу маму с мальчиком, которая Кочанову сказала адрес квартиры в районе старой Риги. Но этим адресом нам воспользоваться не пришлось, так как вечером мы встретили Ивана Рагозина и латыша, которым оказался Шабасов Иван из деревни Лаудари. Они привели нас на улицу Звезда, 18. Это на Звиргаду острове у Двины. Там был Хидошели Владимир. Меня оставили, а Кочанова забрали на другую квартиру. Квартира, а вернее дом, принадлежал Курмелису Петру. Это был человек лет 50 с бородой, работал точильщиком на рынке, жена его (имени не помню), сказала: у нас дети ушли с русскими. Сын Леонид (на которого я был чем-то похож) и дочь Лена. Поэтому мы звали ее мама, а его папа. О матери я помню, что она работала в ателье пошива. Полная, крупная женщина, лет 45–50. У них мы прожили 8 дней. 25 октября нас на вокзал проводил Папаша, где нам дали пропуск и билеты и мы поехали. До деревни Лаудари добрались благополучно, а дальше нас сопровождал проводник из партизанского отряда. В деревне Лаудари нас собралось 23 человека… Рагозина и Шабасова в скором времени проводили обратно.

Вернулся один Шабасов, от Кочанова я слышал, что якобы Рагозина по дороге арестовали. Кочанов, выполняя задание, был ранен. Хидошели ушел с заданием с группой, и его я из виду потерял… В новом году, это 1944, мы перешли фронт и соединились с советской армией…»