Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Феликс Саусверд

При допросе Графа, и не одном, в бригаде с ним беседовали неоднократно, все сомнения толковались в его пользу, презумпция невиновности действовала, хотя ее проводники теоретически мало что о ней знали. Они попросту были честными патриотами, партизанами, боровшимися за святое дело — свободу народа.

… Когда Граф вошел в землянку, там находились заместитель командира бригады Балод и начальник контрразведки Юрч. Граф представился, затем присел на стул, извинился, снял правый сапог и стал стаскивать штанину бриджей.

— Ты чего? — не понял Юрч, широкоплечий, скуластый, с угрюмым лицом и приветливыми глазами.

— Документы, которые велели мне передать, и из которых видно, кто мы есть… — пояснил Граф.

— Хм, — давай, доставай, — сказал Балод, круглолицый, с ямочками на щеках.

Граф ловко вывернул на левую сторону штанину и финкой поддел внутренний шов на колене, затем оторвал лоскут материи и достал бумаги, сложенные аккуратно, по-хозяйски. Под пришитым сверху лоскутом они нисколько не деформировались и легли на стол перед Юрчем одна к одной, как три карты при игре в двадцать одно. Граф оделся, натянул сапоги и из внутреннего кармана френча вытащил еще один документ — аусвайс, где он был обозначен унтер-офицером караульного отдела (Укр.) лагеря военнопленных.

Прочтя в аусвайсе «он уполномоченный носить оружие и имеет право свободного хождения согласно местных предписаний», Юрч сказал:

— Оружие?

— Вот, — извлек Граф из кармана брюк браунинг, вытащив при этом обойму и проверив, нет ли в патроннике патрона, оттянув для этого на себя ствол и наклонив его вниз, по направлению к полу.

— Богатый ты, лейтенант, — покачал головой Юрч.

— Кто здесь богатый? — раздался голос вошедшего Лайвиньша, командира бригады, высокого, стройного, широкого в плечах. — А, пополнение, что Павел приволок.

Лайвиньш сел за стол, разложил бумаги Графа и стал их рассматривать. Прежде всего его внимание привлекли документы «Рижского партизанского центра». Он прочитал их внимательно, передавая листки по одному своим товарищам. Закончив читать, он спросил Графа:

— Смелые ребята, а?

— Да, братва что надо, — ответил тот.

— Где же ты на них вышел, или они на тебя? — спросил Балод.

— Я на них? Да когда сидел в лагере в Гризинькалнсе, то меня с ихним Федей познакомил Ванька-банщик из лагеря.

— Ты входишь в их руководящую группу, в число командиров? — уточнил вопрос Лайвиньш.

— Нет, — ответил Граф. — Я с ними, так сказать, на равных. Ребята предложили, я вступил, а когда узнали, что к вам собираюсь, то вот вручили. Говорят, отвезешь документы, объединяться нам надо. Партизаны оружием помочь нам смогут. Вместе мы сила…

— Еще какая, на расстоянии в три четверти Латвии, — усмехнулся Лайвиньш. — Разломаем немцев, как свастику на печати.

— Кто тебе дал эти документы и где ты их получил? — спросил Юрч.

— Федя, активист «центра», прямо в парке, в Верантском парке, — вспомнив парк у дома Эриса, сказал Граф.

— Да, верительные грамоты у тебя богатые, — протянул Лайвинш. — Руководителей «Рижского партизанского центра» ты знаешь?

— Нет, не знаю, — правдиво ответил Граф, — там же конспирация. Что не положено, то не положено.

Юрч тем временем рассматривал на свет штемпель «центра» и печать — сильные трудовые руки разламывают свастику.

— Здорово придумано. Никогда не видел. Работа хорошего мастерового.

— Делал человек с богатым воображением и глубокой ненавистью к фашизму, — задумчиво заключил Лайвиньш. — Я тоже такого не встречал. Вообще видно, что организация боевитая, во всяком случае солидная: и со своим членством, печатью присягой и даже штемпелем. Прямо как в райкоме! И какова основная задача твоей организации? — спросил Лайвиньш.

— Снабжать вас людьми, пленными стало быть, усилить борьбу с фашизмом. В городе распространять листовки, организовать диверсии, да мало ли что…

— Да, все это верно, — покачал головой Лайвиньш. — И люди из Риги идут. Уже две группы прибыли. Сегодня у нас какое? 25 октября с утра было? Да, — сам спросил и ответил командир бригады. — Первая группа прибыла в первых числах этого месяца, человек 25 там было, вторая — 13 октября, с восемнадцатью человеками. Ни у кого на них таких солидных документов не было. Так, Юрч?

— Не было, — глухим голосом откликнулся тот.

— Жалко, что и руководители «центра» к нам не идут, а? — спросил Балод.

— Заняты они по Риге, — быстро заметил Граф, понявший из реплик Ланге и Пуриньша, что руководству «центра», чьи подписи были подделаны на бумагах, вход в Освейские леса забит наглухо. «Дать возможность действительного объединения двух сил! Так вам Ланге и разрешил», — подумал Граф, которому уже начинало казаться, что экватор допросов он благополучно переполз.

— Скажи, — проскрипел дотошный, вечно простуженный Юрч, — вот почему тебе документы эти доверили, а у других групп их не было?

— Во-первых, как я понимаю, я вышел из Риги раньше других, заранее имея поручение, шел один, по тропе надежной. Во-вторых, у меня был настоящий аусвайс, ходовой, вот он. Проверят — отпустят, у других не знаю были ли еще. По-моему, нет. Ну и вообще, мне доверяли. Имел ли кто еще задание по связи — не знаю.

— Ясно, — сказал Балод.

— Скажи, а как ты на тропу сестер Долновских угодил? — спросил Юрч.

— Я не знал, что это за дорога. Теперь только понял, что она самая долгая, — запустил «дурочку» на всякий случай Граф. — Я отправился 14 октября. Там вышла одна история с евреями на складе. Оставаться в Риге было опасно, и мне предложили через Стефанию уйти. Вот я и ушел.

— Ясно, — сказал Лайвиньш, хотя ему ничего не было понятно, почему парень этот не пошел с первой группой, которую вез Шабас до Зилупе, а потом к своим родителям в Лаудари, той же Истренской волости, в которой жила в Стрельцово Тоня. Но не будешь же вслух недоумевать перед посланцем подполья из Риги?

Балод этого командирского сомнения по ходу дела не понял и спросил:

— Но ведь Шабаса Ивана ты знал, в его списке ты фигурировал, почему с ним не пошел?

— Я Шабаса последнее время в сентябре не видел, я прятался из-за складской истории. С ним идти не получилось.

Лайвиньш досадливо поморщился на своего зама: незачем давать этому парню возможность собирать все доводы. С Шабасом еще о нем толком не поговорили. А теперь в лагере они встретятся и все обсудят.

— Ты вот что, расскажи, как в плен попал, где сидел, — перешел на другую тему Юрч.

Граф набрал воздуха побольше, ибо глава эта хотя и была отрепетированной и залегендированной, но лучше, чтобы ее вообще не было, и начал:

— Училище окончил 14 июня сорок первого, получил назначение командиром минометного взвода, затем — в отдельном артиллерийско-пулеметном батальоне, был командиром дота. 20 сентября сорок первого около Ленинграда, будучи контужен, попал в плен. И пошла служба другая, — невесело усмехнулся он. — Лагерь в Валге, в лазарете там был, отошел малость, в апреле сорок второго бежал. Поймали, посадили в тюрьму Тервете, оттуда снова бежал, затем посидел в тюрьмах Алуксне и Валки — и в лагерь в Риге, в Гризинькалнс. В январе или феврале сорок третьего познакомился с Шабасом, он мне поручил вступить в охранный украинский батальон. Вступил, стало легче. Караульный как никак. Связался с рижскими подпольщиками.

Тут Граф немного притормозил, по понятным причинам о них рассказывать не стоит. Начнутся вопросы, ах, тот погиб, а как погиб? Ну их к лешему.

— Вот такая моя история, — закончил он.

— Да, история у тебя богатая, — проскрипел Юрч. — Ладно, пусть идет пока. Так, командир?

— Мы посоветуемся, определим, куда тебя пристроить, подожди на свежем воздухе, — сказал Лайвиньш.

Граф вышел. Все заговорили разом.

— Темная лошадка, — проскрипел Юрч. — Лагерь, тюрьмы, побеги, и на тебе — караульный.

— Всякое в жизни встречается. То, что он с патриотами в Риге связан, помощь им оказывал, доверием у них пользуется, я думаю, — сказал Балод, обращаясь к Юрчу, — отрицать не можешь.

— Будем разбираться. Спросим других людей. На днях еще одна группа прибыть должна. Куда его определить сейчас? — сказал Лайвиньш.

— По линии разведки. Парень пронырливый, с немцами общался, аусвайс имеет, — Балод потряс слегка документом.

— Пусть будет так, — заключил Лайвиньш. — Балод, вот что, срочно подготовь шифротелеграмму в Москву.

— И все-таки бегал, бегал, а в унтеры выбился. У нас, поди, сержанта при таком раскрое не получил бы. Для немцев у него характеристика очень отрицательная была, — ворчал Юрч.

В этот же день Балод подготовил донесение в Москву, в штаб партизанского движения Латвии, на имя его начальника полковника Спрогиса.

«…С сентября 1942 года в 362-м сторожевом батальоне, где был помощником командира взвода… 24 октября 1943 года прибыл в партизанский отряд… передал нам письмо «Партизанского центра» из Риги, удостоверение и присягу того же центра… Письмо ему дали двое военнопленных…» В конце телеграммы содержался интуитивный, но четкий вывод: «Не исключено, что он завербован и послан немцами». Донесение подписали Лайвиньш и Балод.