Осторожно! Биологическое оружие! - Канатжан (Кен) Алибеков (Алибек)

Эти решения я принял еще раньше, когда в город входили танки. Лена не пыталась отговаривать меня, но когда я признался, что хочу пойти к Белому дому, то расплакалась и попросила подумать о детях.

Размышляя, что делать дальше, я пил чай, и тут в кабинет ворвалась целая делегация от отделов института.

— Мы хотим знать, что говорят в руководстве «Биопрепарата», — начал один из вошедших.

Я коротко сообщил о встрече у Калинина и письме, в котором Ураков поддерживает ГКЧП.

— Надо выпустить наше собственное обращение, — сказал начальник одной из лабораторий, мужчина лет пятидесяти. — Нам следует поддержать демократию.

Все согласно закивали.

— Если мы напишем от имени всего института, — решил я, — то сначала это следует обсудить на общем собрании, тогда все смогут высказать свое мнение.

И в три часа дня более четырехсот человек собрались в душном конференц-зале, мест всем не хватало, и кое-кто уселся прямо на пол. Оглядев возбужденные лица собравшихся, я подумал, что, должно быть, подобные собрания проходят сейчас и в других государственных организациях Москвы.

Когда я поднялся, разговоры прекратились.

— Не хочу оказывать давление на присутствующих, — начал я. — Буду выступать не как директор института, а как гражданин: я называю случившееся путчем.

Взрыв аплодисментов помешал мне продолжить. Кто-то вскочил на стул и замахал руками в знак поддержки.

Продолжив, я сказал что если присутствующие согласны со мной, то от имени института будет написано заявление в поддержку Горбачева и Ельцина и направлено в Белый дом. Потом я зачитал проект заявления, составленный вместе с руководителями отделов… и начал голосование:

— Кто «за»?

В зале все подняли руки.

— Кто «против»?

«Против» были только двое, но соседи зашумели на них.

— Пусть объяснят, почему! — перекричал я возмущенные голоса.

Один их них оказался ученым, которого я очень уважал. Он спокойно переждал, пока шум уляжется, а затем встал, чтобы обратиться к коллегам:

— Я считаю, что в стране наконец появилось нормальное правительство, — его голос дрожал от волнения. — Если все продолжалось бы, как раньше, то страна бы развалилась на части. Мой отец погиб на войне, чтобы этого не произошло.

Когда он замолчал, то несколько человек согласно закивали.

— Посылайте письмо! — выкрикнул кто-то.

— Посылайте! — подхватила толпа.

Мы разослали водителей с копиями нашего заявления в Белый дом, в «Биопрепарат» и редакцию «Общей газеты».

Когда я вернулся, мне передали просьбу перезвонить секретарю Калинина.

— Вы будете у себя до конца дня? — спросила она.

— Да, а в чем дело?

— Калинин собирается к вам заехать, — сообщила секретарь и повесила трубку.

Калинин приехал ровно в 17 часов. Он привез мое заявление об увольнении и копию заявления «Биомаша». Он выглядел чрезвычайно расстроенным, под глазами темные круги, волосы растрепаны, никогда я не видел его в таком состоянии.

— Знаешь, — директор слабо улыбнулся, чтобы как-то разрядить обстановку, — я бы выпил чаю.

Генерал сел напротив меня, положив на стол бумаги. Когда принесли чай, он залпом выпил его.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я.

— Бывало и хуже, — прозвучал тихий ответ.

Молчание затягивалось, неловкость создавшейся ситуации тяготила меня.

— Зачем вы приехали? — это был естественный вопрос.

Не ответив, генерал отставил чашку и оперся руками о стол. Казалось, он старается успокоиться.

— Канатжан, — наконец начал он, — я глубоко уважаю Горбачева, и ты об этом знаешь. Когда услышал о произошедшем, то просто не знал, что делать, а прошлой ночью и вовсе глаз не сомкнул.

Калинин замолчал, но, не дождавшись ответа, продолжил:

— Дело в том, что сегодняшние лидеры — Язов, Путо, Бакланов — порядочные люди, любят свою страну, и я их прекрасно знаю. Как вы прикажете к ним относиться?

— Я не могу решать за вас, — отозвался я, — но, сами поймите, откуда они взялись? Кто их выбрал?

— Да не в этом дело! — резко сказал генерал своим командным голосом, но потом снова обмяк на стуле. — Мне только хочется, чтобы ты понял: они любят свою страну, — повторил он. — Они такие же патриоты, как ты и я, как все мы.

— Генерал, я уже сделал свой выбор. Вы должны сделать свой, — ответил я.

Калинин прикрыл лицо рукой, казалось, что он вот-вот заплачет.

— Ты не понимаешь, Канатжан, ты совсем не понимаешь… как трудно… — и он замолчал, не в силах продолжать.

Я отвернулся. Я слишком хорошо знал этого человека и понимал, что он не простит, если я буду свидетелем его слабости.

А потом целый час мы разговаривали, как никогда раньше. Калинин поделился со мной своими трудностями, рассказал о проблемах, связанных с чиновниками из Центрального Комитета, желающими занять его место, о Военно-промышленной комиссии и вообще обо всех своих врагах. Сейчас этот человек, который всегда показывал свое превосходство, беседовал со мной не как с подчиненным, а как с другом.

Затем все закончилось так же внезапно, как и началось. Он вернулся к теме путча.

— Дело в том, понимаешь… они — наши люди, — выдавил он, пытаясь обрести прежнее самообладание.

— Это не мои люди, — отрезал я. — Я поддерживаю президента. Может быть, он и не был избран демократическим путем, но…

Махнув рукой, Калинин оборвал меня:

— Не хочу с тобой спорить, Канатжан, — вздохнул он. — Давай придем к компромиссу.

Он указал на два листа бумаги на столе.

— Это… преждевременно, — сказал он. — На двадцать шестое назначено заседание Верховного Совета, Лукьянов уже объявил, что занимается этим вопросом. Почему бы нам не подождать развития событий? Ты можешь поступить опрометчиво.

Мое расположение к нему мгновенно исчезло. Теперь я понял причину его посещения: генерал не хуже меня проанализировал ситуацию и сообразил, что успех переворота сегодня уже не так очевиден, как вчера. На случай возвращения Горбачева к власти наше заявление обеспечивало ему политическое алиби, правда, для этого ему следовало любой ценой удержать меня в «Биопрепарате».

И все равно мне было жаль этого человека. Раскрывая душу, он, наверное, сказал мне больше, чем хотел.

— Сейчас очень трудные времена, — продолжал директор. — Знаю, как ты относишься к нашей программе, но нам сейчас нельзя терять ни одного человека.

Взглянув на меня, он попытался улыбнуться:

— Очень тебя прошу, останься.

Мне следовало быстро принять решение. Для меня не имело значения, отправиться в отставку сейчас или позднее. Но если я уйду сейчас, то подведу своих сотрудников.