Песни мертвых соловьев - Артем Мичурин

– Вода годная, – отрапортовал, разобравшись с замерами, Гейгер. – В пределах нормы.

– Отлично, – капитан сложил карту. – Собери все емкости и наполни. Сиплый, как организуешь костер, займись жратвой. Каши пшенной свари. Заебла сухомятка.

– Не извольте беспокоиться, – с энтузиазмом отозвался медик. – Шеф Сиплый все организует в лучшем виде. – После чего еле слышно добавил: – И чайком напоит, и поебаться завернет.

– Не боишься, что погоня за нами? – кивнул я в сторону колдующего над хворостом медика.

– Скольких ты там ухайдакал, на заводе и в городке? – спросил Ткач, будто знал, но подзабыл.

– Ну… семерых.

– И мы двоих, да еще и Ряба подсобил. При таком соотношении потерь кто кого должен бояться?

– Хм. Ладно, пойду проверю, есть ли рыба в этой речушке.

Я взял лопатку, снасти и отправился добывать еду. Но сначала червей. Впрочем, и черви – еда. Сам не пробовал, но, говорят, они очень питательны. Особенно свежие. Должно быть, ощущения в желудке весьма необычны, когда эти бескостные твари шевелятся, растворяясь заживо. А шевелиться тут есть чему. Местные червяки оказались настоящими исполинами. Я выкопал трех и решил, что больше не потребуется.

– Дьявол! – занимавшийся разведением костра Сиплый заметил, как я насаживаю извивающуюся бестию, и решил полюбопытствовать: – На гадюку ловишь?

– Нет. Крючок ядом смазываю. А ловить буду на яйца. Сом на них хорошо берет.

– Какие еще яйца?

– Вот эти, – мой кинжал неожиданно для медика очутился возле его промежности.

– Бля! – Сиплый отпрыгнул и, споткнувшись, приземлился на пятую точку. – Урод! – поднялся он, не на шутку возмущенный. – Чуть не резанул!

– Велика потеря.

– Да. У меня на них еще планы имеются.

– Какие планы, Сиплый? Ты же бесплоден.

– Что за ересь?

– Так ведь тебя, сколько ни еби, ты все равно не родишь.

Шутка нашла отклик в форме сдержанного ржания боевых товарищей. Даже капитан позволил себе ухмыльнуться кривее обычного. А самое главное – Сиплого удалось нейтрализовать еще до стадии генерации непрошеных советов. Он молча сплюнул и вернулся к разведению костра.

По правде говоря, рыбак из меня никудышный. Снастями, что всегда с собой таскаю, раза три-четыре всего и пользовался. Да и то без особого успеха. Но здесь, на речке Воря, клев был – грех жаловаться. Первая рыба неизвестной мне породы, но вполне достойного размера, заглотила наживку так, что крючок пришлось выдирать вместе с кишками. Их и закинул во второй раз. А чего добру пропадать? Минуты через две поплавок скрылся под водой.

Воодушевленный моим примером, к рыбалке присоединился Балаган, оставив пост Ткачу. Сразу видно – парень деревенский. И удочку смастерил в два счета, и червя нацепил, как заправский экзекутор.

За полчаса мы натаскали семь рыбех, а потом – как отрезало.

– На глубину ушла, – поделился рыбацкой мудростью Балаган. – Теперь часа через три поклевку ждать, не раньше.

Ввиду наличия примерно трех килограммов относительно чистой рыбы было принято единогласное решение сварганить уху, а пшено оставить до лучших – что вряд ли – времен, как продукт не скоропортящийся.

– Ну вот, – ощерился Гейгер золотыми коронками, – а вы говорили: «Куда столько лука, куда столько?»

– Да, – довольно вздохнул Сиплый, – хорошо горяченького. Хлеба только не хватает и укропа с петрушкой, а еще картошки не помешало бы, ну и морковь целиковую, для аромата.

– А на грудь не поссать, чтобы морем пахло? – любезно предложил заведовавший приготовлением Балаган.

– Вообще, – причмокнул Гейгер, – настоящая уха никаких добавок окромя репчатого лука и соли с зеленью не предполагает. Картошка-моркошка – это все от лукавого. А рыба в нее – в настоящую уху – идет не всякая, а только судак, карась или окунь.

– Ну конечно, – скептически усмехнулся медик. – Нет ухи лучше, чем из ерша. Судаки твои с карасями тиной воняют – жрать не станешь. А окунь – вообще не рыба, кости сплошные.

– Да будет тебе известно, – Гейгер назидательно поднял к небу указующий перст, – чтобы отбить запах тины, достаточно в уху сто грамм водки плеснуть, прямо в котелок. Она еще и вкус рыбный усиливает. Невежда.

– А наша-то уха из кого? – поинтересовался я ради любопытства.

– Да хер его знает, – пожал плечами Балаган. – Но есть можно.

После обеда капитан дал тридцать минут на помывку, и к началу второго часа мы, сытые и освеженные, возобновили движение.

– Слушай, Ткач, – поравнялся я с капитаном, – у тебя семья есть?

– А что? – скосился он недоверчиво.

– Да так, интересно, как там у вас, у лацев, жизнь устроена. Вот ты, к примеру, уже четвертый десяток разменял, не отморозок вроде, не дурак, и здоровьем вышел, и морда солидная. Неужели в мирной жизни места не нашлось для такого?

– Я, наверное, должен быть польщен?

– Само собой.

Капитан усмехнулся и достал папиросу.

– Куришь? – протянул он мне потертый серебряный портсигар.

– Табак? Нет, благодарю.

Ткач чиркнул зажигалкой и затянулся.

– Ну, и кем же, по-твоему, я мог бы стать в мирной жизни?

– Да хоть кем. Мало ли куда силы приложить можно? Хочешь – в поле паши, хочешь – в торговлю подайся, а если ни хера делать не желаешь – вон, в эсбэшники муромские иди, тебя там с руками оторвут, сразу лычки получишь лейтенантские и взвод распиздяев в придачу. Плохо ли?

– Нет, не плохо.

– А что ж тогда? И вот Гейгер, кстати, тоже. Слышь, Гейгер, ты чего в наемниках ходишь, с твоими-то золотыми руками?

– Путешествовать люблю. Да и семью заводить поздно.

– Ну, тяга к путешествиям – уважительная причина. А ты, Балаган? Как ты угодил в эту гоп-компанию? По роже ж вижу – парень деревенский. Тебе землю пахать надо, а не хренью всякой заниматься. Кто людей кормить будет?

– Так ведь я и пахал, – насупился пулеметчик, переложив «ПКМ» на другое плечо.

– Пока пахалку не отобрали, – хихикнул Сиплый.

– Ну да, отобрали. И скотину отобрали, и землю. Хер какой-то из городских решил «хозяйства укрупнить». Так, мол, и надои выше, и рожь колосистее. Ага. На вторую зиму после этого в селе половина стада передохла. Потом жук одолел, картошки двух третей от прежнего урожая недосчитались, и тем же летом – будто мало нам напастей – засуха случилась, рожь погорела вся, считай. Зерна даже на посев не собрали. Денег нету. Город руки умыл, мол, сами думайте, что да как. Ту зиму худо-бедно пережили. Подъели все, в подполах хоть метлой мети – чисто. А семья большая была – отец, мать, бабка и нас шестеро. Я старший. Весну и лето голодали. Бабка померла осенью. Зимой – две сестренки малых. Отец приболел, сильно приболел, сначала ноги отнялись, потом и… В общем, не захотел я вслед за ними сгинуть. Взял «ижак» отцовский и ушел. В городе прибился к торговцам одним. Месяца три с ними ездил, охраной, вроде как, и грузчиком, за еду работал. А потом как-то раз по чистой случайности пересекся с нужными людьми, слово за слово, так на Ткача и вышел.