Сон в пламени - Джонатан Кэрролл

– Да, неподалеку от городка, который назывался Лавено.

– Что-нибудь помнишь из тех дней?

– Довольно много. А что?

– Помнишь «Синдбада»?

– «Синдбада»? Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Прошлой ночью мне приснился сон про тебя. Мне приснилось, что я – это ты, и мы живем в том доме в Италии.

– Ты был мной?

– Я был тобой, и сидел в большой желтой комнате, где все собирались во время ночной грозы. А твой отец играл на пианино, чтобы утихомирить дождь.

Она резко выпрямилась на кровати.

– Верно! Ой, Уокер, а я совсем забыла. Просто мистика! Расскажи мне все сейчас же. Во всех подробностях.

Когда я закончил, ее щеки горели и на лице светилась широчайшая улыбка из всех, что я видел в эти дни.

– Это так… У меня просто мурашки по коже. «Синдбад»! Как ты мог узнать про «Синдбада»? А знаешь, почему я прозвала его так? Потому что иногда я воображала, что это мой парусник и я отправляюсь навстречу приключениям. Проплываю мимо острова сирен. Я просто затыкала уши и думала, что нужна уйма воску, чтобы не слышать их голосов. В то время моим любимым фильмом было «Седьмое путешествие Синдбада». Ты видел этот фильм? С циклопами и принцессой, которую уменьшил злой волшебник. Я даже помню актера, который его играл. Торин Тетчер.

– Ты говоришь, как Венаск. Он знал, кто исполнял роли в любом фильме.

– Синдбад. Я смотрела этот фильм шесть раз. Когда джина в лампе просили что-то сделать, он кланялся и говорил: «Попытаюсь, мой господин, попытаюсь»… Ты был мной, маленькой девочкой в Лавено. Уокер, это должно означать что-то хорошее. Может быть, поворотный момент. Все другие твои сны были такие странные и тревожные. А в этом только детство и волшебство.

– Твое детство. Это прокол.

– Нет, это красота! Разве не было бы здорово, если бы это случалось с нами всегда? Если бы ты видел мои сны, а я – твои? Мы бы так хорошо узнали друг друга, что могли бы стать…

– Однояйцевыми близнецами.

– Ха-ха. Не смешно.

– Как ты себя чувствуешь сегодня?

– Хорошо. Особенно после твоего рассказа. Мне грустно, что ты уезжаешь, но со мной все в порядке. Впрочем, слушай, есть одна вещь. Не надо мне звонить оттуда так же часто, как звонишь здесь. Это очень мило, но одиннадцать звонков в день из Германии не улучшат наш счет в банке.

– У нас есть много о чем поговорить, когда я в отъезде.

– Это верно. Так как долго тебя не будет?

– Три дня. Я вернусь ночным поездом во вторник.

– Ладно, тогда пять раз в день достаточно.

Ночной поезд в Кельн – суровое дело. Ночные поезда в Италию набиты возбужденными туристами и любовниками, спешащими провести выходные в Венеции в «Даниэли». Поезда на север, особенно в сердце немецкого бизнеса, тихи и полны усталых мужчин в мятых костюмах, с распущенными галстуками, вяло копошащихся в своих портфелях.

За несколько минут до отправления я сидел в купе первого класса один. На коленях у меня было немецкое издание сказок, но лишь потому, что мне хотелось прочесть несколько других историй. Читать «Румпельштильцхена» мне больше не было нужды.

Дверь купе отодвинулась, и вошла женщина. Увидев ее, я вспомнил монолог одного моего товарища по общежитию в колледже; мы тогда трепались о женщинах.

– Иногда увидишь на улице такую красавицу, что хочется подойти, приложить руку к ее губам и прошептать: «Ничего не говори. Пойдем со мной». Ее надо сразу же уложить в постель, не дав сказать ни слова. Так как, что бы она ни сказала, это лишь испортит ту красоту, что ты увидел в ней в первый момент. Понимаешь? Пока молчит, она совершенство.

Женщина напротив обладала именно этим типом совершенства. В блестящей куртке из черной кожи и юбке, с маленьким восточным лицом то ли чувственного ребенка, то ли невинной женщины, с длинными прямыми волосами, черным водопадом ниспадавшими на плечи. Я улыбнулся ей и отвернулся к окну.

– Это место не занято? – громко проговорила она по-английски.

– Нет. Вам помочь с багажом?

– Это было бы очень мило с вашей стороны. Она уже сидела, когда я встал, чтобы положить ее чемодан от Луи Вуаттона на полку. Похоже, она привыкла, что всю жизнь ей помогают мужчины.

– Большое спасибо. Вы говорите по-английски? – Да.

– Слава богу. А то я так устала говорить на чужих языках. Вы едете во Франкфурт? Далековато, не правда ли?

Через час после отправления Кико рассказала мне все о своей работе моделью в Европе, об итальянском дружке, не ценившем ее в должной мере, и о том, как одинока жизнь. Она спросила, нельзя ли ей сесть на мою сторону, а сев, каждые несколько слов сопровождала прикосновением к моей руке, колену…

Если бы такое случилось до Марис, я был бы счастлив. А так я улыбался и с сочувствием выслушивал ее, но не делал никаких попыток ответить взаимностью на ее тепло. Очевидно, она не привыкла к такому, и ее лицо выражало все большее и большее недоумение. Еще через десять минут долгих взглядов и длинных ногтей на моем колене я дотронулся до ее руки и сказал, что женат.

– И что? Ваша жена в этом поезде?

– Нет, но она в моих мыслях, и этого достаточно.

Разозлившись, как прихлопнутая пчела, Кико встала и потянулась к своему чемодану. Я предложил свою помощь, но она лишь бросила на меня убийственный взгляд и даже не поблагодарила.

Она была маленького роста, и ей пришлось тянуться к ручке чемодана. От рывка чемодан свалился с полки ей на голову, и она ударилась затылком о стену. Чемодан упал на пол. Красавица вскрикнула и, согнувшись, повалилась лицом на сиденье перед собой. Затылком она ударилась о привинченный к стене металлический крючок для одежды, и все залило кровью – кожаную куртку, белые руки, черную шелковую блузку.

С закрытыми глазами женщина что-то бормотала, то ли от потрясения, то ли от боли. Я склонился над ней и произнес это. Только что я чувствовал на пальцах теплую кровь и мокрые липкие волосы, и вот уже – только теплые сухие волосы. Приподняв ее голову и велев открыть глаза, я сказал, что все в порядке.

Какое-то время я посидел, успокаивая ее, убеждая, что она заснула и что-то кричала во сне про падающий чемодан. Но вот же он – по-прежнему лежит на полке. Это просто дурной сон.

Когда стало ясно, что все в порядке, я взял свой багаж и вышел из купе. Но сперва я усыпил мою попутчицу. Это было проще простого.

На следующее утро в Кельне у меня было два часа до прибытия моего следующего поезда. Выпив плохого кофе в вокзальном ресторане, я нашел телефон и позвонил Марис. Я сказал ей, что звоню из гостиницы и что у меня прекрасный номер с видом на Кёльнский собор.

– Как он выглядит? Похож на Святого Стефана в Вене?

Я никогда раньше не был в Кёльне и ничего не знал об этом. Мне были видны лишь поезда, рельсы и снующие пассажиры. Закрыв глаза, я снова произнес это, и передо мной возникла яркая картина готического собора, витражи четырнадцатого века, гробница волхвов внутри церкви. Я продолжал вкратце описывать город, в том числе Римско-германский музей и его собранную из миллионов частиц «Мозаику Диониса», и даже электропоезд через Рейн. Марис сказала, что я говорю, как экскурсовод, и в ее голосе звучала зависть.