Сон в пламени - Джонатан Кэрролл

Смерть Тленна выжгла во мне здоровенную дыру. Молюсь, чтобы вы никогда не пережили такого – смотреть, как умирает кто-то любимый. Каким бы храбрым и сильным ты себя ни считал, утрата любимых посыпает слоем пепла все, что раньше имело значение. Его одежда, его мотоцикл, который всегда так шумел, его недоконченная пачка сигарет в куче обломков зовут меня по имени, и ничем не заткнешь уши. Вы меня знаете – я всегда слишком отстранялся от всего и относился к жизни не слишком серьезно, чтобы позволить ей глубоко запустить в меня зубы, но теперь понимаю, что это существование Тленна позволяло мне так дистанцироваться от всего. Он компенсировал все своим полным включением во все наши общие проблемы. Мне не хватает его стука в дверь, я вспоминаю, как он поднимался по лестнице, чтобы рассказать о даме с сумочкой на Голливудском бульваре, которая угостила его глазированной булочкой. А главное – он бы не стал говорить, как это было мило с ее стороны. А только какой великолепный вкус был у той булочки в жаркий полдень.

Надеюсь, ты и Уокер в порядке, несмотря на эту историю с больницей. Я никогда не распространялся на эту тему, когда вы были здесь, но мне очень понравился твой новый мужчина. Мне лишь жаль, что мы мало провели времени вместе. Как его сны магия? Разгладились или объяснились? Мой многолетний опыт общения с людьми, которых касалось нечто чудесное, сводится к тому, что если они достойны своего дара и уделяют ему достаточно внимания, то справляются с ним. Многие из них овладели им и пользовались этим могуществом во благо. Не знаю, что могу сделать для вас, но если что-то могу, пожалуйста, сообщите.

Землетрясение разрушило наш дом, так что я в последнее время лишь бродил по развалинам в поисках чего-нибудь уцелевшего. Такого осталось немного. Я поселился у одного друга, пока не подыщу новое место. Но с этим можно подождать. На этот раз мне не нужен дом. Дома – для тех, кого больше одного. Для одного там слишком много пустого пространства. А пустое пространство не бывает хорошей компанией.

Больше особенно сказать нечего. Калифорнийцы так и не могут поверить в случившееся. Много лет люди говорили о грядущем землетрясении, но никто по-настоящему не верил, что оно случится. Каждый купил несколько лишних фонарей и сложил в кладовке запас консервов, но мы даже смущались своей предусмотрительности. Какая ирония в том, что именно Тленна охватила совершенная паранойя по этому поводу. Мы не раз спорили о землетрясениях. За неделю до того, как оно все-таки случилось, он признался мне, что серьезно подумывает о переезде из Калифорнии, так как чем дальше, тем больше его пугает такая возможность.

– Как ты можешь уехать из Калифорнии, когда у тебя здесь такой успех?

– У того, кто умер, не может быть никакого успеха, Инграм.

Позвони мне, если что-то понадобится, – номер ниже. Я скучаю по тебе, счастлив за Истерлингов и рад будущему ребенку. Больница – это не надолго, Марис. Уверен в этом. Остальное, все радости, будут ждать тебя, когда ты вернешься домой, и у тебя будет целая жизнь, чтобы наслаждаться ими.

Люблю,

Инграм

Она со слезами на глазах посмотрела на меня.

– Бедняга. Что мы можем сделать для него?

– Наговори на пленку и пошли ему.

– Нет, что-нибудь побольше. Вся его жизнь ушла, Уокер. Самое близкое к этому чувство я испытала, когда в Мюнхене меня преследовал Люк. Эта ежедневная мука. Быть здесь, в больнице, – пустяк по сравнению с этим.

– В своей пленке скажи ему, чтобы позвонил парню по имени Майкл Билла. Я дам тебе номер.

– Кто это – Майкл Билла?

– Один мой знакомый в тех краях. Они понравятся друг другу.

– Откуда тебе знать, что он не погиб во время землетрясения?

– Я… на днях говорил с ним. Поверь мне, Марис. Они созданы друг для друга.

– Хм-м. Чего-то ты не договариваешь. У тебя сжались губы. Как всегда, когда ты что-то скрываешь.

Я поцеловал ее в лоб и улыбнулся, точно прожженный политик.

– Я знаю тебя, Уокер. Ты в эти дни много чего скрываешь от меня. Разве не так?

– Не так уж много.

– Достаточно. Что случилось с тем психом на велосипеде? Ты выяснил что-нибудь еще?

– Думаю, он притаился. Хочет, чтобы я еще немного подумал о мистере Карандаше.

– А как твои сны? В них еще что-нибудь случилось?

– Ничего.

– Вот, опять поджал губы.

– Марис, у тебя и так есть о чем подумать. Я не скрываю ничего, с чем не могу справиться. Конечно, сны продолжаются, и меня беспокоит велосипедист, но в этом ничего нового. Больше всего меня беспокоишь ты. Ты и ребенок важнее всего остального. Если хочешь помочь мне, береги себя. Инграм прав. Наше землетрясение – это твоя болезнь. Но у нас еще есть шанс победить ее. Я не пытаюсь тебя излишне оберегать от всего, но если ты сумеешь продержаться до выздоровления, мы сможем сказать: «Плевать нам на всякое землетрясение. Наша жизнь принадлежит нам самим».

Я не знал никакого Майкла Биллы. Его имя и телефон возникли у меня в голове, как «кулак к подбородку» на вокзале. Я лишь знал, что, когда Билла и Инграм Йорк встретятся, они полюбят друг друга.

– Вам помочь, сэр?

– Я ищу отдел детской литературы.

– Через два прохода направо. Вы ищете что-то конкретное?

– Я хотел узнать, есть ли у вас какое-нибудь издание сказок братьев Гримм.

– Есть несколько разных. Я уверен.

Я миновал отдел художественной литературы. Мое внимание привлек новый роман Стивена Кинга «Плоть и кровь» (переведенный на немецкий как «Schmerz»), и я задумался, не купить ли его. Но немецкий заголовок («Боль») напомнил мне, как сильно перевод может отличаться от оригинала. Из уважения к Кингу я решил дождаться, когда в город прибудет английская версия.

Отдел детских книг был небольшой, но уставленный этими высокими, тонкими, красочно иллюстрированными книжками, которые так дорого стоят и от которых у ребенка так мало остается после одного-двух прочтений. Десять долларов за одиннадцать слов на каждой странице о потерявшемся мячике, который нашел дорогу домой.

Там и сям рядом с ними теснились стандартные издания классики. Ганс Христиан Андерсен, Шарль Перро, «Макс и Мориц» Вильгельма Буша. В детстве я не так много читал, но запомнил именно эти книги и еще кое-каких старых друзей, создававших настоящие миры, а не длинные страницы с яркими красками и вялыми кульминациями.

Я увидел два экземпляра братьев Гримм: одна книжка была для совсем маленьких, а другая без выкрутасов и иллюстраций, напечатанная старым немецким шрифтом. Я выбрал вторую. Вспомнив рассказ Бака о «каноническом» тексте сказок, найденном в Оленбергском монастыре, я глянул на титульный лист.