Том 6. Статьи, очерки, путевые заметки - Константин Бальмонт

Из двухсот, написанных Кальдероном, драм, комедий, и мистерий, лучшим и имеющим наиболее мировое значение произведением является драма Жизнь есть сон. В этой драме он наиболее художественно разработал замысел, которого он так или иначе касается во многих других своих пьесах: он ставит здесь вопрос о философской ценности и реальности жизни. Это драма человеческой личности в ее явлении на земле.

Действие происходит в фантастической Польше, которая, также как Россия, привлекла внимание старой Испании судьбой таинственного Самозванца. Принц Сехисмундо является типом Человека вообще, как Гамлет является типом человека сомневающегося, или Фауст типом человека, который возжаждал сверхчеловеческого. С началом действия символически совпадает наступление сумерек, давая чувствовать понимающему, что земная жизнь есть отпадение от светлого Первоисточника. Король польский Басилио, отец Сехисмундо, до его рождения, узнал с помощью астрологии, что принц будет своевольным, преступным, властным, что он восстанет на отца, и наполнят смутой и дерзкими преступлениями царство. Итак, чтобы избегнуть этого, он с самого рождения заключает Сехисмундо в башню, основание которой служит тюрьмой. Сехисмундо, в одну из томительных минут, выражает в певучих строках скорбь о своей судьбе, и в это мгновение, когда он постигает, что закон всего, возникающего в Природе, свобода, в башне виден свет. Сехисмундо восклицает:

О, небо, я узнать хотел бы,За что ты мучаешь меня?Какое зло тебе я сделал,Впервые свет увидев дня!Но, раз родился, понимаю,В чем преступление мое:Твой гнев моим грехом оправдан,Грех величайший – бытие.Тягчайшее из преступлений –Родиться в мире. Это так.Но я одно узнать хотел бы,И не могу понять никак.О, небо, если мы оставимВину рожденья в стороне,Чем оскорбил тебя я больше,Что кары больше нужно мне?Не рождены ли все другие,А, если рождены, тогдаЗачем даны им предпочтенья,Которых я лишен всегда?Родится птица, вся – как праздник,Вся – красота и быстрый свет, –И лишь блеснет, цветок перистый,Или порхающий букет,Она уж мчится в вольных сферах,Вдруг пропадая в вышине:А с духом более обширным,Свободы меньше нужно мне?Родится зверь, с пятнистым мехом,Весь – разрисованный узор,Как символ звезд, рожденный кистью,Искусно меткой с давних пор, –И дерзновенный, и жестокий,Гонимый вражеской толпой,Он познает, что беспощадностьЕму назначена судьбой,И, как чудовище, мятетсяОн в лабиринтной глубине:А лучшему в своих инстинктах,Свободы меньше нужно мне?Родится рыба, что не дышет,Отброс грязей и трав морских, –И лишь чешуйчатой ладьею,Волна в волнах, мелькнет средь них,Уже кружиться начинаетНеутомимым челноком,По всем стремится направленьям,Безбрежность меряя кругом,С той быстротой, что почерпаетОна в холодной глубине:А с волей более свободной,Свободы меньше нужно мне?Ручей родится, извиваясь,Блестя, как уж, среди цветов, –И чуть серебряной змееюМелькнет по зелени лугов,Как он напевом прославляетВ него спешащие взглянутьЦветы и травы, меж которыхЛежит его свободный путь,И весь живет в просторе пышном,Слагая музыку весне:А с жизнью более глубокой,Свободы меньше нужно мне?Такою страстью проникаясь,И разгораясь, как вулкан,Я разорвать хотел бы сердце,Умерить смертью жгучесть ран.Какая ж это справедливость,Какой же требует закон,Чтоб человек в существованьиТех преимуществ был лишен,В тех предпочтеньях самых главныхБыл обделенным навсегда,В которых взысканы ВсевышнимЗверь, птица, рыба, и вода?

(I; 2)

Но Басилио решается сделать опыт и проверить предсказания звезд. Он приказывает воспитателю Сехисмундо, Клотальдо, усыпить принца сонным питьем, и в таком виде перенести его во дворец, где ему будет объявлено, что он законный властитель царства. Если он окажется разумным и полным самообладанья, царство в его руках. Если он явит себя своевольным и преступным, его снова усыпят, и перенесут в тюрьму, и Клотальдо скажет ему, что это был только сон. Судьба его предначертана. Отдашься бешенству страстей, будешь рабом; выкажешь самообладание, будешь властителем. Невыразимой прелести и глубокого символизма полна та сцена, где Сехисмундо, привыкший к стенам своей тесной тюрьмы, видит себя во дворце. Он в этих царственных палатах, в парче, среди покорных слуг, ему гремит музыка. Вкруг него все толпятся, он герой, он центр, он празднует праздник утра, для него расцветут лучшие цветы. Но он печален. Он говорит:

То, что в душевной глубинеМеня заботит, не исчезнетОт звука этих голосов.Лишь грому музыки военнойМой дух всегда внимать готов.

(II; 3)

В его душе уже готов мятеж, и он вспыхивает от первых же слов Клотальдо, возвещающего ему, что он наследный принц. Как, он властитель, в его жилах течет царская кровь, и его держали в тюрьме? Он был в небытии, когда его душа безмерна, как горизонт? В бешенстве он готов убить Клотальдо, но тот уходит, бросая ему предупреждение:

Ты дерзновеньем ослеплен,Не чувствуя, что в это времяТы только спишь и видишь сон.

Появляется герцог Московии, Астольфо, и Сехисмундо его оскорбляет. Появляется инфанта Эстрелья, и он тотчас же в нее влюблен. Возникает сцена вражды, так как Эстрелья невеста Астольфо, – и слуга, осмелившийся впутаться в эту сцену, немедленно испытав на себе темперамент Сехисмундо, полетел в воду через балкон. Все это так быстро, быстро, и все это так естественно. Когда вслед за этим появляется Басилио, между ним и Сехисмундо возникает достопримечательный разговор. Это диалог между Царем и Принцем, между Отцом и Сыном, между Властителем Небес и Земножителем, между Первоосновой Мира и Человеческой Личностью.

Басилио.

Мне больно, принц, что в час, когда яБыл так тебя увидеть рад,Когда я думал, что усильемВлиянье звезд ты победил,Мне больно, принц, что в первый час твойТы преступленье совершил.Ты в гневе совершил убийство.Так как же мне тебя обнять?. . . . . . . . . . . . . . .Я ухожу.

Сехисмундо.

Я без объятийОтлично обойтись могу,Как обходился до сегодня.Ты, как жестокому врагу,Являл мне гнев неумолимый…И, как чудовище, терзал,И умертвить меня старался:Так что ж мне в том, что ты сказал?Что в том, что ты обнять не хочешь?Я человеком быть хочу,А ты стоишь мне на дороге.. . . . . . . . . . . . . . .Благодарить тебя? За что?Тиран моей свободной воли,Раз ты старик, и одряхлел.Что ты даешь мне, умирая,Как не законный мой удел?Он мой. И если ты отец мой,И ты мой царь, – пойми, тиран,Весь этот яркий блеск величьяСамой природою мне дан.Так если я наследник царства,В том не обязан я тебе,И требовать могу отчета,Зачем я предан был борьбе,Зачем свободу, жизнь, и почестьЯ узнаю лишь в этот миг.Ты мне признательным быть должен,Как неоплатный мой должник.

Басилио уходит со словами:

Ты варвар дерзостный. Свершилось,Что небо свыше предрекло.Его в свидетели зову я,Ты гордый, возлюбивший зло.Но пусть теперь узнал ты правдуПроисхожденья своего,И пусть теперь ты там, где вышеСебя не видишь никого,Заметь, что ныне говорю я:Смирись, живи, других любя,Быть может ты лишь спишь и грезишь,Хотя неспящим зришь себя.

Но Сехисмундо, постигший свою личность, как свободное «я», восклицает:

Быть может я лишь сплю и грежу,Хотя себя неспящим зрю?Не сплю: я четко осязаю,Чем был, чем стал, что говорю.И ты раскаиваться можешь,Но тщетно будешь сожалеть,Я знаю, кто я, ты не в силах, –Хотя бы горько стал скорбеть, –То возвратить, что я родился,Наследник этого венца;И если я в тюрьме был раньшеИ там терзался без конца,Так потому лишь, что, безвестный.Не знал я, кто я; а теперьЯ знаю, кто я, знаю, знаю:Я человек и полузверь.

(II; 6)