Том 6. Статьи, очерки, путевые заметки - Константин Бальмонт

Когда героиня Вебстера, белый дьявол, Виттория обвинена в прелюбодеянии и в убиении своего мужа. –

Не как вдова является она,Но дышет вся презреньем и бесстыдством. –

и на вопрос: «Как, это ваше траурное платье?» – холодно отвечает:

Когда б я смерть предвидела его.Тогда б себе я заказала траур.

Стоя лицом к лицу с своим убийцей, она говорит:

Желанной будь, своей скажу я смерти,Как говорят цари послам великим,На полдороге встречу твой кинжал.

И когда он ее ударяет, она, уносящая с собой еще нерожденную новую жизнь, восклицает с царственным презреньем:

Удар, достойный истого мужчины:Ударь еще, ты умертвишь ребенка,И навсегда ты будешь знаменит.

(The White Devil, в конце)

Как говорят эти поэты о любви? Самые ничтожные люди, когда они полюбят, могут быть красноречивыми, и произносят вечные слова. У страстных вулканических поэтов, которых мы теперь слушаем, слова любви отличаются особенною силой, и замыслы любовного хотенья не останавливаются ни перед чем. Как говорит Шекспировская Клеопатра, «Вечность была в наших губах и глазах» (Антоний и Клеопатра, I; 3).

Возьмем четыре любовные сцены, из Марло, из Кальдерона, из Джона Форда, и Тирсо де Молины.

В 14-ой сцене упомянутой драмы Марло, Трагическая история Доктора Фауста, Фауст уже исчерпал все блага, которых он достиг ценою преступного договора с демоническими силами, продав Люциферу свою душу. Его ждет вечное осуждение. В его душе смятение, ужас, и отчаянье. Он должен был бы в горьком сокрушении взывать к Богу, извиваться, как червь, в покаянной тоске. А он? Он недавно видел, вызванную магическим путем, Елену, из-за которой погибла Троя. И он говорит Мефистофелю:

Лишь об одном тебя еще прошу я,Чтоб утишить пыл сердца моего.Пусть, виденная мною так недавно.Елена неземная станет мнеВозлюбленной, чтобы ее объятьяМогли во мне навеки погаситьСвоею негой мысли те, что сталиПомехой для обета моего, –Чтоб я сдержал пред Люцифером клятву.

Вновь появляется Елена.

Так вот оно, то самое лицо,Что бросило на путь скитаний сонмыМорских судов могучих, и сожглоВознесшиеся башни Илиона.Елена, поцелуй меня. О, дайБессмертье мне единым поцелуем!

Целует ее.

О, ты прекрасней, чем вечерний воздух,Одетый в красоту мильонов звезд…Лишь ты одна возлюбленной мне будешь!

И они уходят, Фауст уходит от раскаянья, от Бога, от вечности спасения, во имя вечности блаженного мига, чьей красоты не устранит самая вечность осуждения.

В драме Кальдерона Поклонение Кресту Эусебио влюблен в Юлию, ее брат вызывает его на дуэль, так как он недостаточно «благороден», чтобы любить ее, Эусебио убивает его, Юлия поступает в монастырь, у убийцы ее брата отнимают имущество, виллы, все, он делается разбойником – факт не романический, а действительный и заурядный в старой Испании – охваченный порывом непобедимой любви, которую он не мог погасить своим беспутством, он проникает в монастырь, и все-таки находит Юлию.

Не без колебания делаю цитаты из драмы Джона Форда, которую я уже упоминал, и из драмы Тирсо де Молины La venganza de Татаг (Месть Тамар). И в той и в другой драме мы видим странный замысел, особенно интересовавший эту возмущенную эпоху: любовь-влюбленность брата к сестре.

Я не беру на себя ответственности обсуждать этический вопрос, я лишь указываю на то, что данный замысел интересовал английских и испанских поэтов 16-17-го столетия, как он, впрочем, интересовал и Шелли, не находившего ничего преступного и ничего недопустимого в том, что два существа, отмеченные исключительною внутренней красотой, страстно любят друг друга, хотя бы они были связаны узами кровного родства (Лаон и Цитна).

В драме Джона Форда и Джованни и Аннабелла отмечены красотою и внешней и внутренней, они родились под одной звездой, и роковая судьба, приводящая их к гибели, бросила им в сердца любовь друг к другу, которая ищет выхода. Джованни первый находит для этого слова (I; 3):

О, Аннабелла, я совсем погиб!Любовь к тебе, сестра моя родная,И вид твоей бессмертной красотыУмчали мой покой, и в самой жизниРазбили строй. Ну, что ж, убей меня!

Аннабелла.

Так значит не напрасно я боялась.О, если только это верно, лучше бТогда была я мертвой!

Джованни.

Аннабелла,Теперь шутить не время. Это правда.В себе я слишком долго подавлялОгонь любви, что тайно загорелсяИ сжег меня почти совсем. Как многоНочей безмолвных я растратил в стонах,Я пробегал по всем тревожным мыслям,Я отвергал с презреньем свой удел,На доводы любви моей упорноЗа доводом я довод приводил,Я сделал все, что долг нам указует,Напрасно все: мое предназначенье –Меня полюбишь ты, иль я умру.

Аннабелла.

И это ты мне говоришь серьезно?

Джованни.

Пусть злое что-нибудь меня застигнет,Коль в этом я притворствую теперь.

Аннабелла.

Джованни, ты мой брат.

Джованни.

О, Аннабелла,Ты мне сестра, известно это мне.И мне так ясно, что любить друг другаПоэтому сильнее мы должны.Тебя создавши, мудрая природаНазначила, чтоб ты была моей.Иначе было б низко и греховноДвойной душе дать красоту одну.Раз близки мы по крови и рожденью,Нам ближе нужно в нашем чувстве быть.У церкви я испрашивал совета.Она мне говорит, что я могуТебя любить; что ж, это справедливо,Раз я могу, так я хочу, хочу.Скажи скорее, жить иль умереть мне?

Аннабелла.

Живи; ты победил, и без борьбы:То самое, чего ты домогался,Уже давно в своем плененном сердцеРешила я. Мне стыдно, я краснею –Но я тебе, краснея, говорю:Твой каждый вздох десятикратным вздохомВстречала я; за каждую слезуЯ не одну, а двадцать проливала, –Не оттого, что я тебя любила,А оттого, что я сказать не смела,Не смела даже думать, что люблю.

Джованни.

О, сжальтесь, боги, я молю, пусть этаГармония не будет только сном!

Аннабелла.

Мой брат, я на коленях умоляю,

Становится на колени.

И даже прахом матери моейТебя я заклинаю, будь правдивым,Не предавай меня твоей насмешке,Люби меня, или убей меня.

Джованни.

Сестра, я на коленях умоляю,

Становится на колени

И даже прахом матери моейТебя я заклинаю; будь правдивой,Люби меня, или убей, сестра.

Аннабелла.

Так значит это истинная правда?

Джованни.

Я правду говорю; скажи и ты.

Аннабелла.

Клянусь.

Джованни.

И я. И этим поцелуем,

Целует ее.

Еще, еще один, теперь мы встанем,И этим поцелуем я клянусь,Я этот миг не отдал бы за счастье

Элизия.

Что делать нам теперь?

Аннабелла.

Что хочешь.

Джованни.

Так идем, и после столькихПечальных слез научимся смеяться.Узнаем поцелуи, и уснем.

В драме Тирсо де Молины сын Давида, Амон, влюблен в свою сестру Тамар, но скрывает это от нее и предается глубокой печали. Когда она хочет рассеять его скорбь, он предлагает ей следующую игру. Он говорит, что влюблен в какую-то женщину. Она, Тамар, должна изображать ее, а он будет говорить ей все, что говорил бы влюбленный. Он говорит ей нежные признания, целует ее руки, и потом они прощаются (II; 7).